– Не надо никого будить, – сказал я, забирая со столика перстень Брайена де Инсулы. – Оденься потеплее, с учетом того, что придется скакать верхом, и возьми с собой только самое ценное. Утром будешь в Уоллингфорде, там все есть. И давай побыстрее. Чем раньше выйдем, тем больше шансов на успех.
Она одевалась и собиралась всего минут пятнадцать. Вышла из закутка вроде бы в той же самой одежде. В одной руке держала шкатулку, которая стояла на столе, а в другой – свечу. Я взял шкатулку, ее паж, успевший накинуть длинный плащ, подбитый мехом, – свечу, и мы пошли на второй этаж. Там я и мои рыцари забрали свое оружие. Потом все четверо облачились в белые маскировочные халаты.
– Так нас не заметят на снегу, – объяснил я императрице.
– Пусть один рыцарь останется, а я вместо него пойду, – предложил Обри де Вер.
Я сделал вид, что не слышал его. Обратился к рыцарю со шрамом на голове:
– Не этим, а следующим утром начните переговоры о сдаче. Ему нужна только императрица, поэтому оговаривайте себе самые почетные условия сдачи, а на нее вам, мол, наплевать. Потяните переговоры пару дней. Как только он пообещает устраивающие вас условия, сообщите ему, что Матильды в замке нет. Но не раньше.
– Да понятно, – молвил он.
Со стены нас спустили на толстых веревках. На всякий случай я посоветовал рыцарю подождать на стене до рассвета: вдруг не сумеет пройти? Тогда попробуем следующей ночью.
Снег все еще падал. Причем мне показалось, что даже усилился. Только теперь он дул нам почти в спину. Шли цепочкой, след в след: Умфра, я, императрица, Джон. Уже миновали второй холм, насыпанный напротив замка солдатами Стефана, когда Умфра остановился. Впереди кто-то двигался. Сквозь пелену снега я видел только темные силуэты. Шли параллельным курсом, но немного левее. Я положил руку на плечо Умфры, заставляя его присесть. Затем положил левую руку на плечо императрицы Мод и заставил ее опуститься. Руку с ее плеча не снял, чтобы чувствовала поддержку, иначе решит, что одна против врагов. А сам бесшумно вытянул из ножен кинжал. В ближнее бою он удобнее. Джон тоже присел, превратившись в невысокий сугробчик.
Их было пятеро. Шли кучкой. В руках короткие копья и щиты, которыми прикрывались от ветра. Они должны были пройти не больше, чем в двух метрах от нас. По мере того, как они приближались, я чувствовал, как напрягается императрица. От нее исходили волны страха, и каждая следующая была мощнее. Я переместил левую руку на ее рот, закрыл его и заставил повернуть лицо ко мне, чтобы с перепугу не заорала. Она прижалась лицом к моей груди и затихла. Страх не прошел, но больше не нарастал.
Солдаты шли так близко, что я слышал, как тихо скрипит снег под их ногами. Казалось странным, что они нас не замечают. Мы же их видим! Но я был уверен, что не заметят. Главное, не шевелится. На неподвижные цели люди обычно не обращаем внимание. Это я усвоил еще в детстве, когда лазил по чужим садам. Однажды мы полезли за виноградом. Этот сорт мы называли «дамские пальчики», потому что ягоды были похожи на длинный узкий ноготь. Наверное, имелось какое-то научное название, но мы его не знали. Для нас важно было, что кисти почти по килограмму весом, а ягоды сладкие, вкусные. Мы настолько увлеклись сбором урожая, что не заметили, как подкрался хозяин. Мои кореша увидели его раньше и рванули через забор. Я понял, что не успею, поэтому лег под виноградную лозу. Хозяин ее остановился рядом со мной. Я видел его ноги, обутые в черные галоши, которые отражали яркий лунный свет. Сложенный за пазуху виноград подавился и прилип к моему животу, но я лежал и не дышал. Мужик стоял возле меня минут пять и матерился в адрес моих корешей. Затем ушел в дом, по пути пёрнув в мою сторону.
– Мне показалось, будто что-то здесь шевелилось, – произнес один солдат.
– Из-за этого снега мне целый день так кажется! – сказал второй и хохотнул.
Мы ждали, пока их силуэты полностью не растворятся в темноте. Я убрал обслюнявленную ладонь со рта императрицы Матильды, помог ей встать. Опять пошли цепочкой. По пути я разогрелся, даже жарко стало. Только императрица шла все медленнее. Я потянул Умфру за полу халата, чтобы сбавил скорость. Мы уже порядком отошли от Оксфорда, так что можно немного притормозить. Снег продолжал падать. К утру наши следы основательно засыплет.
