Фрейд сошел бы с ума, пытаясь расставить все по полочкам в ее сумасбродной душе. Сама она ни за что не взялась бы за сию безнадежную задачу. В этих душных, горячих тропических джунглях пришлось бы прорубать путь острым, как бритва, мачете.
Мурат догадывался, каким способом она добывает деньги, но молчал. Санди не станет его слушать, она рабыня своих прихотей, завороженная звоном монет. Эта златокудрая вакханка не торгует собственным телом, она приносит его на алтарь Эроса и требует взамен богатых подношений. Скупердяям не место в храме любви.
«С меня она не берет ничего, кроме ласк, — подумал он. — Наоборот, щедро одаривает. Я должен наказать Игоря за то, как безобразно он обошелся с ней. Может, дать ему пару раз по физиономии?»
— Никонов тоже не жаловался на здоровье, — заявила она. — Он был молод, полон сил и творческих планов. И где он сейчас? А Игорь что, заговоренный? Если он вытворяет с женщинами то же, что со мной, какая-нибудь обязательно с ним поквитается. Будь уверен!
— Натурщицы, которых он приглашает, не жалуются, — заметил Мурат. — Ты переспала с Никоновым? — вдруг спросил он, опуская глаза.
— Ревнуешь?
— Куда ты ходила перед концертом? Я думал, ты в дамской комнате, ждал, ждал. Мы даже не вошли в зал!
— Чего туда входить? Раз маэстро скончался.
— Ты как будто знала…
Александрина грациозно уселась и заложила ногу на ногу. Полы шелкового домашнего платья разошлись, высоко открыв ее идеальные бедра. Она бы прекрасно смотрелась на обложке «Плейбоя». Тридцать восемь лет пролетели, не коснувшись ее великолепного тела.
— Говори прямо, что ты имеешь в виду, — ослепительно улыбнулась она. — Смелее!
Воцарилось молчание, полное невысказанных претензий.
Мурат проглотил слова, которые вертелись у него на языке. Санди не оправдывалась, считая это ниже своего достоинства.
* * *Едва за мужем закрылась дверь, Инга кинулась звонить Астре.
— Мне не удалось отговорить Михаила Андреевича от поездки, — чуть не плача, сообщила она.
— Я так и думала.
— Что же делать?
— Его будут охранять, не волнуйтесь.
— Он… у него, кажется, есть любовница, — прошептала бывшая балерина.
— Почему вы так решили?
— Я спросила… Он не признался, конечно…
— Хотите, я к вам приеду? — предложила Астра. — Попьем чаю, поболтаем. Вы мне картину покажете.
— Какую картину? Ах, ту… Хорошо.
В голосе Теплинской звучали боль и растерянность. Муж изменяет ей, это ясно… Существуют ли в природе мужья, которые не позволяют себе развлечений на стороне? Вряд ли.
— У вас есть прислуга?
— Да, домработница, — ответила Инга. — Приходящая. Иногда я приглашаю повариху. А так… обхожусь своими силами. Не люблю чужих в доме.
— Лучше, чтобы она меня не видела и не слышала нашего разговора.
— Разумеется. Но сейчас ее как раз нет.
— Тогда я выезжаю.
Через два часа женщины уже сидели за сервированным к чаю столом и мило беседовали.
— В сущности, я ужасно одинока, — призналась хозяйка. — Миша для меня все: и мама, и папа, и брат, и друг. Если я не могу что-то сказать ему, то вынуждена держать это в себе.
— А Лидия?
— Она выкладывает мне даже постельные подробности. А я так не умею. Да и делиться было особо нечем. Лев Толстой правильно подметил: все счастливые семьи похожи друг на друга…
— Родители у вас есть?
— Отец. Мама умерла, когда мне не исполнилось и шести лет. У нее была редкая неизлечимая болезнь. Папа женился, потом развелся… затем опять женился. Ему было не до меня. Вы не подумайте, что я на него в обиде, вовсе нет! Я поступила в балетную школу, потом в училище. Танцы составляли всю мою жизнь. Больше я ничем не интересовалась. Балет, музыка, волшебство сцены, огни рампы, запах кулис, тяжелый занавес, плывущий в разные стороны… Это как наркотик.
— Вы поддерживаете отношения с отцом?
— Формально. Звоню по праздникам, помогаю деньгами. Мы давно отдалились друг от друга.
Инга угощала гостью банановым десертом, творожным тортом и заварными пирожными.
— Сладкое успокаивает, — говорила она. — В детстве и юности я себя во всем ограничивала, теперь наверстываю.
— Можно взглянуть на портрет?
— Конечно. Я повесила его в большой гостиной, в нише. Идемте!
