– Это мираж.
– Никакой это не мираж! Мы всего километр не дошли!
– Ты думаешь? – вздохнул штурман, поднялся на ноги.
Они зашагали по раскаленному песку.
– Слушай, так сколько раз было… Это все пустыня с нами шутки шутит! Искажает пространство, – болтал Никита. – А ты тут куксишься! Раньше времени сдался, Леха.
– Кажется, мы просто заплутали немного. Не в ту сторону изначально двинулись.
Энергичным шагом Никита, а за ним и штурман вошли в город. Город, пусть и маленький, выглядел настоящим оазисом в пустыне – росли деревья, на клумбах распускались яркие цветы, умиротворяюще журчал фонтан на большой, выложенной цветной плиткой площади. И даже солнце тут было не злым, не испепеляющим, а благодатным, мирным.
Друзья утолили жажду у фонтана, умылись и, посвежевшие, уселись на кованую лавку в тени абрикосового дерева.
– Хорошо тут, – довольно произнес Леха.
Брызги от фонтана мелкой взвесью летели в лицо, мятной прохладой ложились на кожу.
– Ага, – согласился Никита. Протянул руку и сорвал золотисто-розовый, с румяным бочком, ароматный абрикос, висевший над его головой. – Ммм, вкуснятина…
– Слушай, может, останемся? – предложил Леха. – Я всегда хотел жить в таком месте.
– Ты серьезно?
– Абсолютно. Я остаюсь.
* * *…Глядя на монитор, Курбатов медлил. Он ждал, когда сердце Раевского окончательно замрет, чтобы сообщить Дине точное время смерти. Ни секундой позже, ни секундой раньше.
– Фидель Рауфович… – пробормотала Дина. – Может, еще получится его спасти?
– Нет. Дина… Мне очень жаль. Я с самого начала знал – этому парню вряд ли удастся выкарабкаться. С такими жизненными показателями… Конечно, так и вышло. Он не перенес операцию.
– Фидель Рауфович!
– Ты не операционная медсестра, Дина. Была бы ею – знала, что после определенного времени реанимационные мероприятия проводить бесполезно. Только силы тратить…
Дина не сомневалась в словах своего начальника – профессионала высокого уровня, великолепного хирурга, но смириться со смертью, которая происходила на ее глазах, она не могла. «Такой молодой парень, такой смешной, веселый… И – все?! Молодые не должны умирать!»
– Фидель Рауфович. Если вы продолжите его реанимировать, то я… Я на все готова, – тихо, серьезно произнесла Дина.
Глаза Курбатова над маской мгновенно затуманились, словно пленкой покрылись – как спелая слива. Он прекрасно понял Дину, о чем та говорит, что именно обещает.
Он повернулся к операционному столу и вновь принялся делать Раевскому непрямой массаж сердца.
– Дина, еще два кубика адреналина введите, – коротко бросил хирург.
Он методично давил на грудную клетку пациента. Потом приказал:
– Теперь дефибриллятор. Максимальный разряд.
Тело Раевского дернулось. Цифры на мониторе, почти сползшие до нуля, дрогнули, стали постепенно расти.
– Есть. Сердце работает, – как ни в чем не бывало холодно произнес Курбатов, глядя на монитор. – Он жив, Дина. Как ты и хотела. Это чудо.
– Это чудо… – повторила Дина, с досадой ощущая, что глаза ее заливают слезы. Она не только за Раевского сейчас боролась, она боролась с тем, что мучило ее все последние годы, с чем не могла примириться. Дина хотела победить смерть – и она смогла. «Смерти нет. Ее нет!»
О том, что предстоит расплачиваться с Курбатовым, женщина сейчас не думала. Наклонившись, она осторожно погладила Раевского по руке, взяла его ладонь – вялую, но живую, теплую. Толстое стальное кольцо на безымянном пальце… Поросль золотисто-рыжих волосков возле запястья. «Ведь эта рука могла превратиться в прах… – подумала Дина. – Теперь нет, теперь этого не случится!»
