– Да.
– Все, тогда больше не начинай этот разговор. Никогда. Я иду спать, и ты тоже ложись… Не сиди тут долго.
– Да.
Муж ушел, и Дина осталась одна на кухне.
Женщина была слишком ошеломлена, чтобы осознать произошедшее. Она подняла руки, посмотрела на свои пальцы. Потом перевела взгляд на предплечья. Сквозь багровую кожу проступала чернота. Прижала ладони к щекам, густо намазанным лекарством. Лечебная мазь усмирила боль, но все равно набухшая кожа словно пульсировала…
«Он избил меня. Боже, как жестоко он меня избил…» – с тоской подумала Дина.
Но гнева на мужа она не чувствовала. Руслан избил ее за дело. Она виновата. Она обманула его, она ему изменила. Она убила их общего ребенка. И это – не самое страшное наказание за все ее грехи.
* * *Никита со скандалом ушел из больницы.
– Ну что мне эта расписка, ты же лечиться должен! – Хирург, Фидель Рауфович, был очень недоволен, когда пилот заявил ему о своем решении.
– Я здоров. Я прекрасно себя чувствую!
– Почему ты отказываешься ехать в районный центр?
– Не надо меня никуда забирать! Я свободный человек, я не позволю с собой так обращаться!
– И куда ты пойдешь, что ты будешь делать?
– Это мое дело.
– Если с тобой что-нибудь случится, меня первого обвинят! – с раздражением произнес Курбатов.
– Я знаю, что вы больше всего боитесь, что вас обвинят в некомпетентности, – огрызнулся Никита. – Но я больше не хочу здесь оставаться.
И он покинул больницу. Остановился у Артура, владельца местной автомастерской. У Никиты имелись деньги (их ему переслали его друзья, товарищи по команде), а Артур был оборотистым рукастым мужиком, знающим свое дело. Ему платят, а он предоставляет свои услуги – жилье, помощь в ремонте «Ласточки»…
Никита надеялся отремонтировать джип и на своей машине уехать из города. Самому.
Конечно, было проще улететь на вертолете в районный центр, в тамошнюю больницу, а потом, скорее всего, перебраться в Москву, уже в самую лучшую больницу… Получилась бы очередная стремительная гонка, на этот раз за здоровьем – чем быстрей, тем больше шансов пережить эту аварию без последствий.
Но Никита теперь с подозрением относился к любого рода гонкам. Он помнил свои метания по призрачной пустыне – когда лежал в коме, он помнил, как постоянно куда-то стремился даже в забытьи. Его тогда спасло только одно – решение остановиться. Не гнать вперед. И лишь это помогло ему вырваться из пустынного плена, из безвременья забытья…
«Я всю жизнь мчался. Мчался, как оказывается, к собственной смерти. Я очнулся только потому, что решил остановиться». Возможно, это было самовнушение. Тут ведь в его чудесном выздоровлении, помимо мистики, было еще и мастерство хирурга, и уход доброй медсестры…
Но Никита упорно продолжал верить в знаки судьбы.
Надо остановиться. Остаться. Так твердило его подсознание…
И Раевский остался в этом маленьком, богом забытом приграничном городишке. У него была теперь цель – отремонтировать «Ласточку». Ведь это же несправедливо – и штурмана потерять, и машину, отдать их всех безжалостной пустыне… Нетушки! Уж джип он свой починит. Хоть что-то сделает. Леху не спасти, так хоть «Ласточку»…
Или дело было только в Дине, той самой доброй медсестре?
Когда Никита думал о ней, он забывал обо всем прочем.
Сколь Раевский ни старался, он не мог на нее злиться. Если и злился – то только потому, что она не ответила ему взаимностью. Он-то к ней всерьез был расположен, а у нее, оказывается, были какие-то свои, корыстные женские мотивы…
Ребенок. Она сказала, что хочет ребенка. Что только поэтому она отдалась Никите там, на заднем дворике. Непонятно только, зачем ей понадобился именно Никита – как будто в городе других мужчин нет!
