— И ты дал ему уйти? Мама, я его сейчас убью! — протянула к нему руки Мессалина, с явным намерением воплотить угрозу в жизнь, но Воробей юрко увернулся от ее пальцев и снова торопливо заговорил, чуть заикаясь от страха:
— Я тоже решил, что опоздал, но потом увидел такое, от чего обомлели все, кто был поблизости от храма.
— Ну и?.. — У Мессалины от нетерпения сердце было готово вырваться из груди.
— Стражники вывели префекта претория, который выглядел точно мокрая курица, и куда-то повели. Тут такая повисла тишина, что я даже испугался. Вся площадь молчала, провожая его глазами. А потом все начали кричать и обниматься от радости, а я побежал следом за стражниками и увидел, что они повели этруска в тюрьму, а сенаторы побежали из храма… А я побежал к вам… Вот…
Он робко взглянул на своих хозяек, не зная, что ожидать за свои труды: порку или награду, но те потрясенно смотрели друг на друга.
— Так вот оно что… — выдохнула Мессалина, пытаясь собраться с мыслями.
— Я предполагала что-то похожее, но не думала, что Тиберий предпримет столь радикальные меры. Мы слишком рано сбросили его со счетов… — Тут Лепида опомнилась и, оглянувшись по сторонам, заметила, что в атриуме собралось слишком много лишних ушей.
— Ты можешь идти, — кивнула она мальчишке, нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу. — Если все окажется так, как ты сказал, то я тебе дам двадцать, нет, сто сестерциев. Но если ты солгал — выпорю так, что ты месяц не сможешь ходить. Понял?
— Благодарю, госпожа! — Обещанная награда была гораздо большей, чем он предполагал, и довольный Воробей умчался, подпрыгивая от радости, на кухню. За ним потянулся целых хвост из прислуги, желающей услышать больше подробностей.
Дождавшись, когда топот множества ног затихнет в направлении кухни, Лепида сделала дочери знак, чтобы та последовала за ней в перистиль — внутренний дворик, украшенный греческими статуями и прелестными газонами. В центре всей этой красоты возвышался фонтан, изображавший трубящего Тритона, но сегодня им было не до его прохладных струй.
— Ты понимаешь, что произошло? — начала Лепида, убедившись, что никто не подслушивает их разговор.
— Император возвращается в Рим?
— Видимо, да. Но это потом, а сейчас наверняка начнутся репрессии. Будут преследовать всех, кто так или иначе связан с этруском и его семьей. Боюсь, что полетят головы. Слава Минерве, что мы были от него далеки, если не считать…
— Вот-вот, — чуть более злорадно, чем ей хотелось, подтвердила Мессалина. — Не зря вчера Макрон об этом спрашивал.
— И что нам теперь делать? — вконец расстроилась матрона, жалевшая, что они слишком рано вернулись в этом году из Путеол, где пережидали летнюю жару.
Мессалина почувствовала вдруг жалость к этой стареющей женщине, с которой они никогда не были по-настоящему близки.
— Ничего страшного не произошло, мама. В конце концов, Макрон всего лишь мужчина, который, правда, как говорят, любит свою жену. Однако что-то мне подсказывает, что если я приложу немного усилий, то…
— Что ты говоришь, глупая девчонка! Не хватало еще, чтобы ты легла в постель с другом отца! Макрон был с нами очень любезен, и я надеюсь, что все обойдется.
— Его любезность ни о чем не говорит. Ты сама только что слышала, что с Сеяном он был тоже весьма любезен в это утро. Поверь мне, я знаю, что говорю.
— Ты стала циничной.
— Учителя хорошие были.
Лепида пристально посмотрела на свою дочь. Перед ней стояла красавица, глаза которой были холодны, как родниковая вода. Как, когда она пропустила момент, после которого ее дочь из непосредственной девочки превратилась в бездушную и хитрую женщину? Этот вопрос еще долго не давал матроне покоя. Но если бы кто-нибудь сказал гордой римлянке, что превращение произошло в тот момент, когда Мессалина услышала об исчезновении Квинта, то Лепида не поверила бы своим ушам. Не могла ее дочь, краса и гордость семьи, так убиваться из-за какого-то несчастного раба, пусть даже он и был недурен в постели. Честь римлянки не позволила бы!
* * *Весь день за закрытыми дверями дома Мессалы бушевала восторженная толпа. Стоя рядом с матерью в атриуме, Мессалина прислушивалась к радостным крикам, изредка перекрываемым отчаянными воплями и грохотом падающих камней — это счастливые граждане крушили памятники ненавистному этруску и били тех, кто своим поведением давал хоть малейший повод заподозрить их в сочувствии к падшему временщику.