Мы шли уже часа два, а мыса, за которым нас ждут лошади, всё не было. Вроде бы шли строго по руслу Темзы, никуда не сворачивали. Да и ветер дует в спину, по нему и ориентировались. Если только он не поменялся…
– Где лошади?! Я больше не могу идти! – капризно произнесла императрица Мод и села на снег.
– Можешь, – сказал я и поднял ее, взяв за шиворот.
Я вырос в Союзе Советских Социалистических Республик, где все были равны и никто не верил в белую кость, голубую кровь и божественное происхождение. Для меня она была просто капризной бабой, которую мало пороли в детстве. Интересно, в королевских семьях порют детей? И кто это делает? Неужели сам отец семейства, расслабляясь после решения государственных дел? Надо будет спросить у Роберта Глостерского.
– Всё, я дальше не пойду! – пройдя еще метров пятьдесят, заявила императрица Мод и села на снег.
– В темнице не надо будет ходить. Там места мало, будешь сидеть на одном месте, а крысы будут тебя обнюхивать, – сообщил ей, поднимая за шиворот.
Крысы заставили пройти ее еще метров тридцать. Потом она села молча. Это значит, что окончательно сдохла. Я поднял ее на руки и понес.
– Не надо, – тихо пискнула она, но дергаться не стала.
Весила она килограмм пятьдесят. Через несколько минут я пришел к выводу, что намного больше. Когда руки стали отваливаться, остановился, передохнул немного, а потом взвалил императрицу на плечо. Теперь верхняя часть ее туловища свисала сзади меня, а ноги спереди. Императрице Мод так будет менее удобно во всех отношениях, зато мне легче идти. Сколько так шел – не знаю. Двигался на автомате, видел перед собой только спину Умфры и ничего не слышал. Если бы на нас напали, я бы узнал об этом последним.
Мы проходили обрывистый берег, куда не задувал ветер. Я решил, что с меня хватит, сгрузил императрицу и объявил:
– Привал, – и плюхнулся, обессиленный, на задницу.
Я думал, что Умфра и Джон устали меньше меня, но и они тут же рухнули на снег. Мы сели рядком, тесно прижавшись друг к другу. Умфра достал из котомки мою серебряную флягу с вином, пустили ее по кругу. Императрица Мод пила, как заправский солдат.
– Кто-нибудь хочет есть? – спросил я.
Мне не хотелось, но мы все разные. Никто не ответил на мой вопрос.
– Кажется, мы заблудились, – пришел я к выводу. – Посидим здесь до рассвета, потом сориентируемся и пойдем дальше. Если увидите, что я засыпаю, сразу будите. На морозе засыпают один раз.
12
Манор так занесло снегом, что я не сразу понял, что это жилье. Он стоял на холме рядом с рекой. Обычный, двухэтажный, с высоким деревянным забором. Из-за падающих снежинок казалось, что он слегка покачивается. Или это я покачивался от усталости. Прошло с час после того, как рассвело и мы продолжили движение, но у меня было впечатление, будто и не отдыхали вовсе. Я посмотрел на императрицу Мод, которая еле передвигала ноги, и решил, что пора нам обзавестись транспортом. Попробуем купить или одолжить хотя бы кобылу с возком.
– Снимаем халаты, – приказал я.
Сложили их к котомку Умфры, наполнив так, что еле завязали ее.
– Ты – моя жена, – сказал я императрице, а своим рыцарям: – а вы – мои сыновья. Если там люди короля, ждите моего сигнала. Не расслабляйтесь, даже если сядем с ними за стол.
Валлийцы кивнули утвердительно.
– Будет лучше, если не произнесешь ни слова, пока я к тебе не обращусь, – посоветовал императрице Матильде.
Она так устала, что не нашла сил даже на кивок.
Ворота были из толстых дубовых досок. Я постучал по ним кулаком. Звук был слишком глухой. Так меня не услышат.
– Посвистите, ребята, – попросил я своих рыцарей.
Не умею громко свистеть, не далась мне эта мальчишеская обязанность. Точнее, далась частично: среднюю громкость выдать могу, но здесь этого будет мало.
Умфра вставил два пальца в рот и выдал такую громкую и залихватскую трель, что я хмыкнул восхищенно. Он повторил ее еще трижды, пока за воротами не послышался сиплый мужской голос:
– Кого там принесло?
– Рыцарь с женой. Мы заблудились.
– Не мудрено в такую погоду, – ответил обладатель сиплого голоса и начал открывать ворота. – Только если что задумали, учтите, нас здесь целый отряд.
– Не бойся, мы на вас нападать не собираемся, – заверил его.
Это был сержант лет тридцати с туповатым и жестоким лицом. Он был в кожаном доспехе и высоких сапогах, но без головного убора. Пряди редких светло-русых волос прилипли к черепу. На лице щетина пятидневная, не меньше. Он немного приоткрывал ворота левой рукой, держа в правой меч. Увидев в щель, что с нами женщина, распахнул их шире и спрятал меч в ножны:
– Заходите.
