Дожидаясь Бена, Хью рассмотрел несколько книжных полок, размышляя, не стоят ли все они тут исключительно для украшения. Некоторые действительно были подобраны за красивые переплеты, но другие, в том числе и на нескольких иностранных языках, казались потрепанными, словно их постоянно перелистывали. Тяга к знаниям у Гринборнов была неподдельной.
Через четверть часа в библиотеку вошел старый грузный мужчина, извинившись за то, что заставил посетителя ждать.
– Меня задержали домашние дела, – сказал он и сухо поклонился, держа спину прямо.
Бен Гринборн по-прежнему походил на прусского офицера, хотя у них в семье не было никого родом из Пруссии. Просто в детстве и юношестве он настолько глубоко усвоил манеры немцев из высшего общества, что продолжал придерживаться их и в старости. Несмотря на строгое выражение лица, было заметно, что он чем-то озабочен, но Хью не стал его расспрашивать.
– Как вам известно, сегодня днем облигации Кордовы упали в цене.
– Да.
– И вы, вероятно, слышали о том, что мой банк закрыл двери.
– Да. Сожалею.
– С тех пор как в последний раз обанкротился английский банк, прошло двадцать четыре года.
– «Оверенд энд Герни». Да, я хорошо это помню.
– Я тоже это хорошо помню. Мой отец тогда потерял все свое состояние и повесился у себя в кабинете на Леденхолл-стрит.
Гринборн повел бровью.
– Прошу извинить меня, Пиластер. Этот скорбный факт ускользнул от моего внимания.
– Тогда разорилось много фирм. И завтра может произойти нечто подобное, только в гораздо большем масштабе.
Подавшись вперед, Хью принялся излагать свои соображения:
– За последние четверть столетия объем финансовых операций в Сити вырос в десять раз. Из-за сложности этих операций все мы теперь гораздо сильнее связаны друг с другом. Некоторые из тех, с кем мы не сможем расплатиться, тоже потеряют свои деньги и не смогут расплатиться со своими кредиторами – и так далее. Через неделю обанкротятся уже десятки банков; сотни фирм вынуждены будут закрыться, и тысячи людей окажутся без средств. Если только не предпринять решительных мер.
– Решительных мер? – переспросил Гринборн едва ли не с раздражением. – Какие еще меры? Единственные ваши меры – это расплатиться по долгам, иначе ничего уже не поможет.
– Если действовать поодиночке, то да, мы беспомощны. Но я надеюсь на поддержку финансового сообщества.
– Вы предлагаете другим банкам расплатиться вместо вас? С чего бы им так поступать?
Гринборн уже почти не скрывал своего негодования.
– Но вы ведь, безусловно, согласны с тем, что будет лучше для нас всех, если кредиторы Пиластеров получат свои деньги.
– Несомненно.
– Предположим, будет образован синдикат банкиров, который возьмет на себя активы и обязательства Пиластеров. Этот синдикат мог бы объявить о гарантии выплат любых их долгов по требованию. В то же время мы могли бы приступить к ликвидации имущества Пиластеров согласно строгому протоколу.
В глазах Гринборна наконец-то отразилась заинтересованность. Он задумался над этим предложением, и от его раздражения не осталось и следа.
– Да, понимаю. Если члены синдиката обладают достаточной репутацией и уважением, то их гарантии могли бы убедить всех, и кредиторы не стали бы требовать немедленного вывода своих средств из банка. При удаче денег от продажи имущества и активов хватило бы на выплаты кредиторам.
– И удалось бы избежать ужасного кризиса.
Гринборн покачал головой.
– Но в конце концов члены синдиката потеряют свои деньги, потому что долговых обязательств у Пиластеров больше, чем активов.
– Необязательно.
– Почему?
– Кордовские облигации, выпущенные более чем на два миллиона фунтов, конечно, сегодня ничего не стоят. Но другие активы внушительны. Многое зависит от того, сколько мы выручим от продажи домов партнеров и другого личного имущества. По предварительным оценкам, недостача составляет лишь миллион фунтов.
– Значит, синдикат потеряет миллион.
– Возможно. Но кордовские облигации не такие уж никчемные. Повстанцев могут победить. Или новое правительство может возобновить выплаты по ним. В какой-то момент цены на них поднимутся.
– Вполне допустимо.
– Если цена облигаций поднимется хотя бы до половины их номинальной стоимости, то синдикат ничего не потеряет. А если поднимется чуть больше, то даже окажется в небольшом выигрыше.
Гринборн покачал головой.
– Но только не цена гавани Санта-Марии. Этот Миранда, посланник Кордовы, всегда производил на меня впечатление отпетого мошенника, и его отец, по всей видимости, глава повстанцев. Я почти уверен, что все эти два миллиона фунтов пошли на закупку оружия и боеприпасов. А в этом случае инвесторы не получат ни пенса.