Хотя это и понятно – ведь она собиралась скрыть ото всех правду. Поставить несговорчивого мужа перед фактом, и все тут.
Но эти ее глаза, покрытые пеленой страсти, ее подрагивающие губы… В них никакого расчета не было. Одно желание. Верно, она, Дина, тоже брела до того по пустыне – навстречу ему, Никите, его рукам и губам. Столько жажды было в ней…
За две недели Никита с Артуром почти починили «Ласточку» – остались лишь какие-то мелкие недоработки.
И за это же время Раевский сумел усмирить себя, свою гордыню, и решил вновь встретиться с Диной.
Опять было раннее утро, прохладное, свежее, чистое. В местах, где пустыня близко, хоть и жарко, но воздух зато сухой, дышать им легко.
В переулке, выходящем на площадь, Никита устроил засаду. Сел в тени старого карагача, на полуразрушенный каменный забор. Наверное, где-то неподалеку рос абрикос – потому что сладковатый, пряный запах настойчиво лез в ноздри.
Потом вдалеке, в самом начале длинной, узкой улочки, появилась Дина. Никита угадал ее сразу. Только увидел силуэт, движущийся сквозь переплетение солнечных лучей и тени, которую отбрасывал забор, – сразу дыхание перехватило.
В длинном светлом платье, какой-то платок на плечах… Волосы ее – темные, вьющиеся на концах, были подхвачены сверху, а сзади и по бокам струились свободно, изгибаясь полукольцами. Темные очки. Легкая походка.
В ней, в Дине, все было так изящно и одновременно так просто…
Она почти дошла до того места, где сидел Никита. Подняла голову, вздрогнула, одной рукой сжала концы платка у себя на груди.
– Здравствуй, Дина, – сказал он.
– Ты еще здесь?.. – произнесла та упавшим голосом. – Но зачем?
– Ты мне не рада? Совсем-совсем не рада? – помрачнел Никита, поднялся, сделал шаг ей навстречу.
– Рада. Только зря ты не уехал…
– Почему?
Она не ответила, метнулась в сторону, но Никита перехватил ее, поймал, притянул к себе. И сразу заметил, какого неестественного оттенка у нее лицо. Не лицо – маска как будто.
– Покажись. – Он, полный нехорошего предчувствия, снял с Дины темные очки. И увидел зеленоватые круги вокруг ее глаз. – Тебя что, били? – ужаснулся он. Потом заметил недавно поджившую кожу на губе, теперь чуть стянутую.
– Не надо.
– Как не надо?! – заорал он. – Блин, что это за хрень… Дина!
Она молчала, запрокинув голову, смотрела на него снизу вверх – испуганно и завороженно, и от этого ее беспомощного, наивного взгляда Никита чуть с ума не сошел.
Кто мог ударить эту женщину? У какого зверя поднялась рука на это ангельское создание?.. Да ей грубого слова нельзя сказать – так нежна она. Она – словно цветок. И какой-то урод вздумал его растоптать! Впрочем, чего тут гадать…
– Муж? – коротко спросил Никита.
Дина прикрыла глаза.
– Он у тебя что, псих? – с отвращением произнес Никита. – Точно, псих. Из-за меня это?
– Н-не совсем, – Дина неопределенно повела плечами. – Много причин… В общем, Руслан ревнует меня, конечно.
– Ты его любишь?
Она опять повела плечами.
– Да как можно любить такого урода, как? – со злостью заорал Никита. – Он тебя колотит, а ты его – любишь?!
– Ты не понимаешь. Мне его жалко… Я сама виновата.
– Жалко? Да его судить надо! И в чем ты можешь быть виновата? Что ты такого сделала ужасного, какое такое жуткое преступление?
– Сделала. Ты не знаешь, но я виновата.
