Петухов Юрий Фантом
ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ
ФАНТОМ
Вся эта история - плод больного
воображения.
Автор
Произошло это несколько лет назад, почти в самом начале тех преобразовательных процессов, которые получили звучное название "перестройка". Произошло не где-нибудь в Гонолулу или на Гебридах, не в системе пресловутой Проксимы Центавра и тем более не на одной из планет загадочного Сириуса, а у нас, в Москве, жарким летом, а может быть, и летом дождливым, холодным. Сейчас трудно припомнить в точности те события, трудно перебрать их в уме, не то что осмыслить. Но это было.
В середине рабочего дня в кабинет начальника одного из важнейших отделов мало кому известного, но довольно-таки серьезного научно-исследовательского института ворвался шустрый и хамоватый порученец Сашка и с порога объявил:
- Все!
- Что - все? - поинтересовался начальник отдела - пятидесятилетний здоровяк, которого звали Антон Варфоломеевич Баулин.
- Уходят! - просипел Сашка, падая на стул.
- Кто?
- Да при чем тут кто?! Кого! Иван Иваныча уходят!
Баулин сгреб широченной ладонью лицо, оставив снаружи лишь один темный настороженный глаз. Долго сопел, пыхтел, затем запустил руки в черные с проседью густые волосы и принялся отчаянно скрести пальцами голову, будто у него неожиданно началась чесотка, и наконец с размаху стукнул кулаком по столу и отвернулся от порученца.
Тот не обиделся - дела были неважные, не до обид. Толкового разговора не получилось по той простой причине, что Сашка и не знал ничего толком.
После обеда Антона Варфоломеевича сморил сон. Как человек грузного телосложения да вдобавок ко всему гурман-любитель, он не отказывал себе в часике-другом... Но в этот раз выспаться Антону Варфоломеевичу не пришлось.
Голос секретарши прозвучал будто из-за стены - приглушенно, надтреснуто:
- Антон Варфоломеевич, уважаемый, вас в министерство вызывают!
Баулину почудилась в голосе этом зловещесть и недоброжелательность. И вообще, голос показался совершенно незнакомым, нереальным. Он даже передернулся, по лбу покатились градины пота.
- Срочно! - прогремело из-за стены. - Вы что это рассиживаете?! Вас срочно требуют!
Антон Варфоломеевич подскочил, почти бегом ринулся к двери. Та долго не поддавалась, он даже свернул ручку на сторону, злясь и матерясь про себя. За спиной, откуда-то из угла кабинета, послышался сдавленный ехидный смешок. Но Баулин не рискнул обернуться. Он рванул сильнее.
Коридор был непривычно пустынен - ни курильщиков, ни вечно сплетничающих сотрудниц, ни деловито снующих клерков. Это настораживало.
Начальство Антон Варфоломеевич уважал. А потому на высоком уровне не дерзал показываться без помощника или хотя бы находчивого порученца Сашки, наглеца и ловкача. Но сейчас, как назло, весь отдел будто вымер - опустевшие комнаты встречали начальника гробовым молчанием.
Надо было что-то делать, но что именно, Баулин не знал. Смятение охватило его, парализовало мозг. В руках появилась вдруг непонятная, пугающая дрожь.
- Гражданин Баулин! Срочно!! Министерство!!! - раскатами грома неслось по коридору. Голос был уже грубым, мужским, с хрипотцой и надрывом.
Почему гражданин, невольно подумалось Антону Варфоломеевичу, зачем же так?! По спине пробежал холодок. По размышлять долго не приходилось - начальство не любило опозданий.
И Баулин торопливо, с несвойственной ему поспешностью засеменил вниз по лестнице.