Возбужденная всеобщим ликованием девушка несколько раз порывалась выйти на улицу и принять участие в веселье, но осторожная Лепида удерживала ее дома, ссылаясь на приказ Макрона. Разумеется, она была рада, что ее враг получил по заслугам, но арестовать Сеяна было еще полдела: еще не сказала своего слова преторианская гвардия, находившаяся под командованием этруска, — единственная реальная сила, с которой не смогли бы справиться не только граждане Рима, но и когорты городской стражи, бывшие в вечных контрах с заносчивыми гвардейцами.
Близился вечер, но шум на улице не затихал. Более того, он стал еще громче. Все чаще стали раздаваться выкрики «Смерть предателю!», и вдруг, словно в театре, послышались аплодисменты. Этого изнывающая от любопытства Мессалина выдержать не могла, и, решительно направившись к двери, девушка сделала знак привратнику отодвинуть тяжелый засов. Тот повиновался и, вытащив железный штырь, приоткрыл одну из створок, наполнив атриум уличным гамом.
Не обращая внимания на увещевания матери, Мессалина, накинув на голову шаль и выскользнув под сень портика, ахнула, прижав ладони к щекам: куда ни кинь взгляд — все пространство вокруг было забито людьми. Она поймала за рукав ближайшего к ней мужчину, который, судя по исходящему от него запаху, промышлял продажей жареной рыбы, и робко поинтересовалась, озираясь по сторонам:
— Скажите, пожалуйста, чему только что так радовались граждане Рима?
Тот удивленно взглянул на хорошо одетую юную римлянку и, улыбаясь, воскликнул:
— Ты откуда такая взялась? Да каждая бродячая собака в Риме знает, что сегодня по приказанию принцепса, — да хранят его боги! — арестовали проклятого этруска и всю его семью вместе с Ливиллой. А аплодировали потому, что прошел слух, что их казнили, а еще кто-то видел, как их тела сейчас стаскивают по Гемониям, чтобы бросить в Тибр.
Мессалина вспомнила тихую девочку, которую встретила в доме Сеяна.
— Но ведь дочь префекта претория — девственница, и по законам Рима ее не могут казнить.
Торговец рыбой смущенно хмыкнул и почесал плохо выбритую щеку:
— Не задавай глупых вопросов, девочка. Или ты сочувствуешь его семье? — В его глазах появилось подозрение. — Дорогое платье, ухоженные руки… Ну-ка, покажи лицо! Может, ты одна из прихвостней Сеяна, раз заступаешься за его выродков.
От страха у Мессалины екнуло сердце и свело живот, но она, не дрогнув, откинула с лица покрывало и повернулась к торгашу:
— Я дочь Марка Валерия Мессалы Барбата, родственница императора. И не тебе мне указывать, за кого я должна волноваться. Но если уж на то пошло, то меня беспокоит не судьба дочери проклинаемого всеми префекта, а соблюдение законов Рима. Или ты забыл, что закон в Риме превыше всего?
Не ожидавший такого отпора, торговец смутился и, пробормотав «Сумасшедшая девка!», скрылся в людском водовороте, смешавшем в своем потоке аристократов и бедняков. В это время кто-то истошно завопил: «К Гемониям! Пойдемте к Гемониям, и сами убедимся, что этруска казнили со всем его семейством!». Словно только и ждавшая появления вожака, толпа, радостно заревев, понеслась вперед, заставляя встречный люд прижиматься к стенам домов и увлекая его за собой.
Мессалина не успела увернуться, и плотная людская масса, подхватив ее, поволокла вперед по городским улицам. Вначале девушка еще попыталась выскочить из потока, но потом, поняв всю бесполезность предпринимаемых усилий, смирилась и побежала, приноравливаясь к шагу окружавших ее людей.
Внезапно впереди раздался вопль: это кто-то, споткнувшись, упал и, не в силах подняться, кричал от боли и ужаса. Но толпа никак не отозвалась на его крик, продолжая мчаться вперед, и Мессалина с ужасом подумала, что может, как и десятки других людей, пройти по мертвому телу. Однако в этот день Фортуна была на ее стороне: чуть левее кто-то охнул, запнувшись о труп, но удержался на ногах, продолжая бежать вперед, словно сама судьба зависела от того, успеет он увидеть или нет окровавленные останки нескольких людей на лестнице, спускавшейся к Тибру со скалы Капитолийского холма.
Не добежав немного до места казни, Мессалина, наконец, смогла выбраться из толпы и спрятаться за колоннами портика, не желая видеть того, что должно было предстать ее взору. Но радостных криков и разговоров возвращавшихся назад людей было достаточно, чтобы в подробностях представить себе все, что увидели римляне на Гемониях.
