14
В своих рассуждениях Коваль всегда шел от общего, начинал с осмотра места происшествия и выяснения связей, существовавших между жертвой и преступником или между ними и окружением. Это давало возможность представить движущие силы событий, настоящие мотивы преступления.
Картина, возникшая в воображении Коваля, пока была еще иллюзорной. Чтобы стать доказательными, предположения должны были обрасти проверенными фактами. Только подтвержденная находками, внимательно проанализированными деталями, общая картина становилась определенной и достоверной.
После того как майор Келеберда рассказал о следах пальцев рыбинспекторов на ружье, из которого был убит Петр Чайкун, Коваль решил, что преступника следует искать не в Белозерке, а среди тех, кто живет в Лиманском и бывает в плавнях. Ему захотелось познакомиться с работой рыбинспекторов. Обычно человек наиболее полно проявляется именно в профессиональной деятельности. Дмитрий Иванович еще не сделал определенного вывода и потому не отбрасывал ни одной версии, не отказывался ни от одной детали или доказательства, найденных Келебердой. Все возможно в этом мире, рассуждал Коваль в самом начале розыска, когда у него еще не сложилось определенное мнение.
Но как ему поехать с Козаком-Сирым и Комышаном в плавни? Попросить, чтобы Келеберда договорился? Это вызовет подозрение, а ему в любом случае хотелось оставаться дачником, почетным киевским гостем у своих сельских друзей.
Самому поддобриться к инспекторам? Но ведь они не имеют права брать постороннего человека на дежурство, где по ночам, бывает, идет настоящий бой с преступником, порой даже кровавый.
И тогда Коваль задумал проявить инициативу и присоединиться к Андрею Комышану, когда тот будет патрулировать на берегу, возле села, рядом с которым, как ему уже рассказывали, браконьеры частенько ночью тащат рыбу. А завоюет у инспектора авторитет, можно будет попроситься и на воду.
Не прошло и двух дней, как замысел Дмитрия Ивановича удался. Коваль зашел на инспекторский пост в тот момент, когда Комышан приказывал Нюрке, чтобы вечером была у причала: есть сигнал, он пойдет на браконьеров с берега.
- Андрей Степанович, вы с дружинниками пойдете? - спросил Коваль.
- Да, - отозвался Комышан, - один не управлюсь. Козак-Сирый сегодня в плавнях, возьму хлопцев.
- А меня возьмете?
- Вас? - удивился Комышан, оглядывая Коваля, словно впервые видел его. Еще не старый, крепкого сложения, Дмитрий Иванович производил впечатление сильного человека.
- Но ведь... - начал было инспектор, но Коваль не дал ему договорить.
- Я когда-то был дружинником, ходил вечерами по улицам, задерживал хулиганов.
- Наши хулиганы пострашнее, - сказал Комышан. - Но если так уж хочется глянуть со стороны... - Он на миг задумался, что-то прикидывая в уме. - Ладно. Подозрения вы ни у кого не вызовете, если и увидят... Приходите на третий километр от Лиманского, вверх по течению, там правый берег очень крутой, но есть дорога к воде. Когда стемнеет, я вас найду...
* * *
Они лежали на краю обрыва, большие южные звезды висели прямо над головой. Пахло чебрецом, горько-терпкой полынью. Исступленно верещали сверчки. Внизу шептал небольшой волной невидимый глазу ночной лиман. Но среди этого разноголосья опытное ухо инспектора выделило и посторонние звуки.
- Тянут, - прошептал он Ковалю, лежавшему рядом на подмятой полыни и типчаке. - Значит, так. - Комышан обращался уже к двум дружинникам, молодым здоровым парням, которые тоже лежали на земле, - мы втроем с Васьком и товарищем Ковалем спускаемся вниз, а ты, Кость, - сказал он второму дружиннику, - останешься наверху и будешь ждать возле дороги. Она здесь единственный путь наверх, и если кто-нибудь из этих ворюг будет убегать, задержишь. По-моему, они уже вытащили рыбу на берег. Самое время с ними поздороваться, - Комышан начал осматривать большим, военного образца биноклем скрытый темнотой лиман.