Мы вошли во двор, направились к лестнице, ведущей на второй этаж.
Сержант, закрывая ворота, спросил:
– А где ваши лошади?
– Остановились на привал, только слезли с них, а тут волки завыли. Кони испугались и разбежались. Где их найдешь в метель?! – слету сочинил я и, увидев, что двор истоптан копытами, спросил: – Вам, случайно, не попадались?
– Волки, говоришь? – вместо ответа произнес сержант сиплым голосом.
Я понял, что он не верит, но все равно повторил:
– Волки.
В холл я зашел первым. За столом рядом с камином сидели шесть человек: два сержанта по эту сторону и четверо рыцарей по ту. Ближний к камину рыцарь наливал в рог с медной каемкой вина из почти пустого бурдюка. На столе лежала половина копченого окорока и половина каравая хлеба из плохой, серой муки. Пожилая женщина, судя по всему, служанка, положила горячую, вареную курицу на деревянное блюдо, которое стояло в центре стола. Возле дальней стены на широкой кровати сидела худая женщина лет тридцати, с болезненным, невзрачным лицом, мальчишка лет десяти, не похожий на мать, розовощекий и крепкий, и девочка лет трех, сосавшая узелок из тряпки, в котором, скорее всего, завернут хлебный мякиш. Рыцари и сержанты держались за рукоятки мечей, когда мы зашли. Увидев замерзшего рыцаря с женой и двумя сыновьями, сразу расслабились.
– На чьей стороне воюете? – спросил рыцарь, наполнив рог и передав его своему соседу.
– На своей, – ответил я.
– Самая верная позиция! – согласился он со мной и взял второй рог.
– А вы за кого? – в свою очередь поинтересовался я.
– За того, у кого сила – за короля Стефана! – огласил рыцарь.
– Тоже неплохо, – сказал я и направился к камину, якобы чтобы отогреться, но на самом деле, чтобы быть поближе к этому рыцарю. Он у них главный, а рыбу зачищают с головы. Умфра и Джон толково зашли за спины сидевшим за столом сержантам. Матильда потопала за мной, на ходу снимая капюшон.
Рыцарь, наливавший вино, уставился на нее. Он никак не мог вспомнить, где раньше видел эту женщину. Вино наполнило рог и начало переливаться через край. Рыцарь перестал наливать – и вспомнил:
– Это же…
Закончить не успел, потому что я всадил ему в горло кинжал, выхваченный из ножен левой рукой. Лезвие легко пробило шею насквозь. Я выдернул его, и на руки мне брызнула алая кровь, показавшаяся с мороза горячей. А по столу полилось красное вино из упавшего рога. Я правой достал из ножен саблю. Оба мои валлийца выхватили мечи. Ближний к двери Джон напал на сержанта с сиплым голосом, который зашел последним. Не поверив мне, он ожидал подвох, потому и меч выхватил быстро и отбил первый удар валлийца. Умфра сразу снес голову ближнему сержанту из сидевших за столом. А я рубил рыцарей, сидевших по другую сторону стола. Сверху вниз под углом по незащищенным головам. Бил сильно, но не глубоко, чтобы мозгами все не заляпали. И углублялся в проход между столом и стеной. Четвертый успел выскочить из-за стола и выхватить меч. Он ударил сбоку на уровне живота. Такой удар трудно парировать, а уклоняться некуда, места мало. Я рубанул саблей сверху по мечу. Сталь звонко врубилась в сталь – и половинка меча упала на пол. В следующее мгновение я прыгнул вперед и ударил рыцаря кинжалом в правую сторону живота, в район печени. Даже если не пробью кольчугу, болевой шок будет таким, что рыцарю станет не до махания обрубком меча. Но я пробил ее. Дамаск – он и есть дамаск. Тем более, тонкий и острый. Я повернул кинжал в ране. Рыцарь глухо застонал, а лицо его сразу обмякло и посерело. Казалось, что волосинки многодневной щетины на его лице встали дыбом. Я медленно высунул кинжал из раны, чтобы меня не забрызгала кровь и толкнул рыцаря в грудь. Уронив обломок меча, труп упал назад, ударившись головой о край кровати.
Джон и Умфра, разделавшись с сержантами, вытирали мечи. Императрица Матильда стояла у камина с приоткрытым ртом и круглыми от испуга глазами. Причем мне показалось, что испугалась она только тогда, когда все уже закончилось, не раньше. Рядом с ней стояла служанка с таким видом, будто прикидывала, много ли крови ей придется подтирать? Женщина на кровати прижала девочку лицом к своей груди, чтобы та ничего не видела. Мальчик сидел с открытым, как у императрицы ртом, но смотрел восхищенно.
– Кто из них твой муж? – спросил я женщину.
– Мой муж погиб в прошлом году под Винчестером, – ответила она.