Дождавшись, пока сгустившаяся тьма не разгонит по домам любителей кровавых зрелищ, которым было все равно на что глазеть — гладиаторские бои или казни преступников, — Мессалина поспешила домой, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим. В эту ночь в Риме было слишком много возбужденных мужчин, чтобы бродить одной по его темным улицам. То тут, то там раздавались пьяные выкрики и звуки драк, и Мессалина очень осторожно перебегала от одного укромного места до другого, старательно избегая освещенных мест.
Девушке повезло: на половине дороги домой ей попался раб соседа-сенатора, относивший Грецину Лакону записку своего господина, и Мессалина обрела в его лице не только защитника, но и весьма осведомленного собеседника. Поминутно оглядываясь по сторонам и вздрагивая от криков, она слушала своего спутника все с большим изумлением.
Оказалось, что Макрон, покинув заседание Сената, отправился в лагерь преторианцев и объявил что согласно приказу Тиберия становится их префектом. Самолично подписанный принцепсом приказ, а также раздача денежных подарков помогли ему справиться с взбудораженными преторианцами, и сейчас там царят тишина и покой.
Мессалина облегченно вздохнула: теперь понятно, почему Макрон не выполнил своего обещания и не явился рассказать о своих планах. Хвала богам, они с матерью могут перевести дух и спокойно заняться домашними делами.
С этой радостной вестью она предстала пред очами перенервничавшей Лепиды, которая уже и не чаяла увидеть дочь живой. При свете масляных светильников хозяйка дома казалась старше своих лет, почти старухой. Не говоря ни слова, она быстро подошла к дочери и отвесила ей такую оплеуху, что у Мессалины зазвенело в голове:
— Где ты шлялась, мерзавка?
— На минутку вышла из дома, чтобы узнать, что происходит, а толпа потащила меня к Гемониям. Там я и просидела до вечера. — Девушка чуть не плакала от обиды и усталости. — А потом потихонечку пошла домой… Мама, Рим сошел у ума! Никто не спит! Все бродят по городу, кричат, кругом полно пьяных… Я так боялась попасться кому-нибудь из них на глаза…
— И поделом тебе! Не будешь болтаться в следующий раз где не следует! И нечего жаловаться, что кругом полно пьяных! Ты же любишь мужчин, так что радоваться должна была, что их полно, а не прятаться! Развела бы ноги и получила удовольствие! Ты же прекрасно умеешь это делать!
Обвинение было столь чудовищным, что Мессалина, не найдя слов, замерла, глядя на мать полными слез широко раскрытыми глазами. Прошло несколько мгновений, пока до Лепиды дошел весь ужас того, что она наговорила дочери. Склонив покаянно голову, она с трудом выдавила из себя:
— Прости, кажется, я сказала лишнего.
Большего раскаяния привыкшая к безропотному повиновению домочадцев Лепида позволить себе не могла, но для Мессалины и этого было достаточно. Зарыдав, она кинулась на шею матери и прижалась к ней, заливая материнскую грудь слезами. Немного растерявшаяся Лепида осторожно погладила дочь по спине:
— Ну полно, хватит реветь. Ты римлянка или нет? Прекращай это безобразие.
Не отрываясь от материнской груди, девушка, соглашаясь, затрясла головой, но слезы из ее глаз продолжали течь потоком, и Лепида, наконец, обняла дочь, медленно ее покачивая, словно убаюкивая.
После положенной доли горьких слов Мессалина, наконец, получила возможность рассказать о своих приключениях. То ли матрона была уже не в состоянии больше гневаться, то ли рассказ дочери тронул ее сердце, но девушка получила приказ отправиться спать и, наконец, после всех треволнений, смогла забраться под одеяло и смежить ресницы.
Она думала, что мгновенно заснет, но не тут-то было. Картины прошедшего дня проносились у нее перед глазами, и девушке казалось, что она присутствует при казни проклятого этруска и его запуганной девочки.
Не выдержавшая ее вздохов Порция, чьей обязанностью было спать под дверью молодой госпожи, принесла Мессалине макового отвара, и, выпив его, девушка, наконец, провалилась в сон без сновидений.
* * *Макрон прекрасно помнил о своем обещании посетить вдову своего друга и ее очаровательную дочь. На следующий день он явился к ним при полном параде, сияя начищенными фалерами, с наброшенным на плечи пурпурным плащом. Победителя Сеяна встретили как триумфатора, и сама хозяйка дома, шурша шелковой столой, ухаживала за дорогим гостем.
