Чем больше думал Савинский, тем дальше отступал от него столь желанный сон. Наконец старик и вовсе поднялся со своей постели. Натянул на высохшее тело рубаху с двумя большими карманами, надел старые потертые и заплатанные во многих местах джинсы. Поскреб подбородок - давно бы следовало побриться, да все руки не доходили. То ли дело лысина - как булыжник, никакого тебе ухода не требует! С годами Савинский становился все ленивее. Но это совсем не означало, что он потерял вкус к жизни. Нет, и у него были свои желания, свои мечты. Вот только бессонница проклятущая да еще поясница ноет и ноет, прямо сладу нет! Но Савинский как-то пообвыкся со своими болячками.
Он присел к столу и включил приемник. По всем программам гоняли веселенькую и ритмичную музыку - совершенно однообразную для старика. Ничего толкового и путного никто сообщать не желал. Савинский покрутил с полчаса ручку приемника, потом закурил, откинувшись на спинку стула.
Мысли не покидали его. Пускай и не банда вовсе! Но ведь есть кто-то, ведь дыму без огня не бывает. Глядишь, еще забредут на станцию! Чего ждать от всяких там типов? Да ничего хорошего! И опять же - сумма-то приличная, поневоле задумаешься. А вдруг вообще никого нету, вдруг это вовсе враки и болтовня пустая? Чего они там в центре понимают-то! У них что ни день, так новые сенсации, новые слухи - один похлеще другого! Поди проверь! То у них там снежные человеки начинают расхаживать повсюду, то тарелки градом с небес сыпятся, то конец света в понедельник после обеда! Охмурялы! Дурят людишек, чтоб никто их махинаций не замечал, чтоб в мутненькой водичке рыбешку отлавливать да свои закрома наполнять!
Савинский тяжко вздохнул, почесал нос. А может, и не врут? Они же ведь как? У них все наперед ясно - ежели охмурить хотят, говорят так, будто этот снежный босяк их родной папа и они только вчера с ним в обнимку ходили и пивцо за одной стойкой сосали! Да и денег не ппедлагают. А тут вроде с сомнением, с непоказной опаской. Нет, в этом что-то есть!
Савинский сдавил гудящие виски, глубоко вздохнул. Да чего ему думать-то, все одно сна нет! Он собрался было встать из-за стола, но именно в эту минуту музыка стихла и заговорил диктор. Старик сделал погромче.
- ...щается к согражданам с просьбой оказать содействие в поимке неизвестных личностей, которые вполне могут оказаться опасными террористами или иными злоумышленниками. К сожалению, мы пока не можем дать достаточно точных примет, но рассчитываем и надеемся, что и сами добропорядочные граждане, проживающие в нашем округе, смогут отличить скрывающихся субъектов от своих соседей, знакомых, сограждан. Взываем к гражданскому сознанию каждого. И напоминаем о том, что самого удачливого ожидает немалое вознаграждение...
Про вознаграждение Савинский уже слышал. Но больше ничего интересного не сообщили. Скорее всего потому, что и сообщить-то нечего было! Так понял старик.
Он прошел на застекленную террасу, снял с гвоздя свой карабин с лоснящимся, потертым прикладом и пооблетевшей за годы чернью на металлических частях. Забросил его за спину. Потом вытащил из ящика старинный, еще военных времен, "вальтер", пощелкал им, проверяя, набрал патронов и вышел было из дому. Но вспомнил про сапоги и шляпу. Вернулся. Заодно сунул в карман пачку сигарет, спички. Теперь все было в порядке.
Нет, старик Савинский вовсе не собирался гоняться по джунглям за "субъектами". Его просто мучила бессонница, и он решил хоть как-то скрасить тягучее ночное время. И вместе с тем, кто знает, может, повезет именно ему?! План Савинского был предельно прост.
Перед тем как забраться в полуразвалившуюся сторожку, стоявшую у самого края леса, старик обошел свои владения, все проверил. Обе двери, ведущие в дом, он крепко-накрепко запер. Пускай жена спит, до нее добраться злоумышленникам, прячущимся где-то в джунглях, не удастся. Заодно он опустил плотные алюминиевые ставни на всех окнах - так-то оно надежней. Проверил освещение, заборы и заборчики, запоры. Взял с собой пульт дистанционного управления.
В сторожке стояла старая раскладушка. Савинский придвинул ее к незастекленному крохотному окошку, присел на краешек. На всякий случай перед этим он опустил крупноячеистую металлическую сетку - от потолочной балки до самого пола. Сетка эта в былые времена преграждала путь в сторожку диким зверям и всяким четвероногим воришкам, она занавешивала и вход и окошко, но через нее было хорошо видно, в ее ячейки свободно пролезал ствол карабина.