– Он вместе с графом Глостерским прикрывал отход императрицы! – гордо заявил мальчик.
– Твой отец погиб, как настоящий рыцарь, – сказал я.
– Ты там тоже был? – спросил он.
– В то время я воевал в другом месте, – ответил ему и повернулся к валлийцам: – Вывезите трупы на речной лед.
Умфра и Джон отволокли убитых сперва к двери, где начали стягивать с них броню и одежду. Они до сих пор не выкидывают ни одной окровавленной тряпки. Я не могу и не хочу осуждать их за это.
– Садись, – показал я императрицу Мод на место, где сидели сержанты, трупы которых уже убрали от стола.
Она покорно опустилась на лавку.
Я взял рог и налил в него остатки вина. Набралось чуть больше половины.
– Пей, – приказал я, дав ей рог с вином.
Она все еще была под впечатлением смерти, случившейся на ее глазах. Догадываюсь, что впервые убивали так близко от нее. Подчиняясь моему властному взгляду, Матильда через силу отпила глоток.
– Порежь курицу, – приказал я служанке.
Тем временем отрезал по три куска хлеба и окорока. Один бутерброд положил перед императрицей Матильдой. Прослойка мяса у окорока была красноватая, наверняка напоминала рубленые раны. Поэтому не удивился, что Мод не стала его кушать. Второй отдал мальчику, который жадно схватил бутерброд и сразу начал есть, позабыв поблагодарить. Видимо, предыдущие гости не сочли нужным покормить хозяев. Я откусил почти половину своего бутерброда и, когда зубы впились в сало, почувствовал, как сильно хочу есть. Впрочем, пить хотел еще сильнее. Пережевав, спросил у хозяйки:
– Есть еще вино? Я заплачу.
Она отрицательно помотала головой.
– У них есть, – сказала служанка и показала на сложенные у стены седла и седельные сумки: – Вон там.
В бурдюке, который подала служанка, было литра три вина. Я взял лежавший на столе второй рог с такой же медной каемкой, наполнил его вином и выпил залпом. Потом отдал бурдюк и рог валлийцам, которые ради вина отвлеклись ненадолго от мародерства. Я принялся доедать бутерброд, наблюдая за императрицей. Она вино отпивала маленькими глотками и тупо смотрела в столешницу. После каждого глотка лицо Мод становилось немного розовее, а в глазах усиливался блеск. Быстро ее вставляет. Я вспомнил, что посоветовал ей молчать, поэтому задал вопрос, который давно меня мучил:
– Что тебе сказал брат, когда ты спросила, кто я такой?
Она ответила не сразу. Я уже подумал, что не помнит тот пир в Бристоле почти двухгодичной давности.
– Он сказал, что ты хорошо втыкаешь копье, – произнесла она с вызовом, с каким неуверенная в себе женщина набивается понравившемуся мужчине.
– Он не лишен чувства юмора, – пришел я к выводу.
– Еще он сказал, что ты очень образованный человек, – сообщила императрица Мод.
Образованность – величина переменная, зависит от эпохи и места. В Одессе двадцатого века образованным считали того, кто мог отличить Бебеля от Бабеля и кобеля от кабеля. В Западной Европе двенадцатого века образованный человек должен уметь написать свое имя и посчитать до десяти, при условии, что первый процесс занимает меньше времени, чем второй. Но везде и во все времена женщина считает таковым того, кто умеет сказать стихами, что она красива. Я решил блеснуть эрудицией и процитировал на латыни:
«Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
Как были груди полны – только б их страстно сжимать!».
– Это ты сочинил? – порозовев от смущения или удовольствия, спросила императрица Мод.
– Увы! До меня это сделал на тысячу лет раньше римский поэт Овидий, – ответил ей.
Книгу его стихов я купил в Константинополе. Учил по ней Алену читать.
– Не слышала о таком, – призналась Мод.
– Не удивительно: у него не складывались отношения с императорами. – Я отрезал скибку хлеба, положил на него кусок курицы, дал ей. – Ешь, нам еще долго добираться.
Она взяла, оторвала несколько волокон белого мяса, пожевала их нехотя.
– Не хочу есть, хочу спать, – капризно произнесла императрица Матильда.
Уверен, что обиделась за перевод разговора с поэзии на хлеб насущный.
– Далеко отсюда до замка Уоллингфорд? – спросил я хозяйку.
– Мой муж верхом успевал за полдня съездить туда и обратно, – ответила она.
– Моей жене надо поспать немного, – сказал я.
– Пусть ложится, – предложила хозяйка, вставая с кровати.
Императрица легла одетая, только сапожки сняла с помощью служанки, которая укрыла Мод одеялом. Засыпая, императрица Мод посмотрела на своего рыцаря и впервые за все время, что я ее видел, улыбнулась мягко, по-детски.