Новоявленный префект претория был проведен в триклиний, где его уже ждал ломящийся от яств стол. Лепида, забыв о принадлежности к великому роду, услала рабов и сама подкладывала ему лучшие куски и следила, чтобы в кубке префекта не кончалось вино. При этом она бросала недовольные взгляды на принарядившуюся дочь, смотревшую на офицера такими восторженно-испуганными глазами, что у того кусок в горло не лез.
Мессалина искренне восхищалась этим суровым немногословным человеком, сумевшим свергнуть всесильного этруска, но приключение, пережитое накануне, произвело на девушку слишком сильное впечатление, и одна мысль, что ее тело может оказаться на печально известной лестнице, приводила ее в состояние крайнего ужаса. Мессалине доводилось слышать рассказы стариков о Сулле и его проскрипционных списках, и она, вспомнив брошенные накануне слова матери, была почти уверена, что попадет в таковые, составленные пришедшим к власти Макроном. Не может быть, чтобы тот не захотел свести счеты с друзьями врага! А что ее, после визита к Сеяну, сочтут таковой, она почти не сомневалась.
Это потом, много лет спустя, прошедшей огонь и воду императрице Мессалине будет море по колено, а пока юная дочь Мессалы еще не научилась, как настоящая римлянка, презрительно смотреть на смерть. Чтобы спасти свою жизнь, надо было срочно задобрить нового префекта претория, и она старалась изо всех сил произвести на Макрона приятное впечатление.
Усилия юной красавицы не прошли даром, и Макрон все чаще начал обращаться к ней, а не к ее матери. Насторожившаяся Лепида видела, что вытворяет ее дочь, но ничего не могла поделать: не скажешь же дочери при госте, чтобы она вела себя скромнее, тем более что старый дурак (атлетического вида мужчина пятидесяти лет) смотрел на нее с едва сдерживаемым вожделением.
— А какая судьба постигла Ливиллу и дочь Сеяна? — спросила она невпопад Макрона, в то время, как он намекал ей, что прекрасно знает, чем некая юная особа занималась с Сеяном в тот проклятый визит к временщику.
— Ливиллу отправили к матери, чтобы она наказала ее по своему усмотрению. Что касается дочери, то ее казнили вместе со всеми, — напрягся префект, настороженно поглядывая на Мессалину.
— Но ведь она была невинной девочкой! А как же римские законы?
Макрон пристально посмотрел на девушку тем особым взглядом, от которого даже у бывалых воинов пробегал холодок по коже, но Мессалина не опустила глаз, только дрогнула рука, которой она отщипывала ягоды от кисти винограда.
— Когда ее казнили, она не была девственницей.
— Но… — не сдавалась девушка, невзирая на умоляющие взгляды матери.
— Еще раз повторяю: она не была невинной девушкой. Палач перед казнью лишил ее девственности, так что все формальности были соблюдены.
Значит, бедную девочку еще и изнасиловали! Перед глазами Мессалины пронеслись воспоминания о Квинте и потные руки Сеяна, лезущие к ней под тунику. В этом есть какая-то высшая справедливость, что дочь этруска поплатилась за ее бесчестье, только почему она не может порадоваться этому факту?
Между тем размякший от вкусной еды, хорошего вина и близости юной красавицы, Макрон разоткровенничался с хозяйкой дома.
— Грядут большие перемены, — сообщил он доверительно Лепиде, поглядывая на полуобнаженную грудь Мессалины. — Апиката, перед тем как покончить с собой, отправила письмо принцепсу, из которого следует, что его сын Друз не умер естественной смертью, а был отравлен Сеяном и прелюбодейкой Ливиллой, его собственной невесткой, женой сына! Когда старик его прочел, то чуть не обезумел. Так что советую, дражайшая Лепида, во-первых, забыть этот разговор, а во-вторых, быстро взыскать долги, если таковые есть, с друзей Сеяна, а то, боюсь, взыскивать будет не с кого. Или, нет, наоборот: сначала взыскать, а затем забыть. Ты меня поняла?
— Чего уж не понять? — усмехнулась матрона. — Только мне взыскивать особо не с кого. Лучше я сразу постараюсь забыть. А какие у тебя планы? Как поживает твоя супруга?
— Отлично поживает, — ухмыльнулся понимающе Макрон. — Я ее оставил пока на Капри под присмотром принцепса. Думаю, что ей там самое место. Так что я свободен и буду рад видеть вас так часто, как это возможно. Мне сейчас как никогда нужны верные друзья. Мой дом — ваш дом, если ты меня, конечно, понимаешь…
Он многозначительно посмотрел на Мессалину, которая ответила ему ленивой улыбкой и зовущим взглядом из-под опущенных ресниц.