Старик пристроил оружие и пультик. Потом встал. Набросал под раскладушку несколько охапок сена - он как раз недели три назад косил траву на поляне. Присел снова. Потом откинулся, пристроился поудобнее и... заснул.
Часа два, а то и все три продолжался это блаженный и безмятежный, такой долгожданный сон. И во сне этом сам старик Савинский бегал трехлетним карапузом по полянке, падая в высокую, но мягкую траву, вдыхая ее запахи, поднимаясь и снова падая, радуясь жизни и всему вокруг: теплому и яркому солнышку, прохладному ласковому ветерку, стрекоту насекомых и еще тысячам вещей. Проснулся он неожиданно.
Закололо в боку - то ли сердце сдавило, то ли нервишки шалили. Он не сразу, вспомнил, как оказался в сторожке, и с минуту тер глаза, приходил в себя. Потом кольнуло сильнее. И он сразу все сообразил, дернулся к окошку. Недоброе предчувствие сжало горло, перехватило дыхание.
На поляне кто-то был. Савинский плохо видел в темноте, но различил какой-то силуэт, какую-то тень, подбирающуюся к дому. По этой тени ничего определить было нельзя - для гориллы она великовата вроде, для человека - тем более. Да и какие тут гориллы! Ежели только и на самом деле забрел какой-нибудь загулявший снежный человек. Нет, сказки все это!
Старик просунул ствол карабина в окошко. Тут же, на крючочке, приспособил "вальтер". По спине побежали мурашки, лысина покрылась испариной. За все годы, проведенные на станции, он не видывал ничего подобного - тень могла принадлежать лишь чему-то такому, о чем он никогда не слыхивал. Это было как галлюцинация! И старик предпочел бы не связываться с этой странной огромной тварью, если бы та не подходила вплотную к дому в котором безмятежно спала его жена. По самой тени старик понял, что такую тварь могут и не остановить замки и запоры. Он нажал на спуск.
Первые три выстрела прогремели в темноте. Черный силуэт замер, чуть пригнулся. Старик Савинский заскрипел зубами. Промах! Он нерешительно потянулся к пультику. Нажал кнопку.
Мощные прожекторы осветили подступы к дому-станции. И теперь у старика и вовсе отвисла челюсть. Его затрясло как на электрическом стуле. У крыльца стояло трехметровое двуногое чудовище с невообразимо жуткой, усеянной какими-то поблескивающими зеленоватыми пластинами рожей, не человеческой и не звериной. Такое могло привидеться лишь в страшном кошмаре, да и то навряд ли! Пластины шевелились, вздрагивали, неподвижными оставались раздвоенный костистый подбородок и глубокие, совершенно черные и до жути осмысленные круглые глаза. Тело чудовища скрывал просторный балахон со множеством карманов и нашивок. Но и верхние и нижние конечности заканчивались совершенно нечеловеческими когтистыми лапами... И все это вместе, в таком неожиданном сочетании, чуть не лишило Савинского сознания. У него уже начало меркнуть в глазах. Но он отчаянно мотнул головой и еще пуще заскрипел зубами. С того момента, как он включил освещение, прошла секунда, не больше. Но в этот малый отрезок времени вместилось очень многое. Савинский даже успел почувствовать, что он постарел еще лет на двадцать, что он на пределе.
Чудовище шевельнулось, повело выпуклыми плечами. В тот же миг Савинский снова нажал спуск. Он всаживал в кошмарную тварь пулю за пулей, сначала из карабина, потом из "вальтера". Он ясно видел, что не промахивался, что попадал, - чудовище вздрагивало после каждого его нажатия. Но оно продолжало стоять, не падало. И, казалось, совсем не думало убегать, скрываться. Все происходившее Савинский видел будто в замедленном кино: чудовище чуть дергалось, отшатываясь назад, переступало с лапы на лапу, потом в его верхней конечности появилось что-то круглое и на вид совсем не опасное навроде яблока, конечность начала медленно подниматься, так же вздрагивая при каждом попадании, как и само тело...
Последним, что увидел в своей жизни старик Савинский, была ослепительная вспышка. Настолько ослепительная, что в ее свете пропало все: и фантастический гигантский уродец, и прожектора с их мощными отражателями, и заборы, загоны, пристройки, и дом-станция, и сама поляна.
Это был провал! Гун от раздражения и бессильной злобы не мог найти себе места. Еще бы, через несколько минут, не позже, здесь появятся тарахтелки, и его обнаружат. Надо было срочно вызывать капсулу и убираться подобру-поздорову. Но Гун хорошо знал, что самое логичное решение зачастую оказывается и самым безнадежным.