Машины у подъезда почему-то не оказалось. Растерянный, ничего, не понимающий Антон Варфоломеевич втиснулся в безразмерный, до отказа набитый людьми троллейбус. Его толкали локтями, плечами, сумками, дважды обругали за неповоротливость. Какая-то девица с отсутствующим взглядом жевала прямо над его плечом огромное мороженое - белые молочные капли падали на костюм. Девица облизывалась, поправляла ежесекундно очки на носу, доев, скомкала липкую бумагу, сунула ее в свой пакет, но тот оказался дырявым, и рука вместе с комком очутилась в кармане у Баулина. Девица фыркнула брезгливо, вытащила руку, смерила Антона Варфоломеевича презрительным взглядом и отвернулась. Комок, сырой и липкий, остался в кармане. Вынуть его Баулин на людях постеснялся. Но это происшествие немного отвлекло его.
До министерства было восемь остановок, и чем меньше их оставалось, тем сильнее сжимался железный обруч на сердце и нестерпимее ломило в затылке. Наконец, наступая кому-то на ноги, раскачиваясь из стороны в сторону всем своим грузным телом, Баулин пробился к выходу. Дверь открылась, и он оказался перед столь знакомым внушительным зданием из стекла и металла. У парадного крыльца не стояло ни одного автомобиля, не было видно и вечно ожидающих тут кого-то посетителей. Не чувствуя под собою ног, Антон Варфоломеевич сделал первый шаг...
Вахтер долго рассматривал пропуск, вертел его и так и этак, даже зачем-то поднес к носу и старательно обнюхал, затем он подозрительным взглядом уставился на Антона Варфоломеевича, сличая его лик с фотографией на пропуске. При этом на лице вахтера явилось недоверие, брезгливость. Баулин почувствовал, что, если это продлится еще хотя бы с минуту, последние силы покинут его и он рухнет на виду у всех в обморок. Впрочем, на виду ему бы это сделать и не удалось вестибюль министерства, обычно заполненный оживленным людом, на сей раз был пуст.
Наконец пытка закончилась, и вахтер, будто делая над собой невероятное усилие, насупив брови и поджав губы, процедил:
- Проходите, гражданин!
Пропуска он не вернул. Но Антон Варфоломеевич и не заметил этого. Все смешалось в его голове. Не помня себя, он добрался до лифта, машинально нажал нужную кнопку. Сбоку из стены, а точнее динамика, встроенного в нее, металлически проскрипело:
- Петр Петрович уже давно ожидает вас!
И вновь за спиной послышался ехидный приглушенный смешок. Антон Варфоломеевич с недоумением оглядел свои пустые руки папку со всеми выжимками, отчетами, справками он по спешности оставил у себя в кабинете. Но пути назад уже не было.
Лифт остановился, выплюнув Баулина на шестнадцатом этаже. Двери за спиной с лязгом сомкнулись.
Антон Варфоомеевич робко заглянул в приемную, заранее раздвигая свои полные губы в приветливой, подобострастной улыбке. Однако секретарша Валечка даже не взглянула на посетителя и сделала вид, что не расслышала его приветствия.
Антон Варфоломеевич, ничуть не смутившись, принялся рассыпаться в любезностях. Потом намекнул на срочный вызов. И, минуты через четыре, уже впрямую, сетуя мысленно на несообразительность Валечки, попросил доложить начальнику о его приходе. Ответом было ледяное, презрительное молчание.
Баулину ничего не оставалось, как скромно пристроиться в креслице для посетителей и терпеливо ждать, пока о нем вспомнят. Сиделось как-то неудобно, нехорошо. Предчувствия переполняли его, ожидание томило и пугало неопределенностью, безвыходностью.
Через полчаса у него затекли ноги и спина. Через полтора болело все тело - казалось, что оно не свое, холеное и тренированное, а какое-то чужое, взятое напрокат у немощного старца или у забулдыги-алкаша. Кровь отлила от головы, лицо покрылось бледностью, а кончики пальцев и вовсе посинели.