– В чем бы ты ни была виновата, но бить тебя, бить женщину… – Никиту затрясло, он взял Дину за плечи. – Дина. Посмотри на меня. – Она подняла голову. – Слушай меня внимательно. В чем бы ты ни была виновата, ты заслуживаешь не наказания, а прощения. Почему он к тебе столь безжалостен? Ведь есть же такое понятие – милосердие, знаешь? Да, ты его знаешь, чего я спрашиваю! – сморщился он. – Ты ведь своего палача сейчас оправдываешь!
Дина ничего не ответила, она смотрела на Никиту полными слез глазами.
Он рывком обнял ее, прижал к себе.
– Я тебя больше не отпущу к нему. Ты останешься со мной. Я тебя отсюда увезу.
– Нет! – испуганно сказала она. – Я не могу отсюда уехать. Тут… тут могила моей дочери, а как я могу бросить свою Марьяшу, уехать от нее?
– Могила? Бросать не хочешь?! – возмутился Никита. – Ну так иди и ляг в нее, в эту могилу, рядом со своей дочерью!
– Что ты такое говоришь…
– А ты что говоришь?! Если есть он, тот свет, то твоя дочь там мучается, потому что видит, как ее мать несчастна! Как родная мать мается – там, на земле, избитая этим извергом…
Дина ошеломленно заморгала, по лицу ее словно судорога прошла.
– Ты прав. Ты прав. Ты прав! – быстро-быстро повторила женщина. И вдруг засмеялась. – Я о многом думала, но об этом – никогда… Марьяша бы мне такой жизни точно не пожелала!
– Вот. Наконец-то, – Никита осторожно поцеловал ее в губы. – Мы уедем отсюда. Вместе. Далеко-далеко – туда, где он не найдет тебя, твой муж.
– Уедем. Я даже могу, наверное, взять прах Марьяши с собой – ведь ее кремировали, а увезти с собой урну…
– Дина, прах – это прах. А душа твоей дочери – там, на небе! – опять завелся Никита. – И вот здесь еще, в твоем сердце… – он пальцем коснулся ее груди. – Бедная ты моя, у тебя от этой жизни здесь мозги просто набекрень!
– Хорошо, – не сразу, с трудом, согласилась Дина. – Не надо праха… Не буду тревожить Марьяшу. Уедем.
– Даже если ты меня никогда не полюбишь, я все равно тебя не оставлю. Никогда. Никогда-никогда.
– Ты говоришь о любви? – вздрогнула она.
– Ну да… А что я, по-твоему, испытываю к тебе? Да я жить без тебя не могу, в моей дырявой голове одна ты осталась! – засмеялся Никита, указав на свою голову. – Только ты, Дина.
– Ты похож на пирата в этом платке…
Он снова засмеялся, чувствуя, как дрожит все внутри, чувствуя, что каждое прикосновение к этой женщине отзывается радостью в его сердце. Вот так бы вечность стоять, не выпуская Дину из рук… «Я сказал, что люблю. Это правда, я ее люблю? Не знаю, может, я и поторопился с этими словами, но я без нее не могу, это точно!»
– Пойдем. Пойдем со мной.
– Прямо сейчас? А куда? Но мне на работу… Я столько дней дома сидела, Фидель там рвет и мечет, я ему обещала, что сегодня выйду…
– Плевать на Фиделя. Плевать на работу. Плевать на всех. Идем ко мне. Через пару дней мы уедем – я уже почти починил свою машину…
– А деньги? А документы? – спохватилась она.
– У меня есть деньги! Я не Крез, но уж деньги на более-менее приличную жизнь у меня точно есть…
– Погоди, погоди. Я сейчас вернусь домой, возьму свой паспорт, кое-какие вещи, и… Руслана нет, он утром ушел. Он сказал, что вернется завтра или послезавтра… Он пограничник, на границе служит, знаешь?..
– Возьми только документы, вещи не нужны, потом все купим!
Они уже бежали, взявшись за руки, в обратном направлении.
– Ты со мной не иди, а то вдруг он вернулся. Подожди на улице, – пробормотала она.
– Вот именно потому, что он может вернуться, я и пойду с тобой! – возразил Никита.