Хирург, стоя напротив, напряженно глядел на Дину.
– Фидель Рауфович, – заметив его взгляд, она вздрогнула. – Вы не думайте, я вас не обману. Если я обещала, то я свое обещание сдержу.
Фидель молчал, продолжая буравить ее взглядом.
Потом произнес какую-то фразу не по-русски, из которой Дина поняла только одно слово – «шайтан».
* * *Столько лет она ускользала… Была недоступной – всегда. Ни единым жестом, ни единым взглядом не давала повода приблизиться к себе. Курбатов так и не смог привыкнуть к ее постоянному присутствию рядом. Дина была для хирурга чем-то вроде красной тряпки…
Это как же так! Работают вместе, а ничего между ними еще не было… А у нее, между прочим, ножки, у нее ручки, у нее талия, у нее милое личико и такие шелковистые, нежные на вид локоны, которые то и дело выбиваются из-под медицинской шапочки… Прикоснуться, овладеть, попробовать на вкус, понять, что она есть, эта молодая женщина по имени Дина, и – успокоиться наконец. Больше Курбатову и не надо было ничего, разрушать чужую или свою семью он не собирался.
Но делать первым какие-то шаги он не мог. Почему? Курбатов никогда не являлся трусом, скорее – осторожным. Все чувственное было развито в нем до предела, и он, словно зверь, угадывал, какой путь лучше, как быстрее и без лишних усилий добиться своей цели. Как он болезни своих пациентов чувствовал, так он чувствовал и женщин… И еще он ощущал, что от мужа Дины исходит реальная опасность. Руслан – серьезный хищник. Поэтому давить на Дину, принуждать ее к чему-либо – нельзя. Она тогда пожалуется мужу, а тот… Ладно, не убьет, но серьезно покалечит.
А вот если Дина сама (сама!) согласится на близость, тогда опасности нет. Тогда она сама будет всеми силами скрывать свою тайну от мужа.
Но Дина не делала никаких шагов навстречу Курбатову. А сегодня… Когда она дала свое обещание, у хирурга внутри все словно перевернулось, он пришел в дикий азарт и позволил себе быть непрофессионалом – пошел у Дины на поводу. Он ведь знал, что пилот не выживет, а все равно взялся его спасти. Но… пилот выжил! Это было чудо.
…К четырем часам дня прилетел вертолет из соседнего города, где располагался крупный медицинский центр. Но прибывшие медики не рискнули транспортировать Раевского – уж слишком тот был слаб, мог не вынести дороги. Больного решили оставить пока в больнице Серхета. Врачи похвалили Курбатова за отличную работу, потом толпой повалили к больнице телевизионщики, другие пилоты ралли.
Все жали хирургу руку, поздравляли его… Это была слава, к которой Фидель Рауфович не то чтобы привык, но воспринимал как должное. Да, он гений. Да, он неотразимый мужчина. И сегодня падет последний бастион – Дина.
…Раевский лежал в палате интенсивной терапии, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких. Пациент еще был без сознания. Курбатов бегло осмотрел его, затем повернулся к столу, за которым сидела Дина и читала какую-то книжку.
– Пора, да? – без всякого выражения произнесла женщина, глядя ему в глаза. – Где?
Курбатов хотел позвать ее в свой кабинет и даже приготовил какие-то дежурные слова, что-то вроде – «ты не пожалеешь, ты будешь довольна», но язык у него словно намертво присох к нёбу.
Неужели вот так, просто и быстро, в один момент, разрешится эта проблема, которая мучила его столько лет?…
Он не любил Дину. Он никого не любил. Но Дина ему нравилась, как и все прочие женщины… Она нравилась Курбатову внешне, и, кроме того, эта женщина была по-человечески ему мила. «Я к ней на «ты» с сегодняшнего дня… – подумал он. – Теперь она моя».