Дмитрий Иванович удивился: что он там сейчас видит?
Угадав мысли Коваля, Андрей подал ему бинокль:
- Посмотрите, Дмитрий Иванович, все как на ладони.
Коваль взглянул в бинокль. В самом деле, перед его глазами ожил берег, выделился прибой и возле него - силуэты мельтешивших людей.
- На семьсот - девятьсот метров в любой темноте - и на суше, и на воде - увижу человека и все, что он делает, - тихо объяснил Комышан. Бинокль - наше самое главное оружие, если не считать пистолета, - похлопав по кобуре, продолжал он. - Ну что ж, пойдем...
Тихонько спустившись вниз, они притаились под крутым берегом и наблюдали за браконьерами в бинокль. Те уже успели наложить два мешка рыбы, один уволокли в кусты ивняка, потом притащили туда и второй.
- В машину не кладут, осторожные, - шепотом пояснил Комышан. - Если сейчас подойти и в машине не будет рыбы, никто их не сможет ни в чем обвинить.
Когда браконьеры снова пошли к воде, Комышан вместе со своими помощниками отыскали эти мешки. Васю инспектор оставил в засаде возле машины, а сам с Дмитрием Ивановичем притаился около мешков.
Шло время.
Примерно в половине второго браконьеры закончили свой промысел. Трое с бреднем и рыбой направились к машине, а один пошел к спрятанным мешкам.
- Сейчас будем задерживать, - прошептал Комышан.
Когда браконьер взялся за мешок, он поднялся и навалился на него сзади. Тот даже не успел ойкнуть.
- Сиди тихо! - сурово приказал Комышан. - Не то будет хуже и тебе, и твоим дружкам!
Тем временем подходил еще один браконьер.
Комышан подал знак Ковалю, и Дмитрий Иванович, неожиданно появившись, заломил ему руку.
Возившиеся возле машины браконьеры тоже направились к мешкам. Мужчина, которого держал Коваль, вдруг крикнул:
- Хлопцы, тут инспектора!
Увидев Комышана, один из них бросился на него с кляшником, которым тянут бредень. Андрей отскочил, выхватил пистолет и выстрелил вверх.
- Стой, застрелю! И отвечать не буду! Я на службе, при исполнении, а ты преступник!
Те бросились бежать.
- Куда? - закричал им вдогонку Комышан. - Там же обрыв! Наверх не попадете!
Метрах в шестистах была дорога, по которой они, очевидно, приехали. Заметив, что беглецы на миг остановились, выбирая направление, Комышан крикнул:
- А на дороге вас ждут инспектора, поприветствуют, так что бегите, далеко не уйдете!
Браконьеры поняли безвыходность своего положения и покорно возвратились к мешкам. Комышан крикнул Василю, чтобы тот подогнал машину, а сам начал составлять протокол. Нарушители - все здоровяки - оказались мясниками из Николаева.
В свете фонариков прикинули, сколько наловлено рыбы; получилось, что браконьерам она обошлась почти в тысячу рублей штрафа.
Пока Комышан, опустившись на колено, составлял протокол, Дмитрий Иванович думал о том, как нелегко работать рыбинспекторам. Правда, им не нужно создавать хитроумных версий, они не терзаются сомнениями, ибо всегда пребывают, так сказать, на конечном этапе борьбы. В то время как инспектору уголовного розыска нужно хорошенько помозговать, пока он проведет розыск и дознание, у рыбного или охотничьего инспектора преступление словно лежит на ладони. Очевидно, у них и возможности профилактики больше, думал Коваль и удивлялся, почему это Комышан не сразу задержал браконьеров, а спокойно наблюдал, пока они еще наловят рыбы и причинят природе больший урон. Чтобы квалифицировать преступление, достаточно было и двух мешков, возле которых они сидели в засаде.