– У тебя же голова! Если Руслан разозлится, то он…
– То он от меня сам получит в глаз! Я не инвалид, Дина, я уже здоров…
– Какой же ты упрямый! – нетерпеливо, раздраженно закричала она. – Если бы я знала, что ты такой упрямый, я бы в жизнь с тобой не стала связываться!
– Да, теперь уже поздно локти кусать!.. – захохотал он. – И оставь ему записку – что уходишь навсегда…
– О, точно! Это хорошая мысль! – согласилась она. – Чтобы он не искал меня потом!
…Дома у Дины.
Она написала записку Руслану, положила ее на видном месте, затем быстро собрала чемодан, документы положила в сумочку, оглянулась в последний раз, вздохнула:
– Ну вот… Вот все и закончилось. Моя прежняя жизнь.
– Теперь начнется новая. Еще лучше, – Никита подхватил чемодан.
* * *Что с ней такое произошло, Дина и сама не знала.
Но в голове у нее все перевернулось после слов Никиты о том, что Марьяша там, на небесах, переживает за свою мать…
А больше всего на свете Дина не хотела расстраивать Марьяшу. Поэтому она решила покинуть мужа. Покинуть этот город.
Никита отвел ее в домишко, который снимал у Артура, – крошечный, с маленькой комнаткой и кухней, заваленной автодеталями.
Здесь было неуютно и довольно грязно, но Дину такие мелочи не могли смутить. Пусть это хибара, не дворец, но зато рядом – самый настоящий принц.
– Вот… Не самое лучшее место, но скоро мы отсюда уедем, – сказал Никита, заметив, как оглядывается вокруг Дина.
– Далеко? – с интересом спросила она.
– Далеко.
– Это хорошо…
– А почему ты не спрашиваешь меня, куда мы уедем? – Он ласково взял ее за руку.
– Мне все равно. Я сейчас знаешь что подумала? Неважно, где жить, важно – кто будет рядом…
– Ну, милая моя, ты совсем бессребреница! – засмеялся Никита. Обнял ее.
Они стояли так довольно долго, не шевелясь. В окне надсадно гудел встроенный кондиционер – старый, страшный, ржавый.
– Ты рассердился на меня – тогда? – наконец тихо спросила Дина.
– Нет. Я, наверное, не умею на тебя сердиться. Вернее, долго сердиться. Ты мой ангел-спаситель, я тебе жизнью обязан!
– О, больше того. Ты же ничего не знаешь… – Дина вспомнила о перстне с рубином. Рассказать? А зачем… Или когда-нибудь потом, может быть. Ни к чему Никите быть настолько ей обязанным.
– Я все знаю. Я все про тебя знаю. Ты милая, ты красивая, – он провел губами по ее щеке. – И этого достаточно.
– Но так не бывает!
– Как?
– Я счастлива. И мне – легко. Словно камень с души упал, – с удивлением призналась женщина. – Знаешь, почему? Потому что я делаю, что хочу. А не то, к чему меня принуждают, что я должна делать.
– Ты свободна. А что ты еще хочешь делать, что? – шепотом спросил он ее на ухо.
Дина облизнула губы и подняла лицо.
Поцелуй – долгий, от которого перехватило дыхание… Как же это прекрасно: не отдаваться – смиренно и покорно, не подчиняться, а – разделять.
Платок соскользнул с ее плеч. Никита увидел синяки на Дининых предплечьях, вернее – пятна, уже сходившие, напоминавшие марсианский узор – причудливым смешением красок, от бледно-желтого до розовато-фиолетового.
Глаза его расширились, крылья носа дрогнули.
– Все пройдет, – сказал Никита. – Ты слышишь – все пройдет, все заживет. И ты забудешь… Я сделаю все, чтобы ты забыла.
Дина подняла руки и принялась расстегивать рубашку на его груди.
…Опять с ней случилось странное, опять она представила озеро в лесу, почувствовала запах болотных цветов, увидела мельтешение стрекоз.