– Дина… Только честно. Ты ко мне что-то чувствуешь? – хриплым голосом спросил Курбатов. Никому и никогда он не задавал подобных глупых вопросов…
– Я вас очень уважаю.
– О господи… – он не выдержал и расхохотался. – Дина! Ты прелесть.
Она неловко улыбнулась.
– Я не понимаю… Тебе так понравился этот парень? – он кивнул назад, на Раевского. – Чего ты вдруг за него просить стала?
– Нет, – покачала головой Дина. – Как он мне мог понравиться, я же его не знаю совсем… Просто я подумала, что это несправедливо, когда умирают такими молодыми.
– Ты добрая. Ты настоящая сестра милосердия. И меня тебе тоже жалко, я знаю.
– Не жалко, но я вижу, что вы мучаетесь – из-за меня, Фидель Рауфович, – простодушно призналась та.
– Дитя. Какое ты дитя еще… – с раздражением, тоской пробормотал Курбатов. – Ой, как тошно мне… Ой, тошно!
Дина побледнела.
– Ну, чего испугалась? – топнул он ногой. – Отказываюсь от твоего обещания. Все. Ничего мне не надо!
Курбатов говорил это, преодолевая себя.
– Как?
– А вот так. Живи себе дальше верной супругой со своим головорезом…
– Ой… – она прижала ладони к щекам. – Послушайте, но это неправильно… Я же обещала!
– Забудь.
– Нет, нет… – Дина заметалась вдоль стены. – За все надо платить! Вы же сами сказали, что это чудо, и я знаю, что это чудо… Поэтому я должна заплатить, иначе не будет мне в жизни покоя!
– Дина. Дина, успокойся. Ты ничего никому не должна.
– Нет! Я вот что сделаю… – она остановилась, посмотрела на Курбатова в упор, исподлобья, мрачно. – Я вам перстень свой отдам – тот, с рубином. Решено.
…Вроде он задремал, сидя под абрикосовым деревом, умиротворенный журчанием фонтана. А потом Никита открыл глаза и с изумлением обнаружил, что находится все на том же месте, посреди барханов, рядом со своей «Ласточкой». Причем любимая машина выглядела как новенькая – словно и не было никакой аварии!
«Что произошло? Где Леха? – растерялся пилот. – И главное, мы же вроде выбрались отсюда, в город какой-то пришли…»
Он провел языком по губам, ощутил отдаленную, остаточную сладость абрикоса, который недавно съел. «Ничего не понимаю. Что происходит? – растерялся Раевский. – Наваждение!»
Он взобрался на ближайший бархан, огляделся. Вечерний свет озарял пустыню. И тишина… Эта потрясающая, жуткая и вместе с тем завораживающая тишина! Когда слышно, как под лапками бегущего паучка шуршит песок.
«Где я? Что со мной? Почему все это происходит со мной? Именно со мной?!» – растерянно подумал пилот.
Через некоторое время Раевский обнаружил, что солнце замерло, уткнувшись краем в горизонт. Вершины барханов бесстрастно сияли золотом, а между ними чернели провалы. Дневной зной отступил, но и ночной холод не приблизился.
Это был ноль, абсолютный ноль, сковавший пространство и время. И Никита наконец догадался, что застрял внутри этого ноля.
«Я вырвусь отсюда. Чего бы мне это ни стоило!» – подумал пилот. Сел в джип и надавил на газ…
* * *Дина все-таки принесла ему свое замечательное кольцо с рубином.
– Вот, Фидель Рауфович, как обещала…
– Да что ты заладила – обещала, обещала! Возьму я твое кольцо. Я и заплатить за него могу – сколько надо, – легко согласился хирург.
– Нет, платить не надо, – нахмурившись, покачала головой Дина.
– Как скажешь. Я спорить не буду, мне же выгодней! – засмеялся он и положил в карман белого халата колечко.