Мысли Коваля вдруг перебил один из мясников:
- Может, посидим, граждане, выпьем, закусим...
- Пока составляю протокол, никаких разговоров! - строго прикрикнул на него Комышан. - Вот подпишем, тогда и поговорим. Только пить с вами не будем! А закусить - пожалуйста. Ребята у меня голодные - с шести вечера сидим, все вас ждем!
Когда протокол был подписан, самый большой здоровяк из браконьеров добродушно обратился к Комышану:
- Слушай, инспектор, давай так: если я тебя поборю, поставим крест на протоколе, а нет - никаких претензий, - платим до копейки!
- Ну платить вы все равно заплатите, по закону, его нарушать я тоже не имею права, а побороть - поборю!
Комышан отдал папку дружиннику Василю, бросил пояс с пистолетом подошедшему Косте, и среди ночи на берегу лимана состоялось "соревнование". Минут через двадцать верзила мясник запыхался и прохрипел:
- Все, сдаюсь! Хлопцы, мы проиграли!.. Открывайте багажник... - И к Комышану: - Ваша взяла. Врагами не будем!..
Возвращаясь в Лиманское, Дмитрий Иванович снова думал о рыбинспекторской службе и о том, что у ее работников непростые отношения с местным населением. Успешно работать они могут только в том случае, если самые строгие их меры в глубине души даже нарушители будут признавать справедливыми и законными. Ковалю рассказывали, как иногда трудно приходится семьям инспекторов, которые, так сказать, залили кому-то сала за шкуру, как запугивали их жен, обижали детей, поджигали хаты. Может, поэтому Комышан и соглашался на такие, казалось бы, странные предложения, как эта борьба среди ночи на берегу.
Ловить нарушителей, охранять от них природу - работа инспектора, его обязанность и право, и все, даже злостные браконьеры, это понимали.
Каждый делал свое: браконьер зарился на поживу, рыбинспектор от имени государства становился на его пути.
С сетями на воде или с бреднем на берегу нарушитель всячески избегал встречи с инспектором. Если это удавалось, значит, ему повезло. Когда же его ловили на месте преступления - везло инспектору и всем, кому дорога природа. И тогда браконьер прятал как можно дальше свою злобу и ненависть.
Но пока не произошло нарушение, инспектор и браконьер встречались на улице, в магазине, в кино как равноправные соседи, никаких претензий друг другу не предъявляя.
Коваль подумал, что неписаные правила сложной, временами смертельной игры между этими противостоящими друг другу людьми в чем-то схожи с нелегкими взаимоотношениями милиции с уголовным миром. И хотя браконьеры, особенно заезжие, не всегда считались с установившимися правилами, рыбинспектора свято придерживались их.
Они не имели таких прав и полномочий, как работники милиции, и поэтому бороться с нарушителями закона им было значительно труднее...
15
Настя оделась скромно, но, как всегда, красиво, когда шла на улицу. Сейчас она решила проскочить к Лизе не хоженой дорогой, а оврагом, чтобы не встречаться с односельчанами. Ей казалось, что люди могут догадаться, к кому и зачем она идет.
Нелегко было гонористой, уважаемой в селе женщине отважиться на откровенный разговор с Лизой. Скрепя сердце она быстро набросила на золотистые волосы платок и торопливо вышла из хаты, словно боялась, что передумает.
Она кралась по-над лиманом, над оврагом, куда жившие в окраинных хатах сельчане сбрасывали разный хлам и мусор. Вдали, под кручей, синел лиман; как всегда, стояли неподвижно фелюги, казавшиеся отсюда такими маленькими. Все было хорошо знакомое Насте. Она и в свободное время не особенно засматривалась на окружающий пейзаж, а сейчас и подавно.