Когда за окном совсем стемнело, секретарша оторвала свое припухшее личико от бумаг и зло уставилась на посетителя. Губки у нее кривились и подергивались, глаза превратились в щелки. Голос Валечкин обрушился на Антона Варфоломеевича будто молот:
- Ну что же вы сидите?!
Баулин вцепился в подлокотники.
- Сидят тут всякие, а Петр Петрович ждать обязан?!
Баулин приподнялся на дрожащих ногах.
- Ни стыда, ни совести у людей! Совсем обнаглели! - обиженно пробурчала Валечка.
Антон Варфоломеевич сделал шаг к двери, осторожненько приоткрыл ее.
В спину ему секретарша прошипела уже с нераскрываемой ненавистью:
- Хоть бы почистился! Что за народ, как в кабак прут! Ну ничего, ничего...
Петр Петрович сидел в глубине огромного кабинета за необъятным резным столом. Он что-то листал, делая пометки на полях, потом комкал просмотренные листы и бросал их в плетеную корзину для бумаг. На Баулина он не смотрел.
Тот деликатно кашлянул, закивал головой.
- Чего тебе? - не поднимая глаз, спросил Петр Петрович.
Баулин смутился на секунду, но тут же вновь нагнал улыбку на лицо.
- Вызывали-с, - неожиданно для себя с излишней услужливостью пролепетал он.
- Ну-ну, - после молчания произнес Петр Петрович, - докладывайте!
Баулин разинул рот от неожиданности. В дверь просунулась головка секретарши. Раздался язвительный голосок:
- Всю приемную затоптал, столько грязи развел. Нету на них управы!
Петр Петрович поморщился, махнул рукою. Дверь захлопнулась.
- Ну, давай, показывай, что там у тебя в кармане.
Антон Варфоломеевич совершенно растерялся. То, что с ним происходило, не вписывалось ни в какие рамки и было чем-то настолько непонятным, что он начинал окончательно терять самообладание.
- Я решительно возражаю, Петр Петрович, да как вы... сказал он невнятно, слабым голоском.
- Давай вынимай! - Петр Петрович вытянул руку ладонью вверх.
Баулин машинально пошарил в кармане костюма, наткнулся на липкий, сыроватый комок, вытащил его нерешительно.
- Давай, давай, - еще требовательнее провозгласил хозяин кабинета. - Теперь поздно, ничего не скроешь!
Он вырвал из руки Баулина скомканную бумажку, развернул ее и стал утюжить, разглаживая ладонью по столу. От этой утюжки на бледно-желтом листе стали вдруг проступать зеленоватые крупные буквы. Баулин вытянул шею и сумел разобрать начальные слова: "Довожу до вашего сведения, что..."
Петр Петрович, совсем согнувшись над столом, заклекотал вдруг каким-то птичьим клекотом, переходящим в мелкий, рассыпчатый смех.
- Доводишь, значит? Ясненько. Не думал на тебя, Варфоломеич, не думал. Вот ты как, значит? Ну-ка выйди, мне кой о чем помозговать надо.
Неизвестно откуда появившаяся секретарша властно, за руку выволокла Баулина из кабинета, толкнула в сторону креслица и уставилась на него сверху вниз, торжествующе.
Баулин сидел и думал, когда же это он успел сойти с ума: у себя в кабинете, днем, или в троллейбусе, или уже здесь в приемной? На этот раз его не стали долго мурыжить, через час Валечка подпихнула его в сторону кабинета, не церемонясь, острым кулачком в спину - не чувствительно, но как-то малоделикатно.
На ходу Антон Варфоломеевич успел подумать, что близорукая девица была наверняка подослана недоброжелателями, что все из-за нее. Ну да ничего, ничего - все поправится, что ж он, мальчишка? - ведь сколько лет уже по приемным и кабинетам, нет, все будет нормальненько.
Петр Петрович по-прежнему рвал и комкал бумаги, предварительно испещряя их пометками. И опять не поднимал головы. Антону Варфоломеевичу было как-то неловко начать первому, и он выждал. Наконец дождался.
- Чего тебе?
Голова у Баулина закружилась, все поплыло.
- Да как же-с, ведь вызывали-с, ведь мы же говорили с вами уже, - лакейски зачастил он, совсем теряя себя.
- Ну-ну, - пробурчал Петр Петрович, - садись.
Но только лишь Антон Варфоломеевич нерешительно присел на краешек стула, как хозяин кабинета оторвал глаза от бумаг. На лице его выразилась целая гамма чувств. Петр Петрович привстал над огромным столом, руки его растопырились и уперлись в каком-то хищном извороте в резную по краям столешницу, лицо сначала побагровело, а затем стало совершенно белым, до синевы снега, зрачки расширились, рот широко раскрылся, обнажая большие желтые, прокуренные зубы.
- Вон! Вон отсюда немедленно!!
Баулин опрометью бросился к выходу. В спину ему неслось:
- Во-о-он!!!
Проснулся Антон Варфоломеевич совершенно обессиленным. Долго блуждал потухшим взором по потолку, будто отыскивая на нем разгадку кошмарному сну. Но, разумеется, ничего он так не нашел. Встал. Погляделся в зеркало - лицо было помятое, но не более, чем всегда по утрам.
Жена хлопотала на кухне. За окном насвистывали птички, ласкалось первыми лучиками ясное солнышко. Постепенно самообладание вернулось к Антону Варфоломеевичу, и он неспешно нринялся за свой обычный утренний туалет. Затем с удовольствием откушал приготовленное женой. Еще раз посмотрел на себя - нет, все было в полном ажуре, из зеркала на него смотрело румяное, уверенное лицо.
На работу он все же опоздал на несколько минут, точнее, задержался, как обычно говорят про начальство, что людям такого масштаба в вину никогда не ставится. Да и, собственно, упрекнуть его никто не мог - заместитель директора был приятель, в одной цепочке они, как альпинисты в связке, шли к вершинам науки. А директора недавно проводили с почетом на пенсию, и место его пока что пустовало, искали подходящую кандидатуру.
Порученец уже сидел в кресле в кабинете. При виде начальника оы тут же вскочил, расплылся в улыбке.
- Доброе... - начал было он, но Баулин прервал привычное приветствие.
- Доброе-то оно доброе, говори, не тяни резину, что там?
- Две новости, Антон Варфоломеевич, одна хорошая, другая...
- Не, давай с хорошей сначала. - Баулии привычно расположился за своим столом, откинулся на спинку кресла и вытащил из портфеля положенное туда женой яблоко, надкусил, шумно задвигал челюстями.
- А вот слушайте, Иван Иваныч наш, похоже, не сдает позиций, там, - доверенное лицо задрало руку вверх, - его, кажется, поддерживают.
- Похоже, кажется... - снова оборвал подчиненного Антон Варфоломеевич. - Ты толком можешь обстановку доложить?
Порученец развел руками.
- Толком только Господь Бог знает, но есть данные, что Иван Иваныч поста не оставит. Теперь второе...
- Погоди, погоди. - Баулин смаковал услышанное, это меняло все в корне, ведь пока Иван Иваныч был там, на своем месте, ничто на этом суетливом и неверном белом свете не могло поколебать положения самого Антона Варфоломеевича. И он чувствовал, как начинала играть в жилах еще совсем не старческая, горячая кровь, как проясняется голова и свободно, легко, весело бьется сердце в груди.
Но порученец прямо-таки изъерзался от нетерпения, и потому минута блаженства длилась, как ей и положено, минуту.
- Давай свое плохое известие, - махнул рукой Баулин, заранее отметая все эти мелкие передряги.
Доверенное лицо село поближе, склонилось над столом и прошептало, прикрывая рот ладошкой:
- С завтрашнего дня у нас новый директор, сведения абсолютно точные, проверенные.