Все тело чесалось от впившихся в хитиновые покровы кусочков свинца - легкий скафандр, а точнее, рабочий комбинезон не смог защитить его от пуль. Но выковыривать их не было времени. Вопреки всей логике, Гун бросился обратно в чащобу. Перед этим, правда, он в нерешительности постоял на поляне, размышляя, сжечь или же не трогать большую хижину. И уже было поднял в руке аннигилятор... Но потом остановил себя мстить после всего произошедшего было не просто глупо, но и бесцельно, совершенно бессмысленно.
Теперь он бежал во всю прыть, нацепив для лучшего обзора окуляры ночного видения. Тьмы для него не существовало. И все же прошло совсем немного времени, прежде чем с неба послышался рокот тарахтелок.
Еще до этого Гун слышал какие-то глухие разрывы, хлопки. Но не мог понять в чем дело. Теперь до него дошло. Особенно после того, как его шибануло взрывной волной о ствол корявого и полусгнившего дерева. Сверху беспорядочно, но как-то сосредоточенно и деловито метали бомбы. Слабенькие, маленькие, а все равно достаточные по своей убойной силе, чтобы превратить его в кровавый ошметок.
Следом за первой тарахтелкой прошла вторая, потом третья. Гун бросился наземь, и все же его зацепило - оторвало осколком крайний палец на левой руке да немного оглушило. Он уже жалел, что не вызвал сразу капсулу. Тогда бы этим жалким тарахтелкам пришлось туго. Но пока что они были наверху - во всех смыслах.
Заживляя рану на руке и роясь в карманах в поисках регенератора, Гун обнаружил, что потерял не только его - в рваные и чуть сплавившиеся дыры простреленных карманов высыпались все стимуляторы. Искать их теперь по чащобе было безнадежно. Но рану он все-таки заживил, кое-какие медикаменты оставались. Оторванный палец бросил в боковую суму. Переживать о потере было некогда.
Тарахтелки улетели. Но почти следом началось нечто невообразимое. Гун не видел, откуда стреляют, откуда исходит опасность. Но все вокруг превратилось в кромешный ад. Причем ад этот накатывал волнами - то начинало все рваться и гореть вокруг, то вдруг снова стихало, и лишь отдельные язычки пламени лизали замшелые стволы. Земля меж стволами покрылась воронками, переломанные и обрушившиеся вниз ветви загородили дорогу.
И все же он продолжал бежать, стараясь выбирать те места, где только что рвануло, и избегая чистых, нетронутых. Цена за допущенную ошибку была высокой, а могла стать и вовсе безмерной.
Его порядком помяло в этой переделке. Но надо было благодарить судьбу за спасение, а не ныть и жаловаться. Гун так и делал.
И все же он несколько утратил контроль над обстановкой. А может, и подвели приборы. Совершенно неожиданно он выскочил на берег широкой реки и еле удержался на крутом берегу, чтобы не свалиться в воду. Но это было чисто рефлекторное движение. Уже в следующее мгновение, почувствовав, что вода чистая, глубокая и не таит смертельной опасности, Гун оттолкнулся что было силы ногами и прыгнул вниз.
У берега вода была мутной. Но к середине она прояснялась - Гун прекрасно ориентировался на глубине в три-четыре собственных роста. Конечно, видимость не та, что днем, при свете, и все же вполне достаточная. Он погрузился еще глубже. Распугал стайку каких-то сонных и пузатых рыб. Достал со дна рачка. И, разломив ему панцирь, тут же съел. Потом наспех проглотил еще нескольких непроворных собратьев своей первой жертвы. Все покрытое панцирями, хитином вызывало у него доверие. Но это не означало, что придется полностью отказаться от иного корма на этой планете. Просто слизняки, будь то голые или же покрытые легкой шерсткой, вызывали у Гуна брезгливость. Но это дело преходящее, Гун все понимал.
Течение на глубине было довольно-таки сильное. И Гун решил немного отдохнуть, отдавшись ему во власть. Пускай его ищут на земле.
Пластины, открывавшие легочные дыхательные пути, плотно сомкнулись, еще когда он только оторвался от берега и летел в воду. Чуть позже приоткрылись жаберные щели. Вода была напоена кислородом и углекислотой. Дышалось легко, свободно.
Гун повысил обзор анализаторов и лег на спину. Теперь течение несло его вниз, будто маленькую подводную лодку, только наоборот - вперед ногами, так было удобнее. Рыбы от него шарахалась по сторонам. Где-то вверху проплыл, даже не заметив подводной опасности, длинный и толстый червь, навроде того, которому Гун срезал голову. Было тихо и покойно. Это путешествие оказалось самым лучшим отдыхом после всех здешних передряг.
Временами Гун всплывал повыше, почти к самой поверхности, и смотрел в черное, усеянное звездами небо. Где-то там, в безграничной бездне, были звезды и планеты его Системы. А может, их уже давно нет, может, пыль, в которую они распались, развеяна по всей Вселенной. Кто знает! Могло ведь быть и так, что Система цела и по-прежнему живет своей замкнутой жизнью. И нет никакой уверенности в том, что она на другом краю существующего мира - может, он сам ходил кругами в своей капсуле и не так уж и далеко ушел от Системы? Все может быть. Но какая разница! Его родина теперь здесь, на этой не слишком гостеприимной, но и не самой худшей планетке. И нет путей для него - ни назад, ни в стороны.
Во время одного из таких всплытий Гун чуть не наткнулся на какое-то окаменелое бревно. Замечтался. Забыл про анализаторы и все прочее, отключил внутренние системы оповещения. А бревно оказалось не бревном. Гун еле успел отдернуть ногу - гигантские челюсти разомкнулись, а затем сомкнулись мгновенно. Но следующее движение он уловил. И, вцепившись одной рукой в нижнюю челюсть, другой в верхнюю, не дав бревну опомниться, разорвал его на две части. И тут же отбросил их. Пускай себе плывут!
Чуть позже пожалел. Надо было попробовать на вкус. Но возвращаться не хотелось. Впрочем, вскоре он утешился. Ниже по течению ему попалось еще одно "бревно". Проделав с ним то же самое, Гун отведал мясца. Оно оказалось ничуть не хуже жучиного и рачьего. Убедившись в этом, Гун наелся досыта когда еще придется!
Потом он решил немного поисследовать берега, вышел из стрежня. У берегов было много водорослей. Но он все же обнаружил небольшую подводную пещерку, вполне пригодную для временного обитания. Выгнал оттуда рыбешек, попробовал почистить камни у входа внутрь, но лишь замутил воду. И все же забрался в пещеру. Ему захотелось вдруг остаться в ней, переждать неделю, месяц, год. Им ни за что не найти его в этом подводном убежище. А капсулу можно отпустить, пускай взрывается, черт с ней, ведь все равно она обречена! Но каким-то зыбким показалось подводное счастье. Да и с капсулы надо было кое-что снять. Просто необходимо использовать ее в последние дни - потом он останется на планете практически голым. Уже за неполный день успел растерять многое, а что еще впереди!
Гун отметил пещеру в памяти и всплыл наверх. Начинало светать. Он попробовал сориентироваться. Получалась чепуха какая-то - река принесла его почти к тому самому первому месту посадки, где капсулой раздавило детеныша черной пушистой твари. Это его разозлило. Но лишь поначалу. Потом он решил, что такой поворот, может, и к лучшему - .наверняка его разыскивают где-нибудь вдалеке, думают, ушел за сутки черт-те куда!
Прошло совсем немного времени, прежде чем он выбрался к склону горы. Но с другой стороны, немного правее. А что ему еще оставалось делать! Гун тешил себя мыслью, что если не взяли за сутки, так и вообще не возьмут.
Он вскарабкался высоко по склону, поросшему однообразными стройными деревьями и чахлым кустарником. Потом стал перемещаться влево, выбирая удобное место для обзора поляны. Он начал ощущать вкус к этой игре в преследователей и преследуемого, азарт охватывал его душу. Но это не означало того, что Гун начал вдруг терять чувство меры и пренебрегать предосторожностями, вовсе нет.
Удобного места ему выбрать не удалось - не было почти никаких выступов. И тогда он вскарабкался на самое высокое дерево. Заслонился широкой ветвью, листва должна была полностью скрывать его от взоров тех, кто копошился внизу.
А там было несколько слизняков в одинаково нелепой форме. Гуну пришлось надеть очки дальнего видения, чтобы хорошенько разобрать, чем же слизняки занимаются. Но он так и не понял ничего. Трое слизняков сидели прямо на земле, кучкой, временами они подносили руки к головам и после этого выпускали из себя дым. Эта процедура была совершенно непонятна Гуну, но он догадался, что ничего существенного за ней не кроется. Еще трое ходили по поляне и прощупывали траву и землю длинными палками с расплющенными проволочными концами - тут все было ясно. Пускай ищут, подумал Гун, может, и найдут что-нибудь. Ближе к склону стояли палатки и какое-то оборудование, с этим тоже было все ясно. Какой-то слизняк без всякой системы таскался по поляне с небольшим четвероногим животным. Гун рассмотрел даже круглый ремень на шее зверька и тянущуюся от ремня длинную веревку, конец которой и держал слизняк. Гун наблюдал долго. А слизняк все подтаскивал четвероногого к трупу черной пушистой твари с вывороченными кишками, хватал его руками и все норовил уткнуть носом прямо в разлагающиеся кишки. Четвероногий отчаянно вырывался, упирался что было силы. Потом слизняк начинал бегать с ним по поляне - то кругами, то наискосок. Понять, чего он добивался от четвероногого, было невозможно.