Внутри у Курбатова словно все перегорело. Он, когда брился этим утром и глядел в зеркало, вдруг обнаружил, что постарел. Нет, до старика ему еще далеко, но он, оказывается, заматерелый, далеко уже не молодой дядька.
У него пузо, у него седые волосы…
Колечко с рубином хирург собирался подарить Вике. Но случилось вот что. Вика поймала его после обхода, оттащила в сторону и шепотом, то и дело шмыгая носом, призналась кое в чем. Оказывается, она со своим младшим братом отправилась вчера поглазеть на ралли. Отмахали довольно прилично от города, расположились на небольшой горке, еще перед рассветом.
– …сидим мы там, ждем… Солнце восходит. Смотрим – едут! Одна машина проехала, другая… Но это далеко было. Только тучи песка, неинтересно. Я говорю Витьке, брату – давай поближе, а то ничего разглядеть нельзя! И мы пошли – туда, в сторону…
Молча Фидель Рауфович смотрел на Вику – он уже начал догадываться, что произошло потом.
– Это я виновата… – всхлипывая и вытирая лицо о предплечье, лепетала юная дурочка. – Сунулась в самую гущу… Одна из машин прямо на меня выскочила. Вильнула и – на горку, где до того мы с Витькой сидели. И – шандарах вниз… Я от неожиданности совсем разум потеряла. Схватила Витьку, и мы деру оттуда… А ведь брата могли задавить, и меня тоже… И теперь один гонщик помер, а второй тоже не шибко живой. О-оей-ооо… Теперь меня посадят, да, Фидель Рауфович?
Хирург вздохнул.
«Вот дитя природы… И что с ней, с такой, делать?»
– Если будешь молчать, не посадят… – пробормотал он. – Ладно, иди себе, Вика.
Чужая тайна камнем легла на душу хирурга. Он не любил, когда его вмешивают в подобные истории, он не выносил, когда его отвлекают от главного занятия в его жизни – работы. Он не прокурор, не адвокат, не священник… Он – хирург. Его не должно интересовать что-либо, кроме операционного поля.
– Что теперь делать, Фидель Рауфович, миленький?.. – кривя лицо, шепотом рыдала Вика.
– Ничего не делай. Ты поняла? Никогда ничего не делай. Только то, что тебе умные люди говорят. Все, брысь отсюда…
Медсестра убежала. После подобного признания дарить кольцо этой дурочке – по меньшей мере странно. Дарить кольцо, которое стало символом жизни Раевского. По сути – платить его убийце… Нет. Нет. Не стоит, хотя эта Вика такая юная и такая уступчивая…
* * *Таисия Георгиевна вернулась с рынка и принялась готовить обед. Женщина считала своей святой обязанностью накормить мужа.
Таисия Георгиевна была великолепной хозяйкой. В ее доме всегда царили чистота и порядок. И сам дом – двухэтажный особняк – являлся лучшим в городе.
И вообще, у нее все в жизни было хорошо. Самый лучший дом, самый лучший муж, самый лучший сын, умница-мальчик, который сейчас учился за границей.
…Она приготовила плов, накрыла стол, дожидаясь мужа. Но тут позвонил Фидель и сказал, что много работы и он не придет днем.
– Тебе принести обед в больницу? – с готовностью отозвалась Таисия Георгиевна.
– Тася, нет. Не до того…
– Ты же голодным останешься! – ужаснулась женщина.
– Перехвачу какой-нибудь бутерброд. Тася, не надо ко мне с кастрюлями тащиться, я и правда занят! – с раздражением произнес муж и бросил трубку.