Сны о Марьяше и те образы, которые возникали в душе, когда Дина обнимала Никиту Раевского, почему-то упирались в одно и то же – в цветы.
Дине так не хватало их, и, видно, они стали для нее символом счастья, любви. Всего самого хорошего, что могло быть в этой жизни.
…Она открыла глаза, улыбнулась, опустошенная и одновременно полная ощущений – острых, тающих, вновь набегающих – уже с меньшей силой – и вновь исчезающих… Словно волны ее качали, а потом вынесли на берег и осторожно положили на песок.
– Я помню то мгновение… То мгновение, когда пришел в себя, – заговорил Никита, продолжая прижимать к себе Дину. – Я открыл глаза и увидел – тебя. Ты плакала.
– Разве? Я уже не помню…
– Точно, точно. Зато я все отлично помню. И я тогда подумал, что эта девушка не должна больше плакать.
– Ты смешной… А я, знаешь, когда я впервые тебя увидела?
– Когда меня, разбитого вдребезги, привезли к вам, да?
– Не угадал. Я увидела тебя раньше. По телевизору. Был репортаж о ралли, и ты давал интервью. Такой лохматый, смешной… Я и имя твое запомнила тогда.
– С шевелюрой мне было лучше? – Никита машинально провел по голове, по только начинающим отрастать волосам.
– Не в этом дело, – засмеялась Дина, прижимаясь щекой к его груди и слыша, как бьется сердце Никиты.
– А в чем?..
– Я не знаю. Но ты мне сразу понравился. Иначе бы я тебя не запомнила, не узнала потом. А я узнала тебя, когда… когда увидела уже на каталке, без сознания. И я подумала – будет ужасно, если этот парень не выживет, будет ужасно несправедливо, если он не выживет…
– Тогда это судьба.
– То есть?
– Если бы не авария, я бы с тобой не встретился.
– Ох, нет, не надо больше никаких аварий! – жалобно воскликнула Дина.
– Конечно, не надо… Но я о другом. У медали две стороны, и во всяком событии тоже – есть плохое и хорошее. Хорошее – это ты. Это наша с тобой встреча.
– Наверное…
– Дина. Дина, а уже что-нибудь известно? – напряженным голосом спросил он.
– Известно о чем?
– Ну, ты же мне сказала, что хотела бы ребенка и… Что-нибудь получилось? Или еще рано об этом говорить? Я, знаешь, думал и решил, что не имею ничего против ребенка. А знаешь, почему? – оживленно заговорил он. – Потому что понял – если я помру, то после меня ничего уже не останется. Никого. И, в общем, в твоем решении – родить от меня – была своя мудрость… Короче, я ничего не имею против! – заключил Никита бодро. – Пусть он будет – наш… наше дитя.
Он с таким волнением ждал ее ответа, что Дине даже неловко стало.
– Все не совсем так… Меня в последнее время мучила одна мысль. Я как будто солгала тебе тогда… Или неправильно выразилась. Не знаю, как объяснить! Но, словом, я не потому была с тобой, что хотела ребенка. Я просто потеряла голову – когда ты подошел ко мне там, на заднем дворе. Я не могла противиться своему желанию, и эта мысль – если вдруг будет ребенок, то я его оставлю – пришла мне в голову уже потом. Потом!
– Зачем ты опять оправдываешься! – с досадой воскликнул Никита. – Без разницы – потом, не потом. Я – не против ребенка, слышишь?
– Его не будет, – шепотом ответила Дина. – В общем, это были не те дни, когда у нас могло что-то получиться, и после того, как Руслан избил меня, у меня…
– О господи. Он тебя что, по животу бил?
– Нет! – с ужасом произнесла Дина. – То есть… Вроде нет. Но… словом…
– Ладно, я понял. Нет так нет. Не надо на этом зацикливаться.
– Не надо, – послушно согласилась Дина.
– По твоему мужу тюрьма плачет. Слушай, а если в милицию… тьфу, в полицию заявить?