— Здравствуй, Виктория. Скорбный день. Жаль Иосифа. — Корней задержал чуть дольше ее руку и скосил глаза на Романа.
Тот не отставал:
— Вик, ну ты держись! Слышь?! Если чего, поможем. — Он тоже покосился на Фроста и тут же спешно добавил: — Я тебе всегда готов помочь. Звони.
— Спасибо, господа, — поблагодарила вдова.
Медянская знала цену этим обещаниям и словам самых коварных и непримиримых противников ее мужа. Она освободила руки и положила их на колени своим подругам. Те, не сговариваясь, молча, протерли их — каждая своим платочком. Ну а Романа и Корнея тут же отодвинул коренастый жгучий брюнет, похожий на Антонио Бандераса. Гарик Бестофф, который по паспорту именовался Игорем Лущинским, с юности боролся с обидными прозвищами вроде Луша, Лушка и Лущенок. Поэтому, как только он достиг совершеннолетия, то первым делом поменял опостылевшую фамилию на английский аналог Бестофф. Сперва он объяснял, что Лущинский происходит от Лучший-Лучшинский. Затем перестали спрашивать. А потом он перебрался из Караганды в Москву и с тех пор уже никому и ничего не объяснял.
Сегодня Гарик владел самым раскрученным в городе клубом «Гоголефф», который на самом деле писался как «Го-Го-лев». Но тусовке больше нравилось считать Гарика потомком великого Николая Васильевича, при этом абсолютное большинство посетителей и завсегдатаев клуба были уверены, что писатель носил именно эту фамилию — Гоголев. Однако все было прозаичнее: три года существования развлекательного центра вылились в борьбу за название, и в итоге вывеску «Го-Го-лев» заменили на «Гоголефф». Мудрый Гарик только выиграл от ребрендинга, а клуб стал еще популярнее.
Так казалось непосвященным. Но даже Виктория знала, сколько сил и времени, не считая денег, вложил в этот клуб ее Иосиф. Он загорелся идеей собственного клуба очень давно, но не хотел делать этого явно. Именно поэтому два года назад, используя удачный момент, когда Гарик в очередной раз продул крупную сумму в казино и погорел на неудачном инвестировании добычи марганца в горах Зимбабве, Шлиц выкупил у него шестьдесят процентов акций клуба. Да, официально Гарик оставался владельцем, но один короткий документ — расписка! — подтверждал, что по первому требованию Гарик Бестофф обязан передать Иосифу Шлицу оплаченную тогда-то, в таком-то размере долю в шестьдесят процентов всех активов клуба. Тогда же Иосиф и задумался над переименованием. Что и произошло под давлением народных масс, гуляющих в «Гоголеффе».
— Виктория Станиславовна, я скорблю вместе с вами. Великий человек — великое горе. В любой момент, по любому поводу. Днем и ночью. Я всегда к вашим услугам, — Гарик склонился, но руку не поцеловал.
— Спасибо. — Медянская ответила кивком, а подруги, открыв рты, разглядывали этого красавца-мачо. А он наклонился еще ниже, к самому уху Виктории, и аккуратно вложил в ее руку плотный конверт:
— Это я не успел передать Иосифу. Умоляю, примите. Я чту долг чести.
Виктория даже не успела отреагировать, а Гарик уже отошел от нее. Повернулся к гробу и, склонившись над недвижимым Иосифом, трижды поцеловал его в лоб. Ротман и Фрост скривились. Девушки тихонько ахнули. Прощание закончилось. Иосиф, словно восковой манекен, улыбался нарисованной улыбкой.
Раскрутка
Агушин подготовился к допросам свидетелей основательно. Он даже достал словарь и прочитал статью «Продюсер».
— От английского producer (лат. producere) — производить, создавать, — бормотал он под нос, — в капиталистических странах, то есть, теперь и у нас, продюсер — доверенное лицо кино- или телекомпании, театрально-концертной организации, осуществляющее идейно-художественный и организационно-финансовый контроль за постановкой фильма, спектакля, организацией концертов…
Выглядело определение сложновато. С ходу и не понять.
— Иногда продюсер сам является режиссером-постановщиком, — продолжил он, — продюсер — лицо, непосредственно руководящее и участвующее в эксплуатации труда наемных актеров, артистов и других работников искусства. Продюсер, как правило, несправедливо осуществляет распределение денежных средств, заработанных творческим трудом других лиц.
Ну, то, что несправедливо, было понятно. По марксизму-ленинизму у Агушина всегда стояла оценка «отлично». Но вот несправедливость эта творилась руками таких, как шлицевский директор Митя Фадеев, и слезать с него, пока Фадеев не расскажет всего, Агушин не собирался.
— А вот теперь давай по порядку. Рассказывай, Дмитрий, с кем у Шлица были последнее время конфликты? — Агушин уже отработал «плохим полицейским» и теперь успокаивал это орудие капитализма.