«В смекалке старику не откажешь», – подумал Хью, который опасался того же самого.
– Боюсь, что вы правы, – сказал он вслух. – И все же шанс есть. Если позволить разгореться панике, то вы в любом случае потеряете деньги, не этим, так другим образом.
– План действительно оригинальный. Вы всегда казались мне самым сообразительным из всего семейства, молодой Пиластер.
– Но план зависит от вас. Если вы согласитесь возглавить синдикат, то все в Сити последуют вашим указаниям. Если вы откажетесь, то у синдиката не будет достаточного авторитета, и кредиторы к нему не прислушаются.
– Я понимаю. Я и сам так считаю, – Бен Гринборн явно не отличался ложной скромностью.
– Так вы согласны? – спросил Хью и затаил дыхание.
Старик некоторое время думал, а потом твердо ответил:
– Нет.
Хью безвольно опустил руки, лишившись последней на-дежды. На него навалилась огромная усталость, и он сам почувст-вовал себя невероятно дряхлым стариком.
– Всю свою жизнь я соблюдал осторожность, – сказал Гринборн. – Там, где другие видели возможность быстро разбогатеть, я видел большой риск и отказывался от соблазна. Твой дядя Джозеф в этом отношении был моей противоположностью. Он часто рисковал – и получал прибыль. Его сын Эдвард был еще хуже. Про вас я ничего сказать не могу, вы недавно приняли руководство банком. Теперь Пиластеры должны расплачиваться за высокую прибыль прошлых лет. Но я не получил никакой доли от этой прибыли, так с какой же стати мне оплачивать их долги? Если я потрачу свои деньги и спасу вас, то неразумный инвестор окажется в выигрыше, а разумный пострадает. Если на такой основе построить всю банковскую деятельность, то зачем вообще помнить об осторожности? Тогда можно идти на любой риск, зная, что в случае неудачи тебя спасут. Но риски существуют всегда. Так дела не ведутся. И банкротства будут всегда. Они позволяют отличить плохих инвесторов от хороших и служат напоминанием об опасности.
Хью и раньше задавался вопросом, рассказывать ли Бену Гринборну, что его сына убил Мики Миранда. Сейчас, задав себе этот вопрос снова, он пришел к тому же выводу: это сообщение только разбередит его старые раны, но никак не переубедит его.
Хью собирался сказать что-то еще в последней попытке повлиять на решение собеседника, но в этот момент в библиотеку вошел дворецкий и сказал:
– Прошу прощения, мистер Гринборн, но вы попросили позвать вас сразу, как только придет детектив.
Гринборн немедленно встал. Он выглядел крайне взволнованным, но вежливость не позволяла ему выйти без объяснений.
– Извините, Пиластер, но я вынужден вас покинуть. Моя внучка Ребекка… пропала… и мы все крайне обеспокоены.
– Приношу свои соболезнования. Надеюсь, вы отыщете ее.
Хью знал сестру Солли, Кейт, но смутно помнил ее дочь, хорошенькую черноволосую девочку.
– Мы надеемся, что с ней не случилось ничего страшного. Возможно, она просто сбежала с неким молодым человеком. Но все равно это неприятно. Еще раз прошу извинить меня.
– Разумеется.
Старик вышел, оставив Хью без всякой надежды на будущее.
III
Мэйзи иногда казалось, что разрешение от бремени сродни инфекции. Бывало так, что на протяжении многих дней в одной и той же палате лежало много женщин на девятом месяце и никто из них не рожал; но стоило начать стонать одной, как через несколько часов от схваток мучились уже все.
Сегодня как раз был такой случай. Начиная с четырех утра были заняты все повивальные бабки и сестры, но когда они выбились из сил, Мэйзи с Рейчел оставили бухгалтерские книги и сами взяли в руки полотенца с одеялами.
К семи часам вечера суматоха закончилась, и они пили чай в кабинете Мэйзи в компании ее брата и любовника Рейчел, Дэна. Там их и застал Хью Пиластер.
– Боюсь, что у меня крайне плохие новости, – заявил он с порога.
Уловив нотки тревоги в его голосе, Мэйзи поставила чайник и замерла. Хью выглядел таким печальным, будто кто-то умер.
– Хью, что случилось?
– Насколько я помню, вы держите все деньги больницы в моем банке?
Мэйзи вздохнула. Если речь идет только о деньгах, то не такие уж это и ужасные новости.
– Хью, что случилось?
– Насколько я помню, вы держите все деньги больницы в моем банке?
Мэйзи вздохнула. Если речь идет только о деньгах, то не такие уж это и ужасные новости.
