«Как это – дочь? – удивилась Вера. – Ведь дочь – это я…»
– Мама! – крикнула она, но в трубке уже пикало.
На следующий день вернулся отец, и дома разразился жуткий скандал. Мать кричала: мало того что та семейка тянула из отца деньги все это время, а чуть вздохнули спокойно, когда его доченьке исполнилось восемнадцать, так она снова лезет в их семью.
Собственно скандалу Вера не удивилась, родители и раньше жили, по собственному выражению мамы, как кошка с собакой, то есть ссорились часто, по поводу и без всякого повода. Вера удивилась тому, что у нее есть сестра. Надо же, как интересно, старшая сестра, уже совсем взрослая, двадцать лет.
Об этом ей рассказала мама, когда страсти улеглись, и отец с утра ушел на работу. Он вообще много работал и часто ездил в командировки, как Вера поняла позже, чтобы поменьше бывать дома.
У них с матерью уже тогда начались бесконечные размолвки и разногласия. А тогда мама объяснила Вере – нехотя, сквозь зубы, чужим холодным голосом, – что отец был раньше женат, и у него была там дочка, которая теперь выросла, ей уже двадцать лет. И ничего общего у них с Верой быть не может, потому что та семья – все очень плохие, непорядочные люди, и вообще, чтобы Вера больше не приставала с расспросами, хватит об этом.
Как всегда, когда мать сердилась, лицо у нее пошло красными пятнами, и голос срывался. Вера очень боялась такую маму, потому что она начинала задыхаться и размахивать руками, как ветряная мельница крыльями.
Однажды, после того, как Вера попала ей под горячую руку, и на щеке у нее долго заживал большой синяк, отец настоял, чтобы мама пошла к врачу. Сам он синяка не заметил, а если заметил, то не обратил внимания – по настоянию матери, Вера сказала всем, что упала. Но во дворе его остановила соседка – бывшая учительница, и сообщила все подробности, она-де, сама слышала крики и шум ломаемой мебели, а потом девочка оказалась с синяком.
Соседка была женщиной твердой, по старой памяти были у нее знакомые и в милиции, и в школе, где училась Вера, так что отец не мог просто так отмахнуться и устроил матери допрос с пристрастием, который кончился обычным скандалом.
Отец призадумался и отправил мать на обследование в дорогую частную клинику, поскольку к участковому врачу она идти категорически отказалась.
В клинике мать приняли хорошо, долго обследовали, передавая из кабинета в кабинет, взяли кучу денег, нашли множество мелких непонятных болезней, после чего мать записалась на консультацию к приходящему профессору. Который, наскоро пролистав сильно пополневшую карточку, заявил, что все болезни, что нашли у матери, – полная ерунда, что бессонница у нее от чрезмерного просмотра телевизионных сериалов на ночь, а депрессивное состояние от безделья. И нет никакой астмы, и сердце в порядке, а задыхаетесь вы, дама, исключительно от злости и дурного характера. Так что не надо никаких лекарств и процедур, а лучше пробежка утром и прогулка вечером, телевизор выключить надолго, а как захочется с мужем поругаться или на ребенка наорать, так сразу идите и вымойте во всей квартире полы. Или занавески постирайте. Трудотерапия – отличное лекарство от нервных болезней.
Профессор был немолодой и вообще человек старой закалки, через некоторое время его перестали приглашать в ту клинику на консультации, так как он распугивал обеспеченных клиенток и тем самым лишал клинику верного дохода.
Все подробности Вера узнала, когда мама разговаривала со своей подругой по телефону. Мать была страшно зла и говорила чересчур громко, так что слышно было во всей квартире. Карточку она спрятала, но результаты обследования стали известны отцу – не иначе та подружка ввела его в курс дела, мать потом и с ней разругалась.
А тогда отец только хмыкнул и даже не стал скандалить, видно, принял уже решение уйти. Но все тянул с его выполнением, так что продержались они еще года два. После чего как-то, вернувшись из школы, Вера застала дома форменный кавардак. Мама – красная, как рак, и растрепанная, как дикобраз, била посуду и резала одежду отца. Вера успела еще заметить, что вещи все были поношенные, очевидно, все, что поновее, отец унес из дома заблаговременно.
Выпустив пар, мать сухо сообщила Вере, что отец ушел из семьи, то есть бросил их, и денег теперь будет давать только на Веру.
Вера лишь пожала плечами – за последние годы ей осточертели бесконечные ссоры и скандалы родителей, с отцом же не было у нее особенной любви – тот мало обращал внимание на дочку. Вера тогда страдала от подростковых прыщей и вообще казалась себе некрасивой, глупой и неуклюжей. И не было рядом никого, кто бы сумел ее в этом разуверить или, по крайней мере, утешить.
Первый год после развода мать бесконечно цеплялась к Вере по поводу и без, так что Вера научилась отвечать ей в таком же духе. Но это ничего не дало, мать только еще громче начинала орать и кидалась в Веру любыми предметами, попавшими под руку. Не то чтобы Вера ее боялась – теперь она выросла и могла за себя постоять, просто не хотелось появляться на людях с синяками.
По прошествии примерно года мать устроилась на дополнительную работу, потому что денег, что присылал отец на Веру, катастрофически не хватало.
Мать никак не могла смириться с понижением уровня жизни, тратила то немногое, что оставалось от отца, направо и налево, а ведь даже Вера в четырнадцать лет понимала, что если денег стало меньше, то нужно умерить потребности.
Устроившись на дополнительную работу, мать стала приходить домой поздно и очень усталая, так что ела то, что приготовила Вера, и ложилась на диван. Скандалить у нее не было ни сил, ни времени, и в доме установилось относительное спокойствие.
Как видно, тот профессор, что консультировал мать в платной клинике, все же был в чем-то прав.
Теперь мать с дочкой почти не разговаривали, так что когда Веру накрыла первая юношеская любовь, ей и в голову не пришло поделиться с матерью. Любовь звалась Сережей Одинцовым и училась в параллельном десятом «Б». Вера прошла все стадии этой любви – от вздохов, желания, чтобы он хотя бы кинул взгляд в ее сторону, до бессонных ночей и рыданий в подушку.
Лариска, которая была в курсе всей эпопеи, утверждала, что у Веры очень занижена самооценка, и в кои-то веки оказалась права. Вера росла нелюдимой, и не то чтобы робкой, но комплексы расцветали в ней махровым цветом. Она стеснялась в компании, говорила тихо и редко, не любила шумных развлечений.
И как же она была счастлива, когда Сережа наконец обратил на нее внимание!
Все было прекрасно, они гуляли, взявшись за руки, ходили в кино и на дискотеку, разговаривали обо всем на свете, целовались в скверике и однажды, когда Сережа пришел к Вере якобы готовиться к контрольной по математике, оказались в постели.
То есть только собирались, Вера не подталкивала его, но согласна была на все. Раз он хочет – она сделает все для него.
В тот раз помешала соседка – та самая бывшая училка. Она неожиданно позвонила в квартиру – захлопнула дверь, забыв ключи, и хотела позвонить дочери, чтобы привезла запасные. Окинув внимательным взглядом Веру – встрепанную, в кое-как застегнутой блузке, с красными щеками, – она, надо думать, все сразу просекла и решила принять экстренные меры.
Вериной матери она ничего не сказала – как Вера поняла значительно позже, соседка здорово ее недолюбливала за отвратительный скандальный характер, однако поговорила с классной руководительницей Веры. И та стала посматривать на Веру с подозрением.
И потихоньку вокруг влюбленных образовался заговор. Сережа теперь был очень загружен – то в спортивную секцию, то записался на подготовительные курсы, то мама просила помочь по хозяйству. По телефону отвечала всегда его мама преувеличенно любезным голосом. Мобильник часто вообще молчал.
Вера долго не могла понять, что же происходит: вроде бы не ссорились они, все было хорошо – и вдруг такое неожиданное охлаждение. При встрече он смущенно отводил глаза, а потом вездесущая Лариска сказала, что он бегает от Веры. Тогда они с Ларкой едва не подрались.
А потом была новогодняя дискотека, где Сережа весь вечер увивался за первой красавицей школы Викой Пашкевич. И та явно его отличала среди других своих поклонников.
Вера смотрела на это безобразие со стороны и из последних сил пыталась сохранить лицо. Судя по злорадным взглядам одноклассников, ей это плохо удавалось. Она даже не могла уйти с дискотеки пораньше, потому что дверь школы была закрыта, чтобы не просочились снаружи подозрительные элементы и не выбегали старшеклассники покурить и выпить чего покрепче.
Стало совсем плохо, когда Вера перехватила самодовольный взгляд Виктории. Та стояла в окружении парней, которые наперебой пытались привлечь ее внимание, а она нарочно прижималась к Сереже и, переводя глаза на него, говорила что-то низким волнующим голосом.
Голос у нее был очень звучный, вечно на всех торжественных мероприятиях ее выпускали на трибуну. Высокая, с пышными волосами и огромными, чуть навыкате глазами, она отлично смотрелась на всех официальных сборищах.
Вере хотелось вцепиться заразе Вике в волосы и выцарапать эти глазищи, разорвать платье и орать при этом что-то несусветное. Но перед глазами, как всегда, встала мать, ее распахнутый в крике рот, ее красное лицо, хриплые вздохи, ее руки, мотающиеся сами по себе.
И Вера окаменела на месте. Слишком часто в детстве она видела скандалы, у нее на них образовалась своего рода аллергия.
Вскоре всем надоело изводить Веру, тем более что со стороны казалось, что она никак не реагирует. Дождавшись, когда все танцевали и в зале приглушили свет, Вера тихонько двинулась к выходу. На лестничной площадке она столкнулась с классной руководительницей. Очевидно, лицо у Веры было такое, что даже до недалекой тетки кое-что дошло. Она остановила Веру и начала говорить фальшивым участливым голосом, что все пройдет, что сейчас Вера, конечно, расстроена, но все делается для ее же блага…
Тут классная остановилась, сообразив, видно, что несет чушь.
Вера же в это время думала о том, что классная очень удобно стоит, спиной к лестнице. Вот подтолкнуть ее легонько – и покатится она по ступенькам, пытаясь схватиться за балясины. Но у нее ничего не получится, так что пролетит она пролета два, не меньше. И вполне может сломать себе шею. А что – тетка она не худенькая, плотной комплекции…
– Вера, что ты молчишь? – спросила классная неуверенно, видя, что Вера вцепилась в перила, так что побелели костяшки пальцев.
– Уйдите, – глухо сказал Вера, – я вас очень прошу…
Классная испуганно отпрянула в сторону, а Вера скатилась по лестнице, пролетела вестибюль и выскочила в очень кстати открытую дверь – охранник сам вышел покурить.
Вера побежала домой как есть – в легком платье и туфельках, долго шла, спотыкаясь в снегу – дело было под Новый год, а когда дошла наконец до дома, из головы вылетели все мысли, кроме одной – согреться. Матери не было дома, чему Вера обрадовалась – не хватало ей еще скандала. Она напустила полную ванну и плюхнулась туда прямо в платье и колготках – не было сил ничего снимать. Когда прошла ужасная дрожь, Вера с трудом выползла из ванны. Мокрое платье пришлось разрезать ножницами, так сильно оно облепило тело, клочья колготок также отправились в мусорное ведро.
Мать пришла поздно – у нее на работе тоже была корпоративная вечеринка. Увидев лужу в ванной, она собралась было заорать, но махнула рукой и легла спать.
После прогулки в мороз в одном платьице Вера заболела воспалением легких, утром у нее была температура, мать вызвала врача. Веру неделю продержали в больнице на уколах и капельницах, после чего от антибиотиков она впала в апатию.
Лариска притащилась в первый же день после выписки, захлебываясь, рассказывала, как долго обсуждали в классе Верину историю, как кто-то поначалу пустил слух, что она хотела покончить с собой, как классная призывала относиться к Вере внимательней и мягче и как она, Лариска, поклялась, что со стервой Викой она не будет разговаривать никогда.
– Вряд ли она это заметит… – Вера с трудом разлепила сухие потрескавшиеся губы.
Лариска обиделась и ушла. Вере было все равно.
Остаток школьных лет прошел незаметно. Не было в них ничего для Веры интересного. С Сережей Одинцовым они больше не общались, теперь уже Вера его избегала, первой отводила глаза при встрече. Лариске она строго-настрого запретила даже упоминать его имя. Вику Пашкевич он больше не интересовал, да это и раньше было ясно. Сережа, похоже, не слишком по этому поводу расстраивался. Впрочем, Вере и в самом деле было все равно.
Престарелая соседка-учительница продала квартиру и переехала к дочери, приходила прощаться, но Вера даже не вышла из своей комнаты. Мать так и не узнала ничего про Верину неудавшуюся любовь.
В последнем классе Вера, как и все, занялась учебой. Школа у них была хорошая, все выпускники собирались поступать в вузы. Точные науки шли у Веры неважно, зато хорошо давались языки и литература. Решила поступать в педагогический на английское отделение, так как в университет нечего было и соваться. А так матери даже удалось выжать из отца какие-то деньги на репетиторов.
Отец, с тех пор как ушел, в их квартире больше не появлялся и не делал попыток увидеться с Верой. На окончание школы прислал, правда, денег на подарок. Мать тогда процедила сквозь зубы, что у отца уже третья жена, очень деловая девица, из молодых, да ранних, что дела, судя по всему, идут хорошо, но чтобы Вера не особенно надеялась, что ей что-то обломится – как только стукнет ей восемнадцать, так папочка ее и знать не захочет.
Вера пожала плечами – и так не хочет, а Вера навязываться не станет.
И правда, как только отпраздновали Верино восемнадцатилетие, деньги от отца поступать перестали.
Вера училась, подрабатывала как могла, мать в это время познакомилась, как она выражалась, с приличным человеком. Было похоже, что она сильно им увлеклась – характер стал явно лучше. Однако была одна проблема: ее друг был женат. И хоть готов был, по выражению матери, соединить с ней свою жизнь, но собирался оставить все нажитое прежней семье, чтобы не было потом обид.
В конце концов, он купил дом в деревне, и мать уехала туда с ним пока что на лето. А там решила остаться насовсем. За это время она очень изменилась – стала гораздо проще и как-то человечнее, что ли, видно, новый ее муж хорошо на нее влиял. Не изменилось только ее отношение к Вере – она была к дочери совершенно равнодушна. Что ж, Вера к этому привыкла.
Она окончила институт и стала искать работу. Ничего приличного не попадалось, оказалось, что, зная в совершенстве один только английский язык, не приходится ни на что рассчитывать.
Без связей и знакомств можно было устроиться лишь в школу или секретарем-референтом в какую-нибудь небольшую фирму.
В секретари Вера идти не хотела – там кофе начальнику надо подавать и вообще там высшее образование необязательно, не для того она пять лет над учебниками корпела. Школьные воспоминания были еще чересчур свежи и не вызывали ни малейшего желания работать в школе, однако нужно было на что-то жить, и Вера решилась, выбрав, естественно, не свою бывшую школу, а другую, не так близко от дома, там как раз «англичанка» ушла в декрет.
Нельзя сказать, что ей нравилась работа – вечно встрепанные пятиклассники, орущая толпа на переменах, нагловатые старшеклассники, хамские девицы, с пренебрежением оглядывающие ее одежду, подозрительная завуч, грозная директриса, которую боялись все.
Но потихоньку Вера привыкла. Другая «англичанка» – пожилая, болезненная – относилась к ней неплохо, помогала советами, так что все постепенно наладилась. К тому же в школе появился новый историк Андрей Викторович – молодой, подающий надежды. Говорили, что он пишет диссертацию и пришел в школу временно, потом будет искать более подходящее место в крупном исследовательском институте, чтобы заниматься наукой.
Коллектив в школе, как водится, был преимущественно женский, физкультуру и то вела здоровенная громогласная тетка, бывшая метательница молота. Где-то внизу, в мастерской, скрывался трудовик Степан Степаныч, которого вся школа, включая первоклассников, звала Стакан Стаканыч (понятно, за что), да скользил по коридорам неслышной тенью старенький преподаватель рисования.
Был еще один индивидуум мужского пола, который преподавал странную дисциплину под названием ОБЖ и носил смешную фамилию Дырочкин. И хотя был Дырочкин плешив, немолод и кривоног, его крепко держала на коротком поводке литераторша.
Вера старалась во все эти интриги не вникать – да ей было и неинтересно. Хотя некоторые училки и стремились довести до нее все подробности. Вера по наивности полагала, что если она не будет слушать сплетен, то и про нее никто не станет сплетничать. Нужно относиться ко всем по-дружески, ровно и спокойно.
В основном все учителя были замотаны работой и семьей, у кого она была. Всем давно уже осточертела школа, они терпеть не могли учеников, те платили им тем же.
Родители орали на собраниях и грозили всяческими жалобами. Из роно и министерства приходили грозные циркуляры, но их никто не боялся, потому что все учителя справедливо полагали, что дальше школы их не пошлют и меньше класса не дадут. Так оно и было.
Директриса, как это обычно бывает в школе, держалась особняком, в школьных разборках и интригах участия не принимала. Была она совсем не похожа на типичного директора школы, какими показывают их в кино, какой была прежняя Верина директорша – толстая тетка с визгливым голосом и тремя подбородками, аккуратно выложенными на блузку.