Тот выпил услужливо поданный следователем стакан безвкусной воды и икнул:
— Ой! Простите. Я затрудняюсь точно сказать… — и тут же увидел, как Агушин сжимает огромный костлявый кулак. — Нет-нет! Я в другом смысле, тов… гражд… господин следователь. Я имел в виду, что затрудняюсь сказать, с кем у Иосифа Давыдовича не было конфликтов последнее время.
— Вот как?
— Да-да. С ним… а точнее… скорее, он сам перессорился со всеми крупными продюсерами, производителями, радийщиками, телевизионщиками. — Митя вздохнул; к сожалению, он говорил правду: Иосиф умудрился поссориться даже с безобидной «голубой тусовкой» и их кумирами-певцами.
— Очень интересно… — беспрерывно записывал за ним Агушин.
Он думал, что очень правильно поступил с этим мальчишкой, не дав ему даже опомниться и толком не объяснив, что даже в качестве свидетеля он может пользоваться помощью адвоката. Сейчас третий, как никогда, мог стать лишним. Что касается сведений о ссоре с «голубыми», то здесь следователь, как хороший охотничий пес, взял след. Он знал, насколько мстительными бывают обиженные представители однополой любви. Взять хотя бы убийство Джанни Версаче и последний случай с «энтэвэшным» парнем, которого любовничек замочил прямо на квартире. Геннадий Дмитриевич вел это дело и нашел-таки убийцу, который к тому времени уже сбежал в Молдавию. Вот и здесь версии «неразделенной любви и доходов» плотно переплетались и требовали тщательной проработки.
— Ну, я уж не говорю о постоянных разборках с заказчиками, — вздохнул Фадеев.
— С заказчиками? — переспросил Агушин; он впервые вел дело, связанное с шоу-бизнесом, а потому только осваивал все понятия и сленг.
— Ну, с теми, кто, типа, заказывает вечеринку, корпоратив.
— Корпоратив… — повторил Агушин и записал еще одно новое слово в блокнот.
— Да, корпоратив. Они же всегда как? Заказывают там, скажем, Алсу, Маликова, Пьеху…
— Эдиту Станиславовну? — неподдельно изумился Агушин; для него стало откровением, что его любимую певицу детства вызывают какие-то скандальные заказчики на еще более странные «корпоративы».
Фадеев замахал руками:
— Эдита? Нее-е-ет! Вы что? Кому она упала на корпоративах? Всем нужен Стас, ее внук. Без этого ни один девичник не пройдет. Все телки от него пищат! — Митя выдавил что-то наподобие улыбки, и Агушин тут же записал в блокнотик: «кому упала» и «телки пищат».
— И что же внук?
— Да с внуком все в порядке. А вот заказчик иногда начинает быковать.
— В смысле? — переспросил Геннадий Дмитриевич.
— Ну, типа, я бабки плачу, я и музыку заказываю.
Агушин сделал наивное лицо.
— А разве не так?
— Ха! — покачал головой Митя. — В том-то и вся хрень! Бабки заказчика, а музыка наша. И репертуар строго определен. Босс сам под контролем держал.
— Так уж прям? — усомнился Агушин. — Если каждый кор-по-ра-тив контролировать, то и времени не останется для других дел.
— Это, конечно, да, — закивал Фадеев, — но он не то чтобы все-все контролировал, но был в курсе. Особенно, когда заказчик предъявы выкатывал. Типа, мало отработали. Спел не 10, а 9 песен. Или там подписывался на столе у именинницы станцевать, а сам только вокруг хороводил. Или еще Киря что-нибудь отмочит.
— Кто это «Киря»? — тут же заинтересовался Агушин.
— Да Фарфоров Кирилл. Он же гений! Как-никак с самой Примадонной жил десять лет. И без нее не пропал назло тусовке. Так у него, как великого артиста, вечно заморочки. То астрологический прогноз не тот, то голос бережет для «Евровидения», то диета специальная, а то лимузин короче, чем у Элтона Джона.
— А какое это имеет значение? — искренне удивился следователь.
— Что? Прогноз или диета?
— Нет. Лимузин этого, как его, Джона.
Митя покачал головой и, наконец, подобрал с пола бейсболку. Этот ответственный прокурорский работник был совершенно незнаком со стандартами «звездной» жизни. Нацепив бейсболку на прежнее место, он со вздохом пояснил:
— Вот и я так считаю, господин следователь. Но только Кире Фарфорову этого не объяснить и не доказать. Если у Элтона Джона и Мадонны белый «Хаммер», то и у Кири должен быть такой же. Если они в гастроли — на «Фантоме», то и он на таком же. А не дашь — сразу обида, истерика. Помните, как он орал на прессухе? «Я вам звезда или п… „выпал из гнезда“», — Фадеев хихикнул. — Ну, сами понимаете кто.