Антон Варфоломеевич внутренне сжался, но виду не показал.
- Первый, что ли? - сказал он, улыбка тронула уголки губ. - Что мы, директоров не видали? На веку-то на своем? А?
Порученец удрученно кивнул головой.
- Так-то оно так, да вот только слухи про него ходят, как бы это сказать, не совсем, извините, радостные.
- Болтают.
- Да вроде бы нет. Уж больно, говорят, требовательный.
- Так что ж? Хорошая черта, принципиальность, требовательность - сейчас это все на повестке дня остро, - продекламировал Антон Варфоломеевич, забывшись, - с дисциплиной у нас порядок, планы выполняем, сам знаешь, досрочно...
- Это да, - порученец погрустнел, - только вот он не по дисциплине мастак, да и не по планам. Он все больше науку копает.
- Ну, это ты заговорился, Сашенька, - временами Баулин обращался к помощнику подчеркнуто ласково, в тех случаях, когда тот, как казалось Баулину, начинал перегибать палку. Мы, чай, тоже не лыком шиты, да и в науке не на последних местах. Как твоя кандидатская, кстати?
- Вашими молитвами, - ответствовал Сашенька, но, видимо, сейчас ему на эту тему развозить беседу не хотелось. - Правильно вы все подмечаете, Антон Варфоломеич, одного только, извините, не учитываете.
- Ну так образумь, научи! - Баулин начинал сердиться.
- Не ценит, говорят, новый-то уважаемых людей. Странный у него подход, ему, мол, живой товар на стол подавай, а у нас...
- Ты говори, да не заговаривайся! У нас... Чем это мы хуже других?!
Порученец расхрабрился.
- А тем, что за последние четыре года результатов-то ноль!
- Так ищем, в науке всегда так, мне тебя, как студентишку, учить?
- Правда ваша, искать-то ищем, мы-то с вами понимаем, а поймет ли он? Что скажете, Антон Варфоломеич?
Баулин замялся, до него стала доходить вся серьезность положения. Но повода для паникерства он не видел.
- Слушай, - сказал он неожиданно, - а у тебя случайно седуксена нету? Говорят, на ночь хорошо. А то что-то сон неважнецкий стал, старею, наверное.
- Да нет, - сказал опешивший Сашенька, но тут же поправился, - достану, Антон Варфоломеич, к концу дня рабочего будет у вас на столе.
- Ну вот и лады. А конспектик небольшой по нашей тематике ты мне составь, пожалуйста, очень тебя прошу. Да и перечень возможных вопросов к нашему отделу, хорошо? Загрузи там кого надо, потолковее. Да побыстрее постарайся - сам знаешь, месяцочек новый будет в курс входить, а там и к себе может потребовать, надо быть готовым.
Доверенное лицо скорчило гримасу боли и страдания.
- Да если б так, я вас, Антон Варфоломеич, и беспокоить не стал бы. Месяцочек? А завтра или послезавтра не хотите у него на ковре быть, а?! Ведь отдел-то наш первый, с нас и начнет, вот в чем штука.
Баулин помрачнел.
- Нажми, Сашка, - твердо проговорил он, - все задействуй, чтоб коротко, ясно и чтоб за день готово было. Ты понял меня?
- Понял! Все сделаю и про седуксен не забуду!
Сашка вскочил со стула, потер ладони, в глазах его загорелся огонь.
"Этот будет землю рыть, сделает!" - с некоторым облегчением подумал Антон Варфоломеевич.
- Так я пошел? - спросил порученец.
- Погоди, ты закинь удочки нашим в конторе, понял? Они должны знать, с чем едят этого... как его фамилия-то?
- Нестеренко.
- Кто? - Антон Варфоломеевич привстал. - Тот самый, с производства? - так он называл крупнейший опытный центр в стране. - Что ж ты молчал, дружок?!
Сашка виновато ухмыльнулся.