Свою коллекцию камней я хранила за домом, рядом с маминым пианино. Лори и Брайан использовали их для украшения могил наших домашних животных или мертвых диких животных, которых мы находили и считали, что те заслуживают погребения. Я проводила аукционы по продаже камней. Покупателей у меня было немного, потому что за кусочек кремня я просила несколько сотен долларов. Единственным человеком, купившим у меня камень, был папа. Однажды он появился с карманами, набитыми мелочью. Он осмотрел мой «товар» и ярлычки с ценами.
«Дорогая, ты больше продашь, если немного снизишь цену», – посоветовал он.
Я объяснила ему, что мои камни очень ценные и я лучше сама себе их оставлю, чем буду продавать ниже рынка.
Папа усмехнулся. «Кажется, что ты хорошо все продумала», – сказал он. Он сообщил мне, что ему очень приглянулся кусочек розового кварца, но у него нет шестиста долларов, которые я за него просила. Поэтому я снизила цену на сто долларов и разрешила папе купить в кредит.
Мы с Брайаном очень любили ходить на свалку, где рылись среди выброшенных газовых плит, холодильников, старых шин и сломанной мебели. Мы ловили пустынных крыс, поселившихся в выброшенных на свалку машинах, и лягушек в поросшем ряской грязном пруду. Над нашими головами летали сарычи, а вокруг нас вились стрекозы размером с мелкую птицу. В пустыне не росли деревья, но на краю свалки лежала куча гниющих шпал. Мы называли эту часть свалки Лес и вырезали на шпалах свои инициалы.
Опасные и токсичные отходы лежали в отдельной части свалки. Там было много старых батареек, бочек из-под бензина, красок-пульверизаторов и бутылок с изображением черепа с перекрещенными костями на этикетке. Мы с Брайаном решили, что с токсичными веществами можно проводить эксперименты, отобрали ряд особо опасных бутылочек и банок в коробку и перенесли в заброшенный сарай, который назвали лабораторией. Сперва мы смешивали содержимое разных емкостей в надежде на то, что получаемое вещество начнет взрываться, но этого не происходило, поэтому я решила проверить, горит содержимое баночек или нет.
На следующий день, захватив с собой папины спички, мы пришли на свалку прямо из школы. Мы открыли несколько банок и бутылок, и я бросала внутрь зажженные спички, но снова ничего не произошло. Тогда мы смешали содержимое нескольких банок (Брайан назвал это ядерным топливом). Я бросила зажженную спичку, и смесь с шипением ярко загорелась.
Мы отпрянули от огня. Одна из стен сарая загорелась, и я закричала Брайану, что нам пора оттуда выбираться. Но Брайан начал тушить огонь песком, говоря, что, если мы не потушим пожар, нам точно влетит по первое число. Огонь быстро разгорался, и через некоторое время занялся сухой деревянный пол сарая. Я ногой выбила доску из стены и вылезла из сарая. Однако Брайан за мной не вылез, и я побежала звать людей на помощь. К счастью, в это время папа шел с работы домой, и мы бегом бросились к горящему сараю. Папа ногой пробил дырку в стене сарая и вытащил из дыма кашляющего Брайана.
Я думала, что папа на нас страшно разозлится, но этого не произошло. Мы стояли и смотрели, как огонь пожирает старый сарай. Папа обнял нас. Он сказал, что мне очень повезло, что я на него наткнулась и что он проходил рядом. Он показал нам на верхнюю часть пламени, где желтые кончики языков превращались в турбулентный горячий воздух. От движения воздуха казалось, что мы смотрим на мираж. Папа объяснил нам, что в физике эта зона называется границей между турбулентностью и порядком. «В этом месте не действуют никакие законы, или точнее, ученые еще не открыли законы, применимые в этой области, – добавил он. – Сегодня вы вплотную подошли к этой границе».
Никто из нас не получал никаких карманных денег. Когда нам нужны были деньги, мы собирали вдоль дороги бутылки и пивные банки, которые сдавали по два цента за штуку. Кроме того, мы с Брайаном собирали металлолом, за который потом получали по одному центу за фунт веса. Если мы находили медный металлолом, то его можно было продать в три раза дороже. Когда у нас появлялась определенная сумма денег, мы направлялись в аптеку, расположенную рядом с клубом Owl. В аптеке в зале самообслуживания было несколько рядов конфет и сладостей, и мы могли пару часов провести там, решая, как потратить свои честно заработанные десять центов. Мы выбирали то, что нам нравилось, потом на кассе передумывали и снова возвращались для того, чтобы взять что-нибудь другое. Так могло продолжаться до тех пор, пока владелец не начинал сердиться и приказывал нам не трогать больше его конфеты, а выбрать и убираться из магазина.
Брайан больше всего любил SweeTarts, которые он лизал с таким остервенением, что у него начинал болеть язык. Я любила шоколад, но он очень быстро заканчивался, поэтому я обычно брала Sugar Daddy, которые можно было растянуть почти на полдня. К тому же на обертке этих конфет были напечатаны разные веселые стишки наподобие:
По пути за конфетами мы обычно некоторое время смотрели, что происходит в заведении «Зеленый фонарь». Это был большой дом темно-зеленого цвета и с огромной просевшей верандой, выходящей на дорогу. Мама называла его «кошкин дом», хотя я ни разу не видела поблизости ни одной кошки. На веранде сидели женщины в купальниках или в коротких платьях и махали руками проезжающим автомобилям. Дом был украшен электрическими гирляндами, словно в нем каждый день отмечали Рождество. Иногда перед домом останавливались автомобили, из которых выходили мужчины и исчезали внутри. Я не могла понять, что происходит в «Зеленом фонаре», а мама отказывалась мне объяснять. Она говорила, что там делают плохие вещи, отчего мое любопытство по поводу этого таинственного заведения только усиливалось.
Мы с Брайаном часто прятались на другой стороне дороги в кустах полыни, напротив входа. Каждый раз, когда дверь открывалась и мужчина входил внутрь, мы пытались рассмотреть, что происходит внутри. Несколько раз мы даже подкрались к зданию и заглянули в окна, но опять ничего не увидели, потому что оконное стекло было закрашено черной краской. Один раз женщина на веранде нас заметила и помахала нам рукой, отчего мы в ужасе убежали.
Однажды мы сидели в зарослях полыни напротив входа в «Зеленый фонарь», и я предложила Брайану сходить и спросить женщину на крыльце, чем в этом доме занимаются. Брайану было тогда шесть (он на год меня младше), и он ничего не боялся. Брайан подтянул штаны, оставил мне свой недоеденный леденец, перешел на другую сторону улицы и подошел к женщине. У той женщины были длинные темные волосы, сильно подведенные глаза и одета она была в синее платье с узором из черных цветов. Когда Брайан к ней подошел, она перевернулась на живот и положила подбородок на запястье.
Из укрытия я наблюдала, как Брайан с ней разговаривает, но ничего не слышала. Вдруг женщина протянула руку к моему брату. Я замерла, опасаясь, что может сделать с Брайаном постоялица непонятного «Зеленого фонаря», но та всего лишь взъерошила его волосы. Взрослые женщины часто ерошили волосы Брайана, потому что он был рыжий и у него были веснушки. Брайан этого не любил и отмахивался от их рук. Но не в тот раз. Он спокойно стоял и продолжал разговаривать с женщиной. Когда он вернулся назад, он не был ни капельки испуган.
«Что там было?» – спросила я.
«Да ничего особенного», – ответил Брайан.
«А о чем вы говорили?»
«Я спросил ее о «Зеленом фонаре», – ответил брат.
«И что она ответила?»
«Да ничего особенного, – сказал Брайан. – Она сказала, что в заведение приезжают мужчины и женщины о них заботятся и делают им хорошо».
«И что еще?»
«Ничего. – Брайан начал топать ногой, поднимая пыль, словно потерял интерес к нашему разговору. – Вообще-то она очень приятная».
Брайан помахал рукой женщине на веранде, та помахала ему в ответ, и оба улыбнулись.
В нашем доме в Бэттл Маунтин было много животных: бродячих кошек и собак и даже неядовитые змеи, черепахи и ящерицы, которых мы ловили в пустыне. Некоторое время у нас жил койот и вел себя довольно тихо, а однажды папа принес подраненного американского грифа: его мы назвали Бастером. Гриф был самым недружелюбным питомцем из тех, что мы когда-либо имели. Когда мы кормили его кусочками мяса, гриф поворачивал голову в сторону и злобно смотрел на нас желтым глазом. Потом он начинал кричать и хлопать единственным здоровым крылом. Я даже была рада, когда его второе крыло зажило и он улетел. Каждый раз, когда мы видели кружащую стаю грифов, папа говорил, что узнает среди них Бастера, который спустится и поблагодарит нас. Но я была уверена, что Бастер уже не вернется. В этой птице не было ни грамма благодарности.
Мы не могли покупать специальную еду для домашних животных, поэтому наши питомцы довольствовались тем, что осталось от нашего стола. «Если им не нравится, чем их кормят, то пусть уходят, – говорила мама. – То, что они здесь живут, не значит, что я собираюсь превращаться в их официанта». Мама утверждала, что, не позволяя животным садиться себе на шею, мы делаем им большое одолжение. Когда нам придется уехать, они смогут выжить.
Мама вообще была большим поборником идеи самостийности всех живых существ.
Она стремилась не нарушать и не менять законов природы. Например, она наотрез отказывалась убивать многочисленных мух в нашем доме, говоря, что они – пища для птиц и ящериц. А птицы и ящерицы в свою очередь служат пищей для кошек. «Убьешь муху, и кошка с голоду помрет», – говорила мама. Она считала, что, не убивая мух, она как бы покупает кошачью еду и при этом денег не платит.
Однажды, когда я была в гостях у своей подружки Карлы, обратила внимание на то, что у нее в доме нет мух, и спросила ее маму, почему это так.
Мама Карлы показала мне на висящие с потолка ленты для поимки мух производства компании Shell и объяснила, что их можно купить на каждой заправке этой компании. Она сказала, что у них такие ленты висят в каждой комнате. Мама Карлы говорила, что ленты пропитаны специальным ядом для мух.
«А что же едят ваши ящерицы?» – поинтересовалась я.
«А у нас нет ящериц», – ответила мама моей подруги.
Я вернулась домой и рассказала маме о лентах против мух в доме Карлы, но та отказалась их покупать. «Они же мух убивают, значит, нам не подходят», – объяснила она.
В ту зиму папа купил побитый Ford Fairlane и в выходные, когда погода стояла не очень жаркая, объявил, что мы едем купаться в место под названием Горячая Кастрюля. Это были теплые природные источники, расположенные к северу от города и окруженные скалистыми горами и зыбучими песками. Источники были сероводородные, и теплая вода в них пахла тухлыми яйцами. По краям источника образовывались наросты из-за обилия минералов в воде. Папа считал, что этот источник надо купить и построить рядом с ним SPA.
Чем дальше отходишь от берега в воду, тем она становится теплее. В центре источник был очень глубоким. Некоторые в Бэттл Маунтин говорили, что в источнике вообще нет дна и он начинается от центра земли. В нем утонуло несколько пьяных и подростков, и в клубе Owl поговаривали, что, когда их тела всплыли, они были вареные.
Брайан и Лори умели плавать, а я нет. Я боялась большой воды, которая казалась мне чуждой, потому что большую часть жизни я прожила в пустыне. Однажды мы останавливались в мотеле, где был бассейн. Я тогда, держась за бортик, проплыла всю длину бассейна, но на источнике аккуратных бортиков не было, и держаться мне было не за что.
Я зашла в воду по плечи. Вода была теплой, а камни, на которых я стояла, настолько горячими, что обжигали ступни. Я повернулась и посмотрела на папу, который внимательно за мной наблюдал. Он прыгнул в воду, подплыл ко мне и сказал: «Сегодня будем учиться плавать».
Одной рукой он обнял меня и поплыл. Я очень испугалась и обхватила его шею так крепко, что кожа на ней стала белой. «Ну смотри, не так уж и плохо получилось?» – сказал папа, когда мы доплыли до другого берега.
Мы поплыли назад, и в самой середине пути папа отцепил мои пальцы от своей шеи и оттолкнул меня. Я хаотично била руками и начала тонуть. Под водой я вдохнула и хлебнула воды через нос в горло. Хотя мои глаза были открыты, я ничего не видела оттого, что их жег сероводород, к тому же видимость закрывали мои собственные волосы. Тогда я почувствовала, как две крепкие руки схватили меня за талию: папа вытащил меня из воды. Я отплевывалась и кашляла.
«Все в порядке, – сказал папа. – Дыши спокойно, восстанови дыхание».
После того как я передохнула и пришла в себя, папа поднял меня и бросил в самую середину источника. «Учись плавать!» – прокричал он. Я снова начала тонуть. Снова вода попала в нос и легкие. Я поднялась на поверхность, жадно вдохнула воздух и потянулась рукой к папе. Но папа чуть отплыл в сторону и не стал мне помогать. Он схватил меня только тогда, когда я снова начала тонуть.
Папа снова и снова бросал меня в воду. Я поняла, что он спасает меня только для того, чтобы еще раз бросить в воду, и вместо того, чтобы тянуться к нему, начала от него уплывать. Я болтала ногами и гребла руками, чтобы он не смог меня схватить.
«Отлично, у тебя все получается! Ты плывешь!» – закричал папа.
Я вышла из воды и села на камень, чтобы отдышаться. Папа тоже вышел на берег и попытался меня обнять. Но я была ужасно зла на него и на маму за то, что та преспокойненько плавала на спине, не обращая внимания на то, что происходит с ее дочерью. Я игнорировала Брайана и Лори, которые подошли ко мне с поздравлениями. Папа повторял, что он меня безмерно любит и никогда меня не подведет, но я не могу всю жизнь хвататься за его руку. Каждый отец должен научить ребенка следующему: «Если не хочешь утонуть, учись плавать». Именно поэтому папа поступил со мной так, а не иначе.