На вопрос Хью ответила Рейчел:
– Да. Финансовой отчетностью заведует мой отец, но с тех пор, как он стал юристом в банке, свои личные сбережения он держал в вашем банке. Ему было удобно поступить так же и со средствами больницы.
– Значит, и он инвестировал свои деньги в облигации Кордовы.
– Неужели?
– Так в чем дело, Хью? – переспросила Мэйзи. – Ради всего святого, объясни же наконец!
– Банк разорился.
В глазах Мэйзи заблестели слезы – не из жалости к себе, а из жалости к нему.
– Ах, Хью! – воскликнула она.
Она, как никто другой, знала, насколько мучительно он переживает банкротство. Для него это все равно что гибель любимого человека, ведь в этот банк он вложил столько сил и средств. Ей хотелось, чтобы он поделился с ней частью своего горя и тем самым облегчил свои страдания.
– Боже милосердный! – прошептал Дэн. – Не миновать нам паники.
– Все ваши деньги пропали, – мрачно сказал Хью. – Больницу, вероятно, придется закрыть. Мне искренне очень жаль.
Услышав эти слова, Рейчел побледнела.
– Это невозможно! – воскликнула она. – Как могли пропасть все наши деньги?
За нее ответил Дэн:
– Банк не смог расплатиться по долгам. Это и значит банкротство. Когда ты должен людям деньги, но не можешь их им отдать.
Мэйзи вдруг словно перенеслась на четверть столетия в прошлое и увидела отца, молодого и похожего на нынешнего Дэна, который говорил те же самые слова о банкротстве. Значительную часть своей жизни Дэн посвятил защите обычных людей от последствий финансовых кризисов, но пока что так ничего и не добился.
– Может, в парламенте хотя бы сейчас примут твой билль о банках, – сказала она.
– Но куда именно ты дел наши деньги? – не унималась Рейчел.
Хью вздохнул.
– Вообще-то всему виной некоторые поступки Эдварда в бытность его старшим партнером. Он допустил серьезные ошибки и потерял огромную сумму, более миллиона фунтов. Я пытался его удержать, а после старался смягчить последствия, но обстоятельства оказались сильней.
– Я ничего не понимаю! У меня просто в голове это не укладывается! – воскликнула Рейчел.
– Возможно, когда-нибудь вы получите часть своих денег. Но не в ближайший год, это точно, – сказал Хью.
Дэн обнял Рейчел за плечи, но она не успокаивалась:
– И что теперь будет со всеми несчастными женщинами, которые приходят к нам за помощью?
Хью выглядел таким подавленным, что Мэйзи захотелось приказать Рейчел заткнуться.
– Я бы с радостью выдал вам свои личные деньги. Но я тоже все потерял.
– Но что-то же можно сделать? – настаивала Рейчел.
– Я попытался. Я только от Бена Гринборна. Я попросил его спасти наш банк и помочь расплатиться с кредиторами, но он ответил отказом. Его можно понять, у него у самого сейчас несчастье – пропала его внучка Ребекка, сбежавшая с молодым человеком. Как бы то ни было, а без его помощи ничего поделать нельзя.
Рейчел резко встала.
– Лучше мне сейчас повидаться с отцом.
– А я поеду в палату общин, – сказал Дэн.
Они вышли вместе.
У Мэйзи сжималось сердце от мысли, что придется закрыть больницу и отказаться от всего, за что она так усердно боролась все эти годы. Но больше всего ей было жалко Хью. Она как сейчас помнила рассказанную им семнадцать лет назад на скачках историю его жизни; она до сих пор слышала скорбь в его голосе, когда он говорил о смерти своего отца, не пережившего банкротства. Тогда Хью с вдохновением пообещал стать самым умным, самым осторожным и самым процветающим банкиром во всем мире, словно это могло ослабить его боль. Наверное, тогда ему и в самом деле становилось лучше от таких обещаний. Но сейчас его постигла участь отца.
Их взгляды встретились. Мэйзи прочла в его глазах безмолвный призыв. Встав, она медленно подошла к его креслу, прижала его голову к груди и принялась нежно гладить его по волосам. Хью обвил ее руками, сначала очень осторожно, а затем более уверенно, прижимая ее к себе покрепче. А потом он заплакал.