Митя покачал головой и, наконец, подобрал с пола бейсболку. Этот ответственный прокурорский работник был совершенно незнаком со стандартами «звездной» жизни. Нацепив бейсболку на прежнее место, он со вздохом пояснил:
— Вот и я так считаю, господин следователь. Но только Кире Фарфорову этого не объяснить и не доказать. Если у Элтона Джона и Мадонны белый «Хаммер», то и у Кири должен быть такой же. Если они в гастроли — на «Фантоме», то и он на таком же. А не дашь — сразу обида, истерика. Помните, как он орал на прессухе? «Я вам звезда или п… „выпал из гнезда“», — Фадеев хихикнул. — Ну, сами понимаете кто.
— М-да. Помню. Ну и нравы у вас. А с виду вроде искусство. — Агушин перевернул бланк допроса. Он записывал рассказ Мити выборочно, и все равно получалось много.
— Не, ну это частности. Неполадки в пробирной палатке. А так — нормально. Бизнес не хуже других. Не отправлять же Кирю на стройку. Ха-ха.
— Может, и следовало бы, — хмыкнул себе под нос Агушин, и тут же собрался. — Ну да ладно. А что же все-таки с претензиями этих заказчиков? И кто они такие?
— Да, там лимон всяких левых косяков накидают, — отмахнулся Фадеев. — Редко кто всем доволен. Они же жлобы. Бабки заработали, а потратить с умом не могут. В тусовку пробиться тоже не получается. Там любят щедрых. Чтоб телочкам колечки, брюлики дарили; певцам — спонсорские. А эти — только по смете. «Привезите этого и этого!» И дрожат в ожидании, пока не увидят вживую Клима Чука или того же Кирю, аж усираются от нетерпения. А послушают, потрогают — кажется, типа, приобщились. Ничего особенного. Люди и люди. Типа, и сами так можем. — Митя совсем расслабился и уже, не заикаясь, без остановки шпарил про всю концертную кухню.
— И что же дальше?
— А дальше начинают выеживаться: это не так, то не эдак. Вот по всем этим наездам Иосиф Давыдович сам и разбирался. Ну, когда попроще было или Шлиц в отъезде, Иван подкатывал. Хотя у Шлица все одно лучше складывалось. Он гений терок, ну, в смысле, переговоров.
— А кто еще высказывал недовольство или претензии предъявлял? — Агушину нужна была конкретика: имена, фамилии, должности, явки.
— Ой, да они все цеплялись. Каждый по-своему. От Проторова и Фрида до Алимджана и Фарутдина. Корпоративы-то и вечеринки у всех. Без нас, то есть без номеров, не получится.
Следователь быстро записал имена олигархов, особенно отметив тех, кто имел несчастье связать свою фамилию с уже упомянутой буквой «ф».
— Скажите, Дмитрий, а какие активы остались после Шлица?
Митя замер: вопрос был слишком конкретен, чтобы пуститься в рассуждения о нелегкой судьбе устроителя вечеринок.
— Ну? — напомнил о себе Агушин, и голос его был холоден и жесток.
Активы
Митя понял, что придется отвечать, а потому сразу начал тянуть время — просто чтобы собраться с мыслями.
— Так сразу всего и не перечислить.
— Ну, уж постарайтесь!
— Я не отказываюсь… тут другое… — Митя замялся; он давно понимал, что уже наговорил лишнего, но следователь снова стиснул кулак.
— Граж… господин Фадеев! Чем откровеннее вы мне обо всем расскажете, тем меньше подозрений у меня возникнет в отношении вас. А то ведь я могу действовать по-другому. Хотите?
— Нет! — резво взвился Митя.
— Я ведь могу считать, что отсутствие у вас судимости вовсе не ваша заслуга, а просто наша недоработка…
— Ой! — вырвалось у Фадеева.
— А могу вспомнить и про Конституцию. Про презумпцию невиновности. Никто не должен считаться виновным, пока вина не будет доказана в соответствии с действующим законом и подтверждена вступившим в законную силу приговором суда, — чуть переиначив, но почти слово в слово повторил Агушин конституционную норму.
— Так лучше. Да я и не отказываюсь. Тут другое. Понимаете, Иосиф Давыдович не очень верил во всякие юридические документы.
— Это почему же?
— Ну, он говорил, что, мол, у закона души нет. Вот и не верил. Бумаги подписывал в самом крайнем случае. В основном все на руках решал.
— Как это «на руках»?
— Ну, встретились, договорились, руки пожали. Все. Диил!
— Что? — снова не понял следователь.
— «Диил». Это значит по-американски «сделка». То есть «по рукам», «договорились». Ну и никаких бумаг не надо. Я же говорю, он им не доверял. Потому и адвоката у нас толком не было. Пару раз обращались к Резнику да Павлову.
— И что же? — заинтересованно напрягся Агушин; он умышленно обошел вопрос адвокатской помощи в начале допроса, но знать об этом считал важным.
— А ничего. Какой нормальный адвокат возьмется за дело, если никаких документов нет? Давыдыч втолковывал им, что «этот слово дал», «тот за слова отвечает», а этот вообще «не по понятиям». Но толку — ноль!
— А что… так все ведут бизнес в вашей сфере?
Фадеев с сомнением покачал головой:
— За всех не буду врать. Но у Иосифа Давыдовича так чаще всего и бывало. Потому и не могу я всего сейчас сказать и наверняка чего-то не знаю.
— А из того, что знаешь?
— По певцам сказать могу. Клим Чук, Айя Кисс — из последних. Группа «Вице-президент», «Ляльки» — это уже давние. Но тут как раз исключение. Все бумаги Шлиц подписывал.
Агушин снова удивился:
— Это почему же так?
— Очень просто. Они же когда бесхозные-бездомные, чмошные, короче, приползают к продюсеру, то все как один скулят. Готовы отдаться по беспределу.
— Что это значит?
— Ну, они никто. Не то что звезды, а вообще ни-кто! Пустое место. Таких в любой сельской музыкалке сотни. А продюсер может из каждого более-менее артиста сделать. Только ему это ни с какого боку не упало. А им — мечта! Так за эту мечту они готовы хоть в постель, хоть в прорубь.
При слове «постель» глаза Агушина засветились. Он был не чужд плотских радостей и сплетен.
— И что же продюсер?
— По-разному. — Митя поморщился. — Отдаться-то все хотят, только что потом с ними делать? Мы же их не в путаны готовим, а в артисты. А артист все же должен иметь талант.
— Ну, а как вот эти… которых ты называл? Клим Чук, Айя Кисс?
— А-а-а. Клим сам прибился в «Гоголеффе», ночном клубе, два года назад. Он там снимался…
— В фильме?
— Ха! Если бы! Снимался — в смысле, кто бы его снял на… вечер или ночь. Как получится, — ехидно пояснил Митя, вспомнив недавний разговор и наглые ответы того, кто недавно на роль выше клубной потаскухи не претендовал.
— И что же Шлиц? Снял его? — Агушин все же ждал скабрезных подробностей.
— Не-е-е. Он на него и не смотрел даже. Так тот увидал Шлица и выскочил на сцену. Там какая-то певичка зажигала. А тот давай ноты брать выше нее. И так с ней соревновался, что босс и увидал. Увлекся, смотрит на него и говорит: «Не может быть! Не может быть, чтобы он эту ноту взял». Короче, произвел Климуша эффект слабительного. Разорвавшейся клизмы.
— Не понял…
— Ну, понесло Давыдыча! Зацепил он его своей высокой октавой. Позвали за столик. Тот чуть не умер на месте. Ну, и пошло, поехало. Первый клип — сразу хит. Премии через год: «Муз-ТВ», «МТВ», «Граммофон», «Стопудовый». Парню башку и рвануло. Зазвездился.
Агушин быстро перевернул еще один листок блокнота.
— А на каких условиях он работал со Шлицем?
— Почему работал? Он и сейчас обязан. По контракту десять лет. После чего не имеет права пользоваться ни своим сценическим именем, ни образом.
— Как же такое возможно?
— Да ведь его зовут не Клим Чук, а Федя Климчук. Мальчик из белорусского городка Бобруйска. Потому и не может он называться вне контрактных обязательств Климом.
Агушин заволновался:
— Хорошо. А если что-то происходит с продюсером? Вот сейчас, после смерти, какие последствия?
— А никаких, — мотнул головой Фадеев. — Контракт переходит наследникам. Обязательства исполняются до его истечения. То есть еще восемь лет. Даже если представить, что контракт накрылся… ну, перестал существовать… так там есть один спешл. Если что-то такое случилось, то певец Вася Пупков может свободно гулять дальше, но только забыть о сценическом образе, имени и песнях, которые в нем уже спел.
— Жестко! — невольно восхитился Агушин предвидением и предприимчивостью Шлица.
— Н-да. Жестко-то оно жестко, но прецедентов еще не было, — произнес Митя; его не отпускало воспоминание о разговоре с Климчуком. — Да и сейчас, видимо, не случится.
— А что… у вас есть какие-то основания так полагать? — отформулировал почуявший какой-то реальный конфликт Агушин.
— Оснований полно. Вот прямо сейчас Климчук срывает концерт и даже обхамил меня по телефону, — решил открыться Фадеев; в конце концов, не он отвечает по контракту, а подлец Федька.
Агушин на мгновение замер и тут же что-то пометил в блокноте.
— Но, значит, он тоже был кровно заинтересован в гибели продюсера Шлица?