Спешила с одной мыслью: найти силы поговорить с этой "стервой", не сорваться, не наделать шума, чтобы не навредить Андрею.
Еще тлела надежда, что она ошибается, что Лизка никакая не любовница мужа, а только знакомая, которая иногда помогала сбывать рыбу. Но почему же тогда Андрей запретил ей, жене, ездить в Херсон? Наверное, боялся, что она застанет его у Лизки. От этой мысли Настю бросало в жар. Знала уже, что ни в какой Херсон или Гопри Андрей в ту ночь не ездил, никого не встречал и не устраивал.
Даже если Лиза на этот раз ни в чем и не виновата, она все равно попросит ее сказать в милиции, что в ту ночь Андрей был у нее. Похлопают они с мужем глазами перед людьми, посмеются над ней, законной женой, сельчане, особенно родственники, весь род Чайкунов, зато спасет Андрея от тюрьмы, сохранит семью.
О Лизиной чести Настя не очень пеклась. Что ей, девке этой! Слава богу, не лиманская, уедет в Херсон - как в воду канет. Еще и подарок получит.
И все же Насте не удалось избежать людей: кое-кто возился на огородах и провожал ее любопытными взглядами. Представлялось, что все шепчутся, увидев ее; потом встретилась знакомая продавщица из сельмага, доброжелательно кивнула - Настя, казалось, видела презрение в ее улыбке. Неподалеку от гостиницы остановилась.
Этот двухэтажный дом миновать она никак не могла. Именно от него шел спуск к хаткам на берегу лимана. Почему-то больше всего боялась встречи с Даниловной. И не подумала о том, что идет ведь к ее хате и Даниловна может оказаться дома. После того как совхоз построил гостиницу и Даниловна прикипела к ней, все как-то забыли, что у нее есть и своя хата.
За несколько десятков шагов до гостиницы Настя снова заколебалась. Однако оттуда никто не выходил, на бревнах тоже - никого. Наконец отважилась. Чуть пригнувшись, обошла гостиницу, прошмыгнула мимо бревен и стала спускаться по склону. Ей казалось, что никто ее не видит. И не заметила, что на балконе второго этажа стоит в пижаме немолодой седоватый мужчина и наблюдает за ней. Это был полковник в отставке Коваль.
Настя с горечью вспоминала свое знакомство с Лизой. Встретились случайно на пароходе. Потом как-то зашла к Лизе в гости - отдельная квартира понравилась ей, подумала, что в ванной можно хранить рыбу, если привезти в город для продажи. Когда станет туго с деньгами, купит в колхозе десяток килограммов - и в Херсон. Там за них хорошую цену можно взять.
Несколько раз так и делала. К Лизе приходили соседи и забирали рыбу. Потом Андрей это запретил.
Настя знала, что на отдых в Лиманское Лизу устроил Андрей... Боже, какую совершила глупость! Какая была доверчивая! Своими руками такое наделала!
Раньше Настя и впрямь ничего не подозревала, хотя ее беспокоили частые ночные отлучки мужа в Херсон. Женщина умная и волевая, она никогда не забывала, что у них с Андреем нет детей, и ей приходилось, сберегая семью, лавировать среди житейских скал.
Любила Андрея пылко и страстно; может, именно поэтому умела многое не замечать, сдерживать ревность, считая, что это лучше всяких ссор.
Настя уже проведывала Лизу, когда та подвернула ногу и жила еще в гостинице. Тогда принесла ей вишен из своего сада, поохали вместе; сказала, если что нужно, пусть передаст через Даниловну. Лиза не обращалась к ней, - видно, побаивалась. Да и Настя никогда никакой особенной дружбы с ней не водила.
Шла сейчас, будто ступала босиком по колкой стерне.
