— Не говори глупостей! Такая красавица, как ты, не может не понравиться мужчине. Только будь терпеливой и жди своего часа. А сейчас на Капри тебе делать нечего. Тиберий еще не отошел от предательства Сеяна и Левиллы. Ты ведь, верно, мечтаешь о пирах и веселье, но там сейчас не весело. А если и случаются застолья, то такие, о которых не рассказывают в обществе римских матрон… Давай договоримся так: как только принцепс немного успокоится, прекратятся пытки и казни, я дам тебе знать, и тогда ты решишь, ехать или не ехать.
— А если я опоздаю?
— Пустое! Калигула слишком занят своими сестрами, чтобы жениться, а Гемелл еще слишком юн и не успел надеть мужскую тогу… Так что, голубушка, придется тебе на время умерить свои аппетиты, — закончил Макрон шутливо. — Это я говорю тебе как друг твоего отца, и твой тоже.
Он ласково провел рукой по нежному бедру и потянулся губами к ее приоткрытому рту, но девушка снова отклонила голову, задумчиво нахмурив брови.
Префект тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. В уговорах Макрона была не только ревность, но и серьезные опасения за будущее взбалмошной девчонки. С каждым месяцем Тиберий все больше превращался из сурового, но справедливого правителя в кровожадного развратника. Да и Калигула имел в Риме очень плохую репутацию. Чтобы удержаться на той высоте, куда его занесла судьба, префекту претория надо было держать возможного преемника под контролем, и он твердо решил попросить жену быть полюбезнее с правнуком Юлии Старшей. В конце концов, это и в ее интересах. Присутствие Мессалины в Путеолах спутало бы сейчас его карты.
Макрон вспомнил Калигулу, его блуждающий взгляд, вечно мокрые губы, резкий смех, наглое обращение даже с самыми добропорядочными матронами Рима. Юпитер Всеблагой, если Гай уже сейчас столь развратен, то что же будет, когда парень станет императором? Поездка в компании юного сластолюбца станет серьезным испытанием, но префект дал себе слово, что не позволит себе быть втянутым в какие-то неприятности. Надо будет дать понять Калигуле, что без его, Макрона, услуг и защиты он не проживет на Капри и двух дней. Пусть чувствует себя обязанным, чтобы, в случае чего, потребовать от него встречных услуг. Мало ли как могут пойти дела!
Макрон сильно ошибался в своих расчетах: Калигула не умел быть благодарным и, став принцепсом, быстро расправился с верным префектом претория, которому был не в последнюю очередь обязан властью над огромной империей. Историки рассказывают, что когда Тиберий умирал и Калигула уже примерял императорский перстень, сорванный с пальца страшного старика, тот вдруг пришел в себя и приподнялся, перепугав свою свиту. Люди кинулись бежать, а на Калигулу напал столбняк, и он только трясся от ужаса в предчувствии расправы. Только вмешательство Макрона спасло жизнь сына Агриппины Старшей. Увидев, что умиравший старик очнулся, телохранитель императора быстро шагнул к его ложу и, не колеблясь, задушил своего господина, велев набросать одежды на его голову.
Но эта история была еще далеко. Пока же префект претория, вернувшись с Мессалиной в душный полумрак ее спальни, наслаждался телом юной красавицы, а она, не забывая стонать в нужные моменты, обдумывала план действий. Надо сделать так, чтобы Калигула на Капри вспоминал о ждущей его в Риме красавице. Времени, конечно, оставалось в обрез, но кое-что еще можно предпринять. Постаравшись побыстрее выставить разомлевшего от ее ласк Макрона, коварная красавица кликнула проворную Порцию и приказала прибежавшей на зов девушке приготовить все для омовения.
Засуетившиеся рабыни быстро наполнили ванну водой, вылив в нее для гладкости кожи молодой госпожи три кувшина ослиного молока. Мессалина вытянулась в воде и долго лежала, ощущая, как вода обволакивает ее тело, смывая следы любовных ласк префекта и насыщая его влагой.
Затем Порция вымыла госпоже волосы и, получив приказ, чтобы на рассвете к ней явился парикмахер сделать прическу, побежала предупредить жившего неподалеку цирюльника.
Выйдя из ванны, Мессалина ощутила, как пробуждается от прохладного воздуха ее тело. Довольно усмехнувшись, она потянулась, точно сытая кошка, после чего разлеглась на столе, где ее, умастив тело маслами, долго массировал угрюмый евнух-египтянин. За этим делом ее застала мать, обеспокоенная поднявшимся в доме переполохом:
— Что случилось, Мессалина?
— Ничего особенного. Просто решила принять ванну. Разве это преступление?
Но Лепиду было не так легко провести. В конце концов, она знала свою дочь не первый день и прекрасно чувствовала, когда та лжет ей в лицо. Сделав массажисту знак, чтобы тот оставил их на время, Лепида опустилась в стоящее недалеко от стола кресло, в котором любил сиживать ее почивший супруг.
— Что ты еще задумала, глупая девчонка? Ты понимