– Так ты точно не обижаешься? – спросил он озабоченно.
– Точно. И потом, если бы я так строго относилась к этому празднику, я бы поехала в Глазго и встретила бы Песах со своими родителями.
Сказав это, Мэйзи задумалась.
– Дело в том, что с тех пор, как мы покинули Россию, я никогда не ощущала себя еврейкой. Когда мы оказались в Англии, вокруг не было ни единого еврея. В цирке о религии вообще никто не вспоминал. И даже когда я вышла замуж за еврея, твоя семья дала мне понять, что не приветствует этот брак. Мне по жизни суждено оставаться в стороне, и, сказать по правде, я не возражаю. бог для меня ничего не сделал, – она улыбнулась. – Мама говорит, что бог дал мне тебя, но это чушь, я же сама тебя добилась.
Солли немного приободрился.
– Все равно я буду по тебе скучать.
Она села на край кровати и склонилась над ним так, чтобы он мог взять в руки ее груди.
– И я по тебе буду скучать.
– М-м-м.
Чуть погодя они легли друг напротив друга, только головой к ногам, и он гладил ее между ног, пока она целовала его мужское достоинство и играла с ним. Ему нравились такие дневные забавы, и постепенно он возбудился до такой степени, что не стерпел и выплеснул свой накопленный запас прямо ей в рот.
Мэйзи сменила позу и легла, уткнувшись головой ему в подмышку.
– Как на вкус? – спросил он сонно.
Она облизала губы.
– Похоже на икру.
Он засмеялся и закрыл глаза.
Она начала ласкать себя, но он уже захрапел. Когда она резко вздрогнула от высшего наслаждения, он даже не пошевелился.
– Руководителей Банка Глазго следовало бы посадить за решетку, – сказала Мэйзи вскоре после обеда.
– Это слишком сурово, – отозвался Хью.
Мэйзи его замечание не понравилось.
– Сурово? – раздраженно переспросила она. – Уж не так сурово, как оставлять рабочих без денег!
– Но идеальных людей не бывает. Уверен, что и среди рабочих находятся нерадивые люди, – настаивал на своем Хью. – Если, например, строитель допустит ошибку и дом рухнет, его что, тоже сажать в тюрьму?
– Это не одно и то же.
– Почему нет?
– Потому что строителю платят тридцать шиллингов в неделю, и он вынужден подчиняться приказам мастера, а банкир получает тысячи и оправдывается тем, что на нем лежит вся ответственность.
– Верно. Но банкир человек, у него есть жена и дети, которых нужно содержать.
– То же самое можно сказать почти о любом убийце. Но убийцу вешают, невзирая на то что его дети останутся сиротами.
– Но если человек убьет кого-нибудь случайно – например, выстрелит из ружья по кролику и попадет в человека, который прятался в кустах, – то его даже не посадят в тюрьму. Почему же тогда сажать банкиров, которые тоже не хотели тратить ни чужие, ни тем более свои деньги?
– Чтобы другие банкиры усвоили урок и действовали более осмотрительно.
– По той же логике следует повесить человека, который стрелял в кролика, чтобы другие стрелки впредь были осторожнее.
– Это преувеличение. Вы все передергиваете.
– Нет, не передергиваю. С чего бы с банкирами обращаться суровее, чем с неосторожными охотниками?
В этот момент в спор лениво вмешался Кинго:
– Возможно, директора Банка Глазго и в самом деле окажутся за решеткой, как я слышал. Да и некоторые служащие тоже.
– Я тоже так думаю, – сказал Хью.
– Тогда зачем было спорить? – Мэйзи едва не вскрикнула от раздражения.
Хью улыбнулся.
– Чтобы посмотреть, как вы будете отстаивать свою точку зрения.
Вспомнив, что именно эта его черта привлекла ее во время первого их знакомства, Мэйзи прикусила язык. Она понимала, что представители «кружка Мальборо» обожали ее и принимали, несмотря на происхождение, в своем кругу за ее вспыльчивый и независимый нрав, но если бы она гневалась постоянно, то это им быстро бы наскучило. В одно мгновение ее настроение переменилось.
– Сэр, вы оскорбили меня! – воскликнула она театрально. – Я вызываю вас на дуэль!
– И какое же оружие предпочитают на дуэлях дамы? – засмеялся Хью.
– Вязальные крючки на рассвете!
Тут уж засмеялись и все остальные присутствующие, а потом вошел слуга и объявил, что подан ужин.
Всего за большим столом разместилось двадцать человек. Мэйзи не переставала восхищаться жесткими накрахмаленными скатертями и хрупким фарфором, сотнями отражавшихся в хрустальных бокалах свечей, безупречными белыми жилетами и черными фраками мужчин и сверкающими всеми цветами радуги драгоценностями женщин. Каждый вечер подавали шампанское, но оно тут же откладывалось на талии Мэйзи, так что она позволяла себе выпить не более двух глотков.
Оказалось, что за столом она сидит рядом с Хью. Обычно герцогиня усаживала ее рядом с Кинго, потому что Кинго нравились симпатичные женщины, и герцогиня потакала маленьким слабостям мужа; но сегодня, по всей видимости, хозяйка распорядилась внести изменения в обычный распорядок. Молитву перед трапезой никто не произносил, потому что в этом кружке о религии вспоминали только по воскресеньям. Когда подавали суп, Мэйзи вела вежливую беседу с сидящими рядом с ней мужчинами, но мысли ее были заняты братом. Бедный Дэнни! Такой умный, целеустремленный, такой умелый руководитель и такой невезучий! Интересно, чем закончится его затея пройти в парламент? Она надеялась, что успехом. Папа будет им гордиться.
Сегодня вновь ощутимо и зримо всплыло ее прошлое. Удивительно, как мало ее происхождение влияет на ее нынешнюю жизнь. И у Дэнни так же. Он, как и она, казался не принадлежащим ни к одному определенному классу общества. Сам он считал себя представителем рабочего класса, но одевался как средний класс, а смелыми манерами и самоуверенностью походил на аристократа вроде Кинго. С ходу нельзя было сказать, кто он такой – то ли отпрыск богатого семейства, который решил примерить на себя образ страдальца за бедняков, то ли везучий выскочка из низов.
Примерно то же самое можно было сказать и о Мэйзи. Любой достаточно опытный и проницательный человек сразу бы заметил, что она не прирожденная дама из высшего общества. Но она так хорошо играла свою роль и отличалась таким очарованием, что никто не мог поверить, что Солли познакомился с ней в каком-то сомнительном танцевальном заведении. Если поначалу и были сомнения, примет ли ее лондонский свет, то их развеял принц Уэльский, сын королевы Виктории и будущий король, который при всех признался, что «пленен ею», и преподнес ей в подарок золотой портсигар с бриллиантовой застежкой.
Пока длился ужин, Мэйзи все чаще обращала внимание на сидевшего рядом с ней Хью. Она старалась поддерживать светскую беседу и уделять столько же внимания и другому соседу, но ей казалось, что прошлое стоит за ее плечом, словно надоедливый слуга или беспокойный проситель.
С того времени, как Хью вернулся в Лондон, они виделись три-четыре раза, а теперь двое суток провели в одном доме, но еще не разу не заговорили о том, что произошло шесть лет назад. Хью знал только, что она исчезла без следа, а потом вдруг объявилась как миссис Соломон Гринборн. Рано или поздно она должна объяснить ему, что случилось, только она боялась, что от этого разговора в ней пробудятся все старые чувства, и не только в ней, но и в нем. И все-таки хорошо, что Солли уехал, так будет легче объясниться.
Когда за столом стало шумно, Мэйзи решила, что настал подходящий момент. Она повернулась к Хью и вдруг смутилась. Несколько раз она открывала рот, но не могла произнести ни слова. Наконец она выдавила из себя:
– Я бы разрушила вашу карьеру.
И тут же, едва не разрыдавшись, замолчала.
Хью сразу же понял, что она имела в виду.
– Кто сказал вам, что вы бы разрушили мою карьеру?
Если бы он постарался ее утешить, она бы точно разрыдалась. Но, услышав агрессивные нотки, она ответила:
– Ваша тетя Августа.
– Я так и подозревал, что она каким-то образом тут замешана.
– Но она была права.
– Мне так не кажется, – сказал он еще более раздраженно. – Карьеру Солли вы же не разрушили.
– Это другое дело. Солли не считали белой вороной в своем семействе. Хотя да, поначалу было трудно. Его родители до сих пор меня ненавидят.
– Даже несмотря на то, что вы еврейка?
– Да. Евреи бывают такими же снобами, как и все остальные.
Он никогда не узнает настоящую причину – то, что Берти не был ребенком Солли.
– Почему вы просто не сказали мне, что хотите уйти?
– Не могла.
Вспомнив те мрачные дни, она почувствовала, как у нее в горле снова скапливается комок, и тяжело вздохнула, чтобы успокоиться.
– Мне было очень трудно уйти. У меня просто сердце разрывалось. Я бы и не решилась, если бы мне пришлось оправдываться перед вами.
– Могли бы оставить мне записку, – не унимался Хью.
– Я не могла заставить себя написать ее, – почти шепотом произнесла Мэйзи.
Он, похоже, наконец-то сдался, выпил вина из бокала и отвел от нее взгляд.
111– Могли бы оставить мне записку, – не унимался Хью.
– Я не могла заставить себя написать ее, – почти шепотом произнесла Мэйзи.
Он, похоже, наконец-то сдался, выпил вина из бокала и отвел от нее взгляд.
– Это было просто ужасно. Я даже не знал, живы ли вы.
Он старался не подавать виду, но его глаза говорили о том, что ему до сих пор больно вспоминать о том времени.
– Извините, – прошептала Мэйзи. – Мне очень жаль, что я заставила вас переживать. Я не хотела. Я только хотела избавить вас от несчастий. Я сделала это из-за любви.
Услышав, как с ее уст слетело слово «любовь», она тут же пожалела об этом.
– А Солли вы любите? – ухватился он за это слово, как за зацепку.
– Да.
– Похоже, вы неплохо устроились.
– Да… жаловаться не приходится.
Он никак не мог подавить свою обиду на нее.
– Значит, вы получили все, о чем мечтали?
Его вопрос прозвучал грубо, но она подумала, что заслужила такое обращение, и просто кивнула.
– А что случилось с Эйприл?
Мэйзи помедлила с ответом. Это уже переходило границы.
– Вы сравниваете меня с Эйприл? – спросила она в раздражении.
Хью печально ухмыльнулся и сказал:
– Нет, я никогда не сравнивал вас с Эйприл, это точно. Я просто хочу узнать, что с ней случилось. Вы с ней видитесь?
– Да, тайком.
Судьба Эйприл была нейтральной темой, и, разговаривая о ней, они могли избежать неудобных вопросов. Мэйзи решила удовлетворить его любопытство.
– Вы знаете… заведение Нелли?
Хью понизил голос.
– Тот бордель? Да, знаю.
– Так вы там бывали? – не удержалась она от ехидного замечания.
Хью смутился.
– Да, однажды. И потерпел полное фиаско.
Это ее не удивило. Она вспомнила, каким наивным и неопытным Хью был в двадцать лет.
– Так вот, теперь этим местом владеет Эйприл.
– Хм, забавно. И как же это произошло?
– Сначала она была любовницей известного писателя и жила в миленьком коттедже в Клэпхеме. Потом она ему надоела, и в то же время Нелл задумала отойти от дел. Так что Эйприл продала коттедж и выкупила заведение.
– Подумать только! – сказал Хью. – Никогда не забуду Нелл. Это была самая толстая женщина из тех, что я видел.
За столом вдруг воцарилась тишина, и последняя фраза Хью прозвучала достаточно громко, чтобы ее услышали некоторые соседи. Кто-то засмеялся, кто-то спросил: «Что это за толстая дама?» – но Хью только усмехнулся и ничего не ответил.
После этого они старались не затрагивать неудобных тем, но Мэйзи было неприятно на душе. Ей было даже физически плохо, как будто она упала, ушиблась и наставила себе синяки и шишки.
Когда ужин закончился и мужчины выкурили сигары, Кинго заявил, что хочет танцевать. Ковер в гостиной скатали, и за фортепьяно усадили лакея, который умел играть польки.
Мэйзи танцевала со всеми, кроме Хью, но когда стало заметно, что она его избегает, то потанцевала и с ним. Тут же на нее снова нахлынули воспоминания шестилетней давности, и она представила, как гуляет с ним в Креморнских садах. Ему даже не нужно было ее направлять, казалось, что они понимают друг друга без слов и инстинктивно совершают одни и те же движения. Мэйзи не могла избавиться от неприятной мысли, что ее муж Солли – ужасный танцор.
Потом она потанцевала еще с одним партнером, но после другие мужчины перестали приглашать ее. В одиннадцать часов подали бренди, условности были забыты, мужчины ослабили белые галстуки-бабочки, а некоторые женщины даже скинули туфли. Мэйзи теперь танцевала только с Хью. Она понимала, что должна испытывать чувство вины, но ей было очень весело, и она не хотела останавливаться.
Когда лакей за фортепьяно окончательно устал, герцогиня сказала, что хочет подышать свежим воздухом, и приказала горничным принести шубы и пальто, чтобы всей компанией погулять по ночному саду. В темноте Мэйзи взяла Хью за руку.
– О том, что я делала эти шесть лет, знает весь свет, а вы-то как жили?
– В Америке мне понравилось, – ответил Хью. – Там нет классовой системы. Конечно, там, как и везде, есть бедные и богатые, но нет никаких аристократов, нет глупых предрассудков и бессмысленных правил. Здесь кажется крайне необычным, что вы вышли замуж за Солли и что вас приняли за свою в высшем обществе, но даже в таком случае вы, бьюсь об заклад, никому не рассказываете всю правду о своем происхождении…
– Да, они подозревают о многом, но вы правы – всей правды я не раскрываю.
– А в Америке вы бы хвастались своим низким происхождением, как Кинго хвастается предками, воевавшими в битве при Азенкуре.
Но Мэйзи интересовала не Америка, а личная жизнь Хью.
– Вы не женились?
– Нет.
– А в Бостоне… были девушки, которые вам нравились?
– Я пытался, Мэйзи…
Она вдруг пожалела, что задала этот вопрос. У нее было нехорошее предчувствие, что он разрушит ее счастье, но было уже слишком поздно, и он отвечал на него.
– Да, в Бостоне есть хорошенькие девушки, и красивые девушки, и умные девушки, и девушки, из которых вышли бы хорошие жены и матери. Я ухаживал за некоторыми, и они, как мне казалось, отвечали мне взаимностью. Но когда дело доходило до предложения руки и сердца, что-то меня останавливало. Как будто мне чего-то не хватало. Я не испытывал к ним того, что испытывал к вам. Это не была любовь.
Теперь и он произнес это слово.
– Хватит, достаточно объяснений, – прошептала Мэйзи.
– Пару раз их матери очень сильно обиделись на меня, потом пошли слухи, и девушки насторожились. Они по-прежнему были милы со мной, но думали, что со мной что-то не так, и ничего серьезного от меня не ожидали. Я перешел в разряд мужчин, которые не женятся. Хью Пиластер, английский банкир и разбиватель сердец. А если какая-то девушка и влюблялась в меня, я старался как можно быстрее лишить ее иллюзий. Не нравится мне разбивать сердца. Я сам знаю, как это неприятно.
По щекам Мэйзи текли слезы, и она была рада спасительной темноте.
– Мне очень жаль, – прошептала она так тихо, что сама едва услышала свой голос.
– В любом случае теперь я знаю, что со мной не так. Наверное, я все время знал, но эти два дня развеяли мои последние сомнения.
Они отстали от других, а теперь окончательно остановились. Хью повернулся к ней.
– Не надо, Хью, не говори ничего больше.
– Я по-прежнему люблю тебя, Мэйзи. Вот и все объяснение.
Эти слова разрушили то хрупкое спокойствие, которое она выстраивала с таким трудом.
– Я думаю, и ты любишь меня, – продолжал он, не обращая внимания на ее просьбу. – Разве не так?
Она посмотрела ему в глаза, в которых отражались огни дома за лужайкой. Лицо его скрывала тень. Он склонил голову и поцеловал ее в губы. Она не стала отворачиваться.
– Какие соленые слезы, – сказал он чуть погодя. – Ты же любишь меня, я знаю.
Вынув из кармана носовой платок, он бережно вытер ей щеки.
– Пойдем, Хью, а то люди будут говорить о нас за спиной, – сказала Мэйзи, решив положить конец всем этим ненужным объяснениям.
Она повернулась и сделала шаг, так что ему пришлось бы отпустить ее руку или идти за ней. Он пошел за ней.
– Представить себе не могу, что тебя это волнует. Твои знакомые славятся тем, что снисходительно относятся ко всякому…
На самом деле мнение других ее мало заботило. Больше всего она беспокоилась о себе. Она ускорила шаг, пока они не догнали остальных, а потом отпустила его руку и заговорила с герцогиней.
Ее немного задел тот тон, с каким Хью отозвался о снисходительности кружка Мальборо. Да, они действительно на многое смотрели сквозь пальцы, но ее даже немного покоробили слова «снисходительно относятся ко всякому», хотя она и не могла объяснить себе почему.
Когда все вернулись в дом, высокие часы в гостиной пробили полночь. Мэйзи вдруг ощутила, что смертельно устала, и сказала, что пойдет спать. От ее внимания не укрылся любопытный взгляд, с каким герцогиня при этих ее словах посмотрела на Хью, после чего едва сдержала улыбку. Было очевидно: хозяйка дома уверена, что эту ночь Мэйзи и Хью проведут вместе.
Все дамы поднялись по лестнице вместе, оставив мужчин играть в бильярд и наслаждаться ночной порцией спиртного. Прощаясь, Мэйзи замечала в глазах женщин ту же озорную усмешку, что и у герцогини, с примесью некоторой зависти.
Войдя в спальню, она затворила за собой дверь. Дрова в камине весело потрескивали, на туалетном столике мерцали свечи. На ночном столике у кровати, как и обычно, стояли блюдо с сэндвичами и бутылка хереса на тот случай, если ей ночью захочется перекусить. Мэйзи ни разу до них не дотронулась, но хорошо обученные слуги Кингсбридж-Мэнора услужливо меняли их каждый вечер.
Она начала раздеваться. Возможно, все ошибались, и Хью сегодня к ней не придет. От этой мысли ей стало больно, как будто ее пырнули кинжалом прямо в сердце, и она поняла, что больше всего на свете мечтает сейчас крепко обнять его и поцеловать по-настоящему, от всей души, ничего не стыдясь, а не так виновато, как в саду. Это чувство вновь пробудили в ней воспоминания шестилетней давности о той ночи после скачек в Гудвуде; она вспомнила узкую кровать в доме его тетки и выражение его лица, с каким он смотрел на то, как она снимает платье.
111