Вот и хатка Даниловны - маленькая, с черной, словно бы вспотевшей толевой крышей, которая оплывала каждое лето под горячим солнцем и понемногу сползала, будто немерная шляпа. И хатка тоже, казалось, иронически поглядывала на взволнованную молодую женщину. Настя шмыгнула из-под крутогора во дворик, и поэтому только одно подслеповатое окошко в боковой стене углядело ее.
Лиза читала книжку - лежала навзничь, держа забинтованную ногу на невысокой спинке кровати. У Насти кольнуло сердце, когда увидела соперницу в такой непринужденной позе.
- Добрый день, Лиза! А не рано сняли гипс?
- Он ослабел, стал как расхлябанный ботинок, я его снимаю и надеваю. Чтобы нога отдыхала.
Лиза поднялась, села на кровати, и коротенький халатик, распахнувшись, оголил длинные стройные ноги.
- И как... вам здесь? - Настя окинула взглядом неровные стены мазанки, нависший потолок, маленькие окошки, искала следы пребывания здесь Андрея. Потом, успокоившись, не слушая, что ответила Лиза, спросила: Андрей не проведывал?.. Какой невнимательный... - И наигранно засмеялась.
Чувства ее были очень возбуждены. Нервы - натянуты. Лихорадочно думала о том, как же это случилось, что Андрей разлюбил ее и завел шашни с этой молодицей. Сравнивала себя с ней, ставила рядом и смотрела со стороны: она - высокая статная женщина с роскошной косой, со светлыми голубыми глазами, и Лиза - худая, с широкими, как у парня, плечами, длинными ногами и желтыми глазищами...
Что нашел в ней Андрей? Что ему не хватает, чего ищет в других женщинах?
Чувствовала себя оскорбленной. Кажется, не так было бы обидно, будь эта Лизка лучше ее. Разве что моложе...
Но и она, Настя, не старая. Бывает, нарядится, когда едет в Херсон или Белозерку, - не один мужчина засматривается...
Лишь Андрей, казалось, не замечает ее.
Были бы дети! Но ведь не ее вина. Сначала он не хотел, обращалась при нужде не к врачам, а к доморощенным спасителям. Они и наделали беду. Теперь и Андрей хочет ребенка... только...
- Андрей Степанович как-то заглянул, в первый или второй день, когда беда случилась, - Лиза показала рукой на ногу, оторвав Настю от ее горьких мыслей.
- Как с продуктами?
- Спасибо, Даниловна заботится.
И вдруг без всякого перехода Настя сказала:
- Андрея милиция допрашивала. Где был в субботу ночью... Он ездил в Херсон встречать каких-то людей. Но теперь не может их найти, чтобы они подтвердили. - Настя следила за реакцией Лизы. - Если никто не подтвердит, будут подозревать в убийстве. В журнале отмечено, что был на дежурстве.
- Ну, это можно установить, раз не дежурил.
- Где же тогда был целую ночь?
Лиза пожала плечами. Она продолжала сидеть, отставив больную ногу и опираясь на спинку кровати.
- Почему подозревать, если его там в ту ночь не было?! - сказала Лиза уверенно, и Настя почувствовала, что у Лизы есть основание так утверждать, она знает больше, чем говорит. - А когда... застрелили, в начале ночи или под утро?
Настя едва удержалась, чтобы не спросить: "А когда он в твоей постели вылеживался? - и сказать: - Вот тогда и убили Петра". Ничего не сказала, лишь голубые глаза ее потемнели, словно туча набежала: теперь она все знала!
Отчаяние охватило ее: хотелось плакать, драться, вцепиться в подлую голенастую Лизку, которая бесстыдно выставила ноги, выцарапать глазищи, и в то же время вынуждена была сдерживаться, потому что Андрей и все они теперь зависят от этой выдры. Муж все равно остается для нее дорогим и любимым, и она готова подчиниться судьбе - не первая и не последняя! - все понять, простить, со всем смириться, только миновала бы их эта беда и сняли бы обвинение, которое нависло над Андреем.