После ухода Хью Мэйзи прошлась по палатам, осматривая все новым взглядом: самостоятельно покрашенные ими стены, купленные в лавках старьевщиков кровати, красивые занавески, вышитые матерью Рейчел. Она вспомнила, каких нечеловеческих усилий им с Рейчел стоило открытие больницы, вспомнила сражения с медицинскими авторитетами и судьями, вспомнила о том, как лестью и очарованием добивалась благосклонности осторожных инвесторов и суровых представителей церкви. Выстоять им тогда помогли только вера в себя и упорство. Она утешала себя тем, что им удалось тогда победить и что больница просуществовала двенадцать лет, оказав помощь сотням женщин. Но ведь она хотела сделать что-то, что изменило бы общество навсегда. В своем воображении она представляла ее первой из нескольких десятков подобных женских больниц по всей стране. Но, стало быть, мечте ее не суждено воплотиться в жизнь.
Она поговорила со всеми женщинами, родившими сегодня. Больше всех ее беспокоила невысокая и щуплая «мисс Никто» – младенец у нее был совсем крохотным. Мэйзи догадывалась, что девушка специально голодала, чтобы скрыть свою беременность от родных. Просто удивительно, до какой степени у девушек это получается; сама-то она раздулась уже на пятом месяце – но по рассказам знала, что скрыть беременность можно.
Мэйзи присела на кровать «мисс Никто».
– Ну разве она не прекрасна? – спросила та, кормя грудью новорожденную девочку.
Мэйзи кивнула.
– У нее черные волосы, как и у вас.
– У моей матери тоже черные волосы.
Мэйзи погладила крошечную головку. Как и все младенцы, малышка походила на Солли. Вообще-то…
Вдруг Мэйзи словно молнией ударило.
– О господи! Я знаю, кто вы!
Девушка в изумлении посмотрела на нее.
– Вы внучка Бена Гринборна, Ребекка, правда? Вы скрывали свою беременность, насколько это было возможно, а потом сбежали из дома, чтобы родить.
Глаза девушки расширились.
– Как вы узнали? В последний раз вы видели меня, когда мне было шесть лет!
– Но я знаю вашу мать. В конце концов, я была замужем за ее братом. Она была добра ко мне и всегда старалась чем-нибудь помочь, пока ее отца не было рядом. И я помню вас ребенком. У вас были точно такие же черные волосы.
– Вы пообещаете ничего не рассказывать? – испуганно спросила Ребекка.
– Я пообещаю ничего не рассказывать без вашего согласия. Но я считаю, что вы должны сообщить о себе родным. Ваш дед места себе не находит после вашей пропажи.
– Его-то я и боюсь больше всего.
Мэйзи кивнула.
– И я прекрасно вас понимаю. Он сухой и бессердечный скряга, это я знаю по личному опыту. Но если вы мне позволите поговорить с ним, то я постараюсь воззвать к его разуму.
– Правда? – спросила Ребекка с надеждой и с воодушевлением, на какое способна лишь юность. – Вы и вправду поговорите с ним?
– Конечно. Но я не скажу, где вы, пока он не пообещает проявить к вам милосердие.
Ребекка посмотрела на малышку, прекратившую сосать грудь и закрывшую глаза.
– Уснула.
Мэйзи улыбнулась.
– Вы уже выбрали для нее имя?
– О да! Я назову ее Мэйзи.
Бен Гринборн вышел из палаты, не скрывая катившихся по его щекам слез.
– Пусть побудет пока с Кейт, – сказал он сдавленным голосом.
Вынув из кармана носовой платок, он безуспешно попытался стереть им слезы. Мэйзи впервые видела своего свекра в таком состоянии. Он выглядел беспомощным, но от этого в ее душе еще сильнее пробуждалась жалость к нему.
– Зайдите ко мне в кабинет, я вам налью чаю, – предложила она.
– Благодарю вас.
Мэйзи провела его в свой кабинет и усадила в кресло, подумав о том странном обстоятельстве, что это уже второй мужчина, плачущий здесь за вечер.
– А все эти молодые женщины, которых я видел, они в том же положении, что и Ребекка?
– Не все. Некоторые вдовы. Некоторых бросили мужья. Многие убежали от мужчин, которые их избивали. Женщина готова многое вынести и остается с мужем, даже если он ее бьет, но беременные боятся, что тумаки и удары повредят ребенку. Впрочем, большинство женщин так же, как и Ребекка, просто совершили глупую ошибку.
– Я не думал, что в таком возрасте жизнь может меня чему-то научить. Какой же я был глупец!
Мэйзи протянула ему чашку с чаем.
– Спасибо. Вы так добры ко мне, – сказал Гринборн. – А вот обо мне этого не скажешь.
– Все мы совершаем ошибки.
– Какой же замечательный у вас замысел! Куда бы эти бедняжки пошли, не будь вас?
– Я думаю, рожали где-нибудь на задворках или в канаве.
– Подумать только! Такое могло случиться и с Ребеккой!
– К сожалению, больницу придется закрыть, – сказала Мэйзи.
– Почему?
– Все наши средства хранились в Банке Пиластеров. Теперь мы остались без гроша.