Таисия Георгиевна обиделась. Она наложила себе полное блюдо плова и принялась методично его поглощать. Уже много лет еда являлась для нее мощным источником наслаждения. Она всегда хотела есть, и как только начинала – порой и остановиться не могла… Иногда вставала ночью и шла к холодильнику, мучимая нестерпимым голодом. О, эта сладость еды, эта приятная усталость жующих челюстей, это плавное и успокаивающее скольжение пережеванного комка по пищеводу…
Вот и в этот раз Таисия Георгиевна с трудом заставила себя остановиться. Отодвинула блюдо с пловом. Приготовила кофе и вышла на балкон, сверху прикрытый полотняным пологом – от солнца. Был тот самый час, когда зной достиг своего пика, город опустел.
Женщина медленно пила кофе, смакуя каждый глоток, глядела вниз, на выложенную камнем дорогу. Она слышала о том, что произошло накануне – во время ралли случилась авария. Один из гонщиков сразу погиб, а другого спас Фидель. Курбатова вчера вечером даже по телевизору показали, в новостях… По федеральному каналу! Правда, сюжет длился всего пару минут, но сам факт…
«И чего я на него обиделась? – упрекнула себя женщина. – Он и вправду занят!»
Все ее обиды на мужа заканчивались очень быстро.
Разве можно было сердиться на него – такого необыкновенного? Такого красивого, замечательного, умного, доброго, самого лучшего!
Мысли о Фиделе постоянно занимали Таисию Георгиевну. Она думала о нем с нежностью и восторгом. Вот говорят – с годами чувства стареют, ан нет! С годами Таисия Георгиевна еще больше полюбила мужа, она не мыслила себе жизни без него.
«Если он умрет – и я умру. Нет жизни без него, нет счастья!» Да что там говорить – Фиделя любили все. Бабы так прямо толпами за ним бегали…
Но Таисия Георгиевна гоняла их всех. Старалась быть рядом с мужем, часто заходила в больницу, где тот работал хирургом, встречала вечером…
Но – таковы все мужчины. Сколько Таисия Георгиевна жила, еще ни одного верного не встречала. У нее, слава богу, глаза на месте. Видела, замечала все, что вокруг творится. Мужчины не могут не изменять, уж такова их природа.
Поэтому второе наслаждение Таисии Георгиевны было – доносить до глупых баб, что их мужья им не верны. Пусть мучаются, пусть знают!
Поэтому Таисия Георгиевна никогда не ходила по городу просто так. Она наблюдала. Кто куда направляется, кто из какой двери выходит. Кто как обмолвился в разговоре… Она ловила чужие взгляды, она оценивала выражения лиц. Ведь по лицам окружающих можно прочитать, кто с кем спит, кто кого ненавидит.
Жить гораздо легче, если знаешь, что ты не одна такая. Это судьба всех женщин. Нет той, которой бы не изменили…
Таисия Георгиевна допила кофе, вернулась в дом, легла в своей комнате. У них с мужем были разные комнаты – чего тесниться-то, если целый дом в их распоряжении!
Перед тем как уснуть, женщина вспомнила, как они с мужем встречались еще до свадьбы. Девушкой Тася была тоненькой, с водопадом черных волос и очень страстной. Кажется, они круглые сутки только и делали, что занимались любовью. Именно в тот период Фидель принадлежал одной ей, юной Тасе.
Потом она забеременела, потом он, как честный человек на ней женился. Потом… Потом, в один прекрасный день, когда муж вернулся с работы, Тася что-то ощутила… Что-то странное, незнакомое – в его взгляде, в интонациях его голоса. Наверное, именно тогда, в тот день, Фидель в первый раз ей изменил. О, как больно, как невыносимо больно ей стало тогда… Но она сама ничего не могла изменить. Так и жила потом – любя и страдая.
Потом родился сын, хлопот полон рот, потом она стала поправляться… Как-то не получалось вернуть те, первые, полные огня отношения. А потом Тася привыкла к неверности супруга. Не смирилась, нет, но – привыкла.
…В дверь постучали. Таисия Георгиевна с трудом села, отбросила спутавшиеся волосы с лица.