Когда я отдышалась, то поняла, что папа совершенно прав.
Однажды, когда я вернулась с прогулки по пустыне, Лори сказала: «Плохие новости. Папа потерял работу».
Папа проработал здесь полгода, то есть дольше, чем на других работах. Я подумала о том, что скоро мы покинем Бэттл Маунтин и тронемся в путь.
«Интересно, где мы скоро окажемся?» – спросила я.
Но Лори только покачала головой. «Мы остаемся здесь», – сказала она. Папу не уволили, он уволился сам. Он решил посвятить свое время поискам золота. Папа подготовил себе несколько «халтур», решил довести до конца некоторые изобретения, и вообще у него были планы, как можно заработать. Однако мы перейдем на режим жесткой экономии. «И всем нам придется помогать», – добавила сестра.
Я задумалась о том, чем могу помочь семье, кроме собирания бутылок и металлолома. «Я могу снизить цены на камни из моей коллекции», – предложила я.
Лори серьезно посмотрела на меня: «Не думаю, что этого будет достаточно».
«Ну, мы можем меньше есть», – сказала я.
«Вот это нам не впервой», – ответила Лори.
И мы действительно стали есть меньше. Мы больше не могли брать продукты в магазине компании в кредит, поэтому еда быстро закончилась. Когда папа выигрывал в карты в казино или получал за «халтуру», мы ели нормально в течение нескольких дней. Потом деньги заканчивались, и холодильник снова опустевал.
Раньше, когда у нас не было еды, папа всегда что-нибудь придумывал. Он мог найти на полке банку помидоров, которую мы не заметили, уйти на час и вернуться с овощами. (Он никогда не говорил, где взял эти овощи.) Из них папа готовил суп. Но сейчас он стал часто пропадать.
«Где папа?» – спрашивала Морин. Ей было полтора года, и, кажется, именно такими были первые произнесенные ей слова.
«Папа ищет работу и пищу», – отвечала ей я.
Когда мы спокойно спрашивали маму о том, когда будет еда, она пожимала плечами и отвечала, что не умеет варить кашу из топора. Мы никогда не жаловались, что голодны, но постоянно искали съестное. Например, во время школьных перемен я заглядывала в ранцы одноклассников и находила то, потерю чего они могут не заметить или не будут сильно жалеть: яблоко или пакетик крекеров. Я проглатывала еду так быстро, что не успевала почувствовать ее вкуса. Если я играла на площадке перед домом подруг, то просила разрешения сходить в туалет, проходила мимо кухни, хватала что-нибудь из холодильника, съедала это в туалете и никогда не забывала спустить воду.
Брайан тоже начал воровать еду. Однажды я увидела, как его рвет за нашим домом. Я удивилась, потому что мы не ели уже несколько дней. Он сказал, что влез в дом соседей и украл здоровую банку соленых огурцов. Сосед его увидел и в виде наказания заставил съесть всю банку, а то, мол, пойдет в полицию. Брайан взял с меня слово, что я не расскажу об этом случае родителям.
Через пару месяцев после того, как папа потерял работу, он пришел домой с пакетом еды. Там были банка консервированной кукурузы, большой пакет молока, буханка хлеба, ветчина, сахар и палочка маргарина. Банка консервированной кукурузы исчезла через несколько минут после своего появления (и кто ее украл, знает только тот член нашей семьи, который это сделал). Но папа был занят нарезыванием бутербродов и не стал искать виновника. В тот вечер мы наелись досыта: ели бутерброды и запивали их молоком. Когда я на следующий день пришла домой из школы, то увидела, как Лори на кухне ест что-то ложкой из чашки. Я заглянула в холодильник, где оказались лишь остатки палочки маргарина.
«Лори, что ты ешь?» – спросила я сестру.
«Маргарин», – ответила она.
Я сморщилась: «Правда?»
«Да, посыпь сахаром и на вкус, словно крем на торте».
Я сделала, как она советовала. Но вкус не был похож на кондитерский крем. Смесь была хрустящей из-за сахарного песка, жирной и оставляла неприятное послевкусие, но я все равно съела свою порцию до конца.
Вечером мама заглянула в холодильник. «А где маргарин?» – спросила она.
«Мы его съели», – ответили мы с Лори.
Мама рассердилась. Она хотела использовать маргарин для выпечки хлеба, если соседка даст ей взаймы немного муки. К тому времени мы уже съели купленный папой хлеб. Я напомнила ей, что газовая компания отключила нам газ.