Пышноволосая дама в золоте, оправленная в массивный багет, сразу приковала к себе взгляд Астры. Лицо слегка запрокинуто, алые губы приоткрыты, грудь нежно просвечивает сквозь тончайшую ткань платья… и мертвая мужская голова, которую красавица держит в руках. Замысел оправдывает себя с лихвой: от картины не оторвешься. Художник Домнин — странный человек, но в мастерстве ему не откажешь.
— Что скажете? — спросила Инга. — Нравится?
— Не то слово…
— А меня от портрета дрожь пробирает.
— Говорите, у этой головы черты вашего мужа?
— Так кажется только мне. Вот, сравните. — Она взяла с полки семейную фотографию в рамке из оникса, где господин Теплинский улыбался и обнимал жену. — Похож?
Астра обстоятельно проанализировала признаки сходства и различия: последних набралось больше.
— Скорее нет, чем да, — вынесла она свой вердикт.
— Значит, я ошибаюсь, — со вздохом признала хозяйка. — Болезненное воображение, нервы. Может быть, и про любовницу я выдумала. Мишу удивил мой вопрос, потому он и замешкался. Я сама во всем виновата! Хотела быть просто женой, любить его, ждать, встречать, заботиться о нем, но мужчинам этого мало. Им не хватает борьбы, схватки, они стремятся не покорять, а покоряться. Это их возбуждает. Когда в их любовной гавани полный штиль, они начинают искать бури и уходят в открытое море.
Она с надеждой посмотрела на Астру.
— Я хочу знать, с кем Миша… кто его любовница.
— Зачем?
— Хочу, и все. Я чувствую, он любит меня… продолжает любить. Но та женщина дает ему что-то большее.
— Не думайте об этом, — посоветовала Астра. — Он ведь не собирается уходить из семьи? Иногда страсть овладевает человеком, как недуг. Нужно дать ему переболеть и дождаться выздоровления.
Инга не слушала.
— Вы замужем? — спросила она.
— Нет.
— Вам легко говорить. Помогите мне найти ее! Интересно, он взял ее с собой в поездку?
— Вряд ли. Любовница может повредить имиджу добропорядочного семьянина, которого придерживаются политики.
— Только не в России.
— Все же, думаю, Михаил Андреевич не так глуп, чтобы афишировать свои альковные забавы. Если он и грешен, то хранит это в тайне.
— Я ни разу ему не изменила, — с тоской произнесла Инга. — Даже в молодости. Я берегла себя для супруга, чтобы прийти к нему чистой, и верила, что найдется мужчина, который оценит мою девственность. Целомудрие касается не столько тела, сколько души! А он взял мою душу, выпил ее до дна… и отправился на поиски другого источника. Это несправедливо.
— Где вы видели справедливость? Не окружайте себя химерами, живите среди реалий.
— Что вы называете реалиями? Грязь?
В Астре проснулась актриса.
– Белейшие цветы растут из тины, — с выражением процитировала она. — Червонней всех цветов на плахе кровь. И смерть — сюжет прекрасный для картины. Это Бальмонт.
Инга молчала, пораженная. Ее щеки порозовели, а брови взлетели вверх.
— Вы любите Бальмонта? Странный вкус для… — Она споткнулась, подбирая подходящее слово. — Для женщины-сыщика.
— Это мое хобби. А училась я театральному искусству. Мы с вами, в некотором роде, коллеги.
Бывшая балерина печально улыбнулась.
— Вот именно, в некотором роде. Не надо было мне бросать сцену! Я пожертвовала ради семьи всем, и все оказалось напрасно. Была ли я любима? Теперь не знаю. Наверное, тогда, во время спектакля, Теплинского очаровала фея, сильфида, а совсем не я. В том и магия искусства, что оно околдовывает воображаемыми образами! Вы понимаете? Разве можно жить в вечном плену иллюзий?
Астра не стала ее разубеждать. Театр мало отличается от действительности, или наоборот. Каждый сам выбирает, сколько масок носить: одну, три, десять. Одну — скучно, десять — хлопотно.
— Меня бог наказал! — ужаснулась Инга. — За то, что я вышла замуж по расчету. Это расплата. Лестно было стать женой генерального директора… при квартире, машине и связях; ни в чем не нуждаться, не работать. Уже потом я полюбила мужа, когда прожила с ним около года, — искренне, всем сердцем. Но — потом! Нельзя вступать в брак без любви… Вы знаете, за мной ведь ухаживал один робкий молодой человек, но куда ему было соперничать с Теплинским! Возможно, я прошла мимо настоящего чувства, променяла на достаток, на положение в обществе…
По ее лицу текли слезы запоздалого раскаяния, безвозвратной потери.
По ее лицу текли слезы запоздалого раскаяния, безвозвратной потери.
— Вы же были счастливы?
— Да… впрочем, это мог быть самообман. Люди очень искусны в таких вещах, — Инга горько усмехнулась. — Я боюсь, что Мишу убьют, а он и так уходит от меня. Или уже… ушел. Он неосознанно мстит мне.
«Мстит! — подумала Астра. — Будет отмщен… Может быть, в загадке Сфинкса говорится о нем самом? Он хочет поквитаться за нанесенную ему обиду или причиненный вред? Кому Теплинский насолил? А Никонов?»
— По-моему, вы преувеличиваете, — мягко сказала Астра. — Давайте вернемся к Сфинксу. Вы пробовали ответить на его вопрос?
— Думала. Я совсем не знаю, какую жизнь вел Миша до встречи со мной: с кем он сталкивался, кто его враги, кто друзья. Он не посвящал меня в свои дела ради моего же спокойствия. Приходил домой… и говорил только о том, что касалось нас, о детях, иногда о бывшей жене Вере — хотел отключиться от бизнеса, от суеты, от проблем.
— У вас нет друзей?
Инга прижала ладони к щекам и отрицательно качнула головой.
— Получается, нет. Партнеры, сотрудники, приятели, «нужные люди» — кто угодно, кроме друзей. У меня, кстати, тоже с подругами не густо. Одна Лида Отрогина.
Круг замкнулся на Отрогиной. «Все, — решила Астра. — Это показатель. Больше я ничего сегодня не узнаю у госпожи Теплинской. Пора прощаться! Если появятся новые идеи, я приду, и мы побеседуем».
Перед уходом она долго рассматривала портрет, написанный Домниным. Что-то пророческое ощущалось в этой работе. Творчество — совершенно неизученная сфера человеческой деятельности, терра инкогнита.
По дороге домой Астру не покидало ощущение, что она упустила какую-то важную подробность. То ли в словах Инги прозвучал смутный намек, то ли у нее самой мелькнула правильная мысль, вильнула хвостом и уплыла, как рыба в зеркале.
Глава 14
Матвей и Лариса повздорили. Они пообедали вместе в пиццерии, и Лариса ждала, что за этим последует любовное свидание. Но Карелин вел себя как старый приятель: шутил, посмеивался, хвалил ее новую прическу, явно избегая интимных моментов.
— У тебя кто-то есть? — пристала она. — В твоих окнах допоздна горит свет. Я звоню, а ты отвечаешь, что в спортзале, с ребятами.
— Это допрос? С каких пор ты ходишь под моими окнами?
— Не хожу, а случайно проезжала мимо — вижу, свет. Захотелось услышать твой голос, а ты, оказывается, в «Вымпеле»: тренируешь мальчишек. Врать некрасиво, Карелин.
Он не собирался оправдываться.
— Так кто у тебя?
— Мы договорились, что оба совершенно свободны в поступках и симпатиях, — ровно произнес Матвей. — Ты живешь с мужем, я могу позволить себе пригласить в гости красивую девушку. Будь любезна, оставь претензии.
Она проглотила готовое вырваться ругательство и достала из сумочки сигарету, щелкнула зажигалкой.
— Извините, у нас не курят! — предупредила официантка.
— Черт!
— Не нервничай, — усмехнулся Карелин. — Это тебя старит. Стресс провоцирует появление морщин.
— Прекрати! Малолетку завел, что ли, раз я уже стала старухой? На девочек-целочек потянуло? Так за совращение малолетних — статья!
Он скривился.
— Будешь носить мне передачи.
— Ты белены объелся? — разошлась Лариса. — Нарочно меня дразнишь? Что за мужики пошли? Извращенец на извращенце!
Он решил быстро и надежно переключить ее с темы секса на что-нибудь другое. Перегнулся через столик и прошептал:
— У меня к тебе серьезное дело. Только никому! Если бы ты решила отравить своего мужа, какой бы яд выбрала?
Лариса так и застыла с открытым ртом. По профессии она была химиком и даже работала в какой-то научной лаборатории, пока не вышла замуж за Калмыкова.
— Ты в своем уме? Зачем мне кормильца травить? Курочку Рябу, которая золотые яички несет?
— Я же говорю: если бы, — оглянулся по сторонам Матвей. — Помнишь, мы на концерт Никонова ходили? Болтают, скрипача жена на тот свет спровадила. Из ревности.
— Ну да! — уверенно подтвердила Лариса. — Она его отравленной булавкой уколола. Это не секрет! Я на днях в парикмахерской сидела, там две кумушки целый час трещали про Никонова и его жену. У того любовниц было не счесть, а супруга беременная страдала, терпела, сколько могла, потом не выдержала и… решила: лучше один раз поплакать, чем всю жизнь мучиться. Только доказательств против нее нет. Молодец баба! Так все обставила, не подкопаешься. Яд подействовал мгновенно, Никонов и пикнуть не успел.
— А что за яд?
Лариса пожала плечами, обтянутыми кашемировым свитером фисташкового цвета.
— Похоже, какое-то курареподобное вещество. При попадании в кровь микроскопической дозы вызывает паралич вначале лицевых мышц, затем шеи, рук, ног и диафрагмы. Все, конец. Без конвульсий, стонов и криков о помощи.
— Где она достала кураре?
— За деньги что угодно можно купить. Вообще толковый химик и сам в состоянии приготовить такую отраву. Курареподобные вещества применяются в медицине… — Она замолчала и уставилась на Карелина. — Тебе-то зачем?
— Так просто. Любопытно!
— Странный интерес. — Лариса подозрительно прищурилась. — Уж не собираешься ли ты…
— Я не женат, — рассмеялся он. — Травить мне, слава богу, некого. Разве что совращенных малолеток, чтобы в милицию не донесли.
— Чего выдумал? Язык без костей!
Он чмокнул Ларису в напудренную щеку и поморщился. Духов она, при всей своей светскости, лила на себя не жалея. За ней тянулся густой шлейф аромата марокканской розы и китайской магнолии.
— Мне нравится зеленое яблоко, — сказал он. — Или красный кедр.
Лариса возмущенно фыркнула. Духи стоили уйму денег и не подлежали критике.
— Тебя подвезти?
Она отказалась. Следовало соблюдать приличия. Калмыков закрывал глаза на поведение жены, но требовал уважать его репутацию.
Дома Матвей поделился с Астрой информацией о «курареподобных веществах». Оказывается, они не являются экзотической редкостью и используются не одними южноамериканскими индейцами.
Она поблагодарила. Все же Матвей принимает участие в расследовании, неохотно, вяло, но кое-что делает.
— Как Теплинский? — вскользь спросил он. — Судя по всему, жив и благополучно совершает свое политическое турне?
* * *Шли дни. Каждое утро Астра звонила Инге и справлялась о здоровье ее супруга. Пока ничего страшного не происходило.
Сфинкс стал навязчивой идеей, преследующей Астру круглые сутки, наяву и во сне. Она еще раз побеседовала с Людмилой Никоновой, убедившись, что чем больше узнает о покойном, тем дальше отодвигается разгадка.
Несчастная мать поведала ей о своей неудавшейся судьбе. Она рано вышла замуж, по большой любви, как ей казалось, и уже через год, будучи на сносях, осталась одна, без работы, без средств к существованию, без надежды на будущее.
— Я не успела получить образования, — вспоминала она. — Мой супруг был военным. Мужественное лицо, широкие плечи, офицерская форма, погоны… В общем, я потеряла голову. Прямо со школьной скамьи побежала в загс, боялась, опоздаю. Муж увез меня в глухой гарнизон, жили в ужасных условиях, в каком-то недостроенном бараке. Крыша протекала, изо всех щелей дуло, удобств никаких. Младшие офицеры неделями не появлялись дома, а их жены мыкались, кто как мог. Человек ко всему привыкает, кое-как и я приспособилась к тамошнему житью-бытью. Вдруг, как гром среди ясного неба, мужа переводят в новую часть. А я, как назло, подхватила воспаление легких. Уехал он один, написал, что живет в палатке, топит «буржуйку», воду носит из лесного ручья и ждет меня, не дождется.
— Весело.
— Очень, — горько усмехнулась Людмила Романовна. — Хоть бы подумал, как я после болезни, слабая, худая, как щепка, буду жить в лесу, где нет даже барака. В санчасти не понимали, почему я вроде бы выздоровела, а чувствую себя плохо. Оказалось, всему виной — беременность. Антибиотики, которые мне кололи, с одной стороны, помогли, с другой — навредили. «Вам нужно в специализированное отделение, — сказал капитан медицинской службы. — У вас есть родители? Поезжайте домой, а то потеряете ребенка».
— И вы уехали?
— Что мне оставалось? Наш род по женской линии несчастливый. Дед с войны не вернулся, отец ушел от мамы, когда я делала свои первые шаги: я его совсем не помню. И мой красавец-муж фактически отказался от меня. До сих пор храню его гневное письмо, полное обвинений и упреков. Ты, дескать, никогда меня не любила, раз испугалась трудностей и сбежала. Жена офицера знает, на что она идет, и должна быть готова к любым жизненным поворотам. Если не приедешь, пеняй на себя, я буду считать наш брак ошибкой.
Никонова тяжело вздохнула, та давняя драма потеряла былое значение перед лицом постигшего ее горя.