- Ну и как? - спросил Питер улыбаясь. - Я безвреден или со мной приходится считаться?
- Я вас не понимаю, - сказал генерал лишенным интонации голосом.
- Вы составили свое мнение обо мне, - сказал Питер. - Я подозреваю, что это ваш талант. И меня заинтересовало, к какой категории меня отнесли.
- Вы пришли сюда как враг, - бесстрастно заговорил генерал. - Любая разновидность врага опасна, мистер Стайлс. Например, безмозглый парень, который застрелил вашего друга Минафи. Я подозреваю, что, если бы вы повстречали его до главных событий, вы бы отмахнулись от него, как от пустого места. А я нет. Как вы сказали, у меня талант оценивать людей. Я бы разглядел в нем потенциальную взрывную силу в ту самую минуту, когда обратил на него свой взор.
- А каков мой потенциал? - спросил Питер.
- Я вовсе не гений, мистер Стайлс. Солдат учится суммировать факты. Битвы редко выигрывают только лишь за счет материально-технического обеспечения. При всей невероятной мощи современной техники, автоматизации войны по-прежнему существует человеческий фактор. Кто-то должен нажать кнопку, с которой все это начнется. Узнайте того человека, который нажимает кнопку, - и вы получите преимущество, пусть даже вы и уступаете в огневой силе. - Уидмарк поднес золотую зажигалку к своей темной суматрийской сигаре. - Я не буду притворяться, что вынес законченное суждение о вас в течение последних десяти минут, мистер Стайлс. Вы небезызвестный человек. Я читаю ваши статьи в "Ньюс вью" на протяжении последних десяти лет. Мне известен образ ваших мыслей. Вы, в основе своей, сентименталист. Вы думаете о свободе как маленький мальчик на параде Четвертого июля. Вы, наверное, роняете слезу при виде статуи Свободы на обратном пути из Европы. Вы думаете о расовых проблемах в категориях доброго дяди, а не в категориях власти, к которой они и сводятся. Полагаю, вы поддерживаете идею пассивного сопротивления, в то время как конечно же не существует такого явления, как сопротивление, которое пассивно. Вы живете по кодексу, сочиненному романтиками. Неужели вы думаете, что реалист стал бы отстранять от себя Эйприл сегодня ночью? Она красивая девушка с красивым телом. Реалист взял бы ее тогда же, там же, на ближайшей клумбе.
- Похоже, у вас это навязчивая идея, - заметил Питер.
- Это основа, на которой строится оценка, - сказал генерал. - Если только вы не голубой, то у вас была возможность, которой вы пренебрегли. Вот и выходит, что вы - сентиментальный романтик. Это означает, что реалист всегда опережает вас на один шаг. Пока вы будете размышлять об этической стороне дела, он уничтожит вас. Вы, возможно, будете сражаться мужественно и умело, мистер Стайлс, но реалист обычно наносит первый удар - и это означает, что шансы всегда не в вашу пользу. Романтик - заведомый неудачник.
- Значит, я не опасен, - сказал Питер, сохраняя непринужденный тон.
- Напротив, смертельно раненный зверь может разорвать на куски, если вы представите ему такую возможность.
- А я - смертельно раненный зверь?
- Ваш романтический кодекс доживает последние дни, мистер Стайлс, сказал Уидмарк. - Но в вашем жале все еще есть яд. У вас есть аудитория. Люди прислушиваются к вам. Вы хорошо действуете в маневренной обороне. Но не более того, Стайлс, в маневренной обороне. Реалисты просыпаются, и уже давным-давно поздно останавливать их словами, риторикой, маршами протеста.
- Итак, вы побеждаете, а мы проигрываем, - подытожил Питер.
- Вне всякого сомнения.
- Тогда что же сделало Сэма Минафи настолько опасным, что его пришлось убить? - Голос Питера посуровел.
- Смерть Минафи была неожиданным несчастным случаем, - объяснил Уидмарк. - Случаем индивидуального энтузиазма, слишком рано выплеснувшегося наружу. Вы думаете, что я желал смерти Минафи? Это сделало его героем в ваших глазах, Стайлс, и в глазах миллионов других романтиков. Он был глупцом, превращенным в героя. Герой встает на моем пути. Глупец же был только досадной неприятностью.
- Он был порядочным человеком, протестующим против ваших действий, сказал Питер. - Он имел право на то, чтобы выражать свой протест, точно так же как у вас есть право не соглашаться с тем, что я думаю. Но не на то, чтобы убивать. Никто не имеет право на то, чтобы убивать.
Уидмарк улыбнулся слабой, безрадостной улыбкой:
- Вы считаете, что я представляю опасность для вашего образа жизни, Стайлс?
- Смертельную опасность, - сказал Питер.
Уидмарк опустил руку вниз и открыл ящик письменного стола. Он достал полицейский автоматический пистолет 32-го калибра и положил его на письменный стол. Питер почувствовал, как его мускулы напрягаются. Потом Уидмарк подвинул пистолет через стол, вне пределов собственной досягаемости и поближе к руке Питера.
- Этот пистолет заряжен, Стайлс. Если я настолько опасен для вас и для вашего мира, возьмите его и застрелите меня. Эта комната звуконепроницаемая. После вы сможете вытереть отпечатки своих пальцев с пистолета и нанести мои отпечатки. Это будет явное самоубийство. Вы сможете беспрепятственно выйти из дома и уехать, не подвергаясь никакой опасности.
Питер перевел взгляд с генерала на пистолет и обратно.
Уидмарк рассмеялся - это был резкий и безрадостный звук.
- Такой шанс выпадает раз в жизни, Стайлс. Такого отличного шанса вам больше никогда не представится. Поверьте мне, если бы я считал вас хотя бы вполовину настолько опасным, насколько вы считаете опасным меня, и будь у меня такой же шанс в отношении вас, я бы не колебался ни секунды. Ну, давайте же, приятель! Воспользуйтесь им! Решите проблему!
- Я не нахожу эту шутку очень смешной, - сказал Питер.
- Вы понимаете, что я имею в виду, Стайлс? - спросил Уидмарк. - Если вы знаете того, кто нажимает кнопку, у вас всегда есть преимущество.
Питер стоял не шелохнувшись, пристально глядя на крупного человека за письменным столом. Эта интерлюдия с пистолетом наверняка была не чем иным, как хорошо продуманным спектаклем. И все-таки Питер спрашивал себя, не заключено ли какой-то доли истины в том утверждении Уидмарка, что, поменяйся они местами, тот, ни секунды не колеблясь, пустил бы в ход свой пистолет. Чарли Биллоуз предупреждал его. Фанатизм ни перед чем не остановится. Вы можете высмеивать армию генерала и подобные экстремистские группы, расположившиеся по всей стране, но сам этот человек был вовсе не смешон.
- А теперь, когда мы закончили с вашим псевдореалистическим фарсом, сказал Питер, - нельзя ли перейти к тому, ради чего мы сюда пришли? Вы собирались дать свое истолкование истории с Минафи.
Уидмарк стряхнул пепел длинной сигары и какое-то время сидел, уставившись на тлеющий конец.
- Я не уверен, что мы не прошли той стадии, на которой можно добиться чего-то, призывая вас к здравомыслию, Стайлс. Вы уже привержены тому образу мыслей, который медленно, но верно разрушает наш мир.
- Наш?
Уидмарк сделал нетерпеливый жест своей крупной ладонью:
- Там, в розарии у Дома Круглого стола, вы сказали, что вас тронуло представление "Звук и свет". Так вот, мистер Стайлс, это была история храбрых людей, которые сражались за свободу, справедливость и добропорядочное общество. Вы растрогались, но ваш способ защищать это бесценное достояние, переданное нам нашими праотцами, состоит в том, чтобы встречать расползающуюся отраву социализма словами и символическими жестами. Вы позволили открыть двери клетки, и дикие звери коммунизма вцепились в наши глотки. Мы ведем войну во Вьетнаме не ради победы, а чтобы удержать этот ничего не значащий клочок земли. Мы позволяем накладывать вето на свои решения и помыкать собой в Организации Объединенных Наций. Если мы не обернемся и не начнем биться за победу, Стайлс, мы превратимся в рабов коммунистического монстра.
- Вопрос в том, как мы будем биться за победу, - сказал Питер. - Будет ли победа что-то значить, если для ее достижения пожертвуют всеми нашими идеалами - самими свободами, за которые сражались люди из Дома Круглого стола? Давайте перестанем произносить друг перед другом речи. События вокруг Минафи начались с акции, которую ваш совет попечителей предпринял в университете. Вы отказали одному из профессоров в праве на инакомыслие.
Уидмарк крепко стукнул кулаком по письменному столу. В первый раз в серо-зеленых глазах сверкнул огонь.
- Этот человек... этот профессор сделал публичные заявления, смысл которых в том, что он приветствовал бы поражение Америки во Вьетнаме. По существу, он бы приветствовал гибель тысяч американских парней на поле боя. Он поощрял тех, кто сжигал свои призывные повестки, кто отказывался от несения военной службы по религиозным или каким-то иным соображениям. Он высмеивал долг, честь и страну. Неужели вы считаете, что такому человеку можно позволить распространять это евангелие государственной измены в огромном университете?
- Я считаю, что ему нужно позволить выражать свое мнение. Я считаю, что у нашей молодежи есть право самостоятельно принимать решения, выслушав все аргументы всех сторон по данному вопросу. Если мы не доверяем нашей молодежи в поисках истины, мы уже мертвы.
- Я считаю, что ему нужно позволить выражать свое мнение. Я считаю, что у нашей молодежи есть право самостоятельно принимать решения, выслушав все аргументы всех сторон по данному вопросу. Если мы не доверяем нашей молодежи в поисках истины, мы уже мертвы.
- Вот в чем суть наших разногласий, мистер Стайлс, - сказал генерал. Его голос походил на раскаты грома. - Мы учим младенца истине. Мы растолковываем ему разницу между правильным и неправильным. Мы учим его десяти заповедям. Эти истины не меняются, по мере того как он становится старше. Но вы говорите, что, когда он достигает студенческого возраста, он волен отбросить эти основополагающие понятия и слушать проповедников зла. А мы с вами - Боже ты мой! - должны в качестве налогоплательщиков оплачивать вражескую пропаганду в виде жалованья профессорам-коммунистам. Истина это истина! Пока вы тратите время на философские диспуты, враг уже зашел в ворота. Время для задушевных разговоров уже исчерпано. Настало время схлестнуться с врагом лицом к лицу. Если наше правительство, в которое просочились либералы с промытыми мозгами, не способно понять, что то, с чем мы столкнулись сегодня, это вопрос жизни и смерти и отсрочки не будет ни у одной из сторон, значит, те из нас, кто видит истину таковой, какова она есть, и опасность таковой, какова она есть, должны брать дело в свои собственные руки.
- И потому вы подстраиваете смерть такого человека, как Сэм Минафи, сказал Питер, стараясь не повышать голоса.
- Его смерть никем не была подстроена.
- Город был наводнен дополнительными полицейскими подразделениями и сотнями ваших молодчиков из АИА, готовых открыть пальбу при малейшем поводе, который им, кстати, так и не предоставили.
- Мы собрали наши силы, чтобы обезопасить себя от любого непредвиденного обстоятельства, - возразил Уидмарк. - Эта толпа пришла сюда, чтобы посмеяться над нами, позубоскалить над тем, за что мы стоим здесь, в Уинфилде. Было вполне вероятно, что их доведут до такого состояния ума, которое выльется в уничтожение имущества, возможно, в осквернение исторического монумента истинной демократии, за которую наши предки сражались и умирали. У нас было право на то, чтобы подготовиться к защите нашего города, нашего наследия, наших жизней от такой толпы. Чокнутый парень взял дело в свои собственные руки. Вероятно, этот страдалец, которого пресса назвала недоумком, был мудрее нас. Мудрее, чем были вы несколько минут назад, мистер Стайлс. У него была винтовка, и он пустил ее в ход против врага, не дожидаясь публичной провокации. Мы ждали провокации двадцать пять лет назад в Перл-Харборе. Это едва не погубило нас. Скорее всего, этот парень инстинктивно был прав. Необязательно дожидаться открытых действий, когда знаете, кто враг.
- Так значит, вы одобряете убийство Сэма Минафи, - сказал Питер очень спокойно.
- В принципе да, - сказал Уидмарк. - Фактически - нет. Я не одобряю его по тактическим соображениям. Благодаря вам и вам подобным из этого устроили настоящую свистопляску. Смерть Минафи была не настолько полезна, чтобы ее оправдать. Теперь начнется рыдание по нему. Мы подвергнемся оскорбительным атакам со стороны таких людей, как жена Минафи и вы, сэр, и сотен других. Минафи не был настолько важен.
- Ты бесчувственный сукин сын, - сказал Питер.
Генерал сидел, не шевелясь, в своем кресле, матовые глаза сузились, неотрывно глядя на Питера.
- У меня такое предчувствие, что вы еще доставите нам хлопот, мистер Стайлс, - сказал он. - Я в некотором долгу перед вами за обходительность, проявленную вами по отношению к Эйприл сегодня вечером. Я сполна отдаю сейчас этот долг, предупреждая вас. Слова - это ваше оружие. Мы же не станем дискутировать с вами, сэр. Если вы заставите нас форсировать события, то обнаружите, что наше оружие - более примитивное по своей концепции и разящее наповал. Спокойной ночи, мистер Стайлс.
"И не надейтесь, что коварный удар нанесут не в спину..." - говорил Чарли Биллоуз. Пока Питер отворачивался от генерала и выходил из кабинета в мрачный холл, он чувствовал, как легкий холодок пробегает вдоль позвоночника. Было что-то невероятное в этой короткой встрече с Уидмарком.
Ему начинало казаться, что возможно практически все. Все это замечательно - рассуждать про "экстремистов" и мысленно их высмеивать, но заключенный в Уидмарке потенциал насилия вызывал страх. Высокопоставленные люди, возможно, отмахнутся от генерала как от полоумного, но, прежде чем с этим человеком и его сторонниками будет покончено, они могут собрать бессмысленную жатву крови и человеческих жизней. Они были заряжены, взведены и нацелены на каждого, кто стоял у них на пути. Питеру представлялось, что на нем нарисованы отчетливо видные мишени, спереди и сзади.
Он протянул руку к парадной двери, когда кто-то окликнул его по имени. Он повернулся и увидел женщину, быстро идущую к нему по выложенному каменными плитами полу. Она была довольно высокая, прямая, с раскованной, уверенной походкой. Даже неискушенный мужской глаз мог разглядеть, что бездна усилий, денег и вкуса употреблены на то, чтобы создать эту женщину. Летнее ситцевое платье, обманчиво простенькое, не было снято с вешалки для готовой одежды. Черные туфли-лодочки на высоких каблуках тоже были изготовлены на заказ. Подкрашенные глаза и ярко-красный рот были произведениями искусства. Инстинктивно Питер понял, что это Эмма Поттер Уидмарк, ангел Дома Круглого стола и мать Эйприл Поттер. Занятный вопрос промелькнул в голове у Питера, пока она шла к нему, протянув руку. За холеной внешностью, делавшей Эмму Поттер Уидмарк в высшей степени привлекательной для ее возраста особой, угадывалась очень сильная и энергичная личность. Кто выживет при лобовом столкновении между этой женщиной и властолюбивым мужем?
- Вы поссорились с генералом, мистер Стайлс, - сказала она. - Мне знакомы эти симптомы. - Ее рукопожатие было крепким, но быстрым. Голос хрипловатым. От чрезмерного количества сигарет или неумеренного количества выпивки? - Я - Эмма Поттер. Эмма Поттер Уидмарк.
- Я в этом не сомневался, - сказал Питер. - Да, ваш муж и я расходимся практически во всем. Надеюсь, ваша дочь благополучно добралась домой.
- Я ждала, чтобы поблагодарить вас за это, - сказала она.
- Меня не за что благодарить. Я собирался отвести ее домой, когда появился генерал.
- Думаю, вы имеете право получить объяснение, - сказала Эмма Уидмарк.
- Нет, разве что вы хотите его дать. Ваш муж сказал, что у Эйприл нервное расстройство. Что вчерашнее насилие снова вывело ее из равновесия.
Эмма Уидмарк повернулась к одному из кресел с высокими спинками возле огромного каменного очага. Она села в него, ее голова откинулась назад. Она походила на очень современную королеву на очень современном троне.
- У вас не найдется сигареты, мистер Стайлс? - спросила она.
- Извините, я курю трубку. Наверное, я мог бы найти ее для вас?
- В этом нет необходимости, - сказала она. Очень проницательные серые глаза изучали Питера пристально, вдумчиво. - Конечно, я знаю кто вы такой, мистер Стайлс, и почему вы здесь. Мне хотелось бы думать, что Эйприл не будет фигурировать в материале, который вы наверняка напишите об Уинфилде и вчерашней трагедии.
- Я не представляю, каким образом она могла бы фигурировать в этом материале, - сказал Питер.
- Вы ведь будете перемывать косточки всем Уидмаркам, мистер Стайлс, нравится нам это или нет. В этом и заключается репортерская деятельность. Но я хотела бы напомнить вам, что Эйприл - не Уидмарк. Она - моя дочь от первого брака.
- Я это знал.
На какой-то момент тщательно подкрашенные веки накрыли серые глаза, как будто Эмма Уидмарк вдумчиво оглядывалась в прошлое.
- Мой первый муж был очень мягким человеком, - сказала она в следующий момент. - Он совершенно не умел конфликтовать. Он не был отходчивым. Когда его обижали, рана навсегда оставалась открытой. Он умер от таких ран, и некоторые из них, боюсь, нанесла я. Эйприл, к несчастью для нее, похожа на отца. Одно тяжелое разочарование лишило ее способности вести повседневную борьбу за жизнь.
Питер наблюдал за ней, стараясь воздержаться от комментариев.
- Я рассказываю вам об этом по секрету, мистер Стайлс, потому что хочу, чтобы вы разобрались в том, что произошло сегодня вечером. - Ее губы дрогнули в слабой, горькой усмешке. - Когда вас обнимает, страстно целует совершенно незнакомый человек, тут требуется объяснение. Я порой думаю, что в нормальном мире, то есть в таком, где мы действовали бы, повинуясь таким вот порывам, не оскверняя их словами, мы были бы счастливее.
- В вас говорит писательница, но не мать, - не удержался Питер.
- Совершенно верно, мистер Стайлс. Три года назад Эйприл влюбилась в молодого человека, который приехал в Уинфилд на лето. Ей было семнадцать, ему двадцать два - он только-только закончил университет. Тони Редмонд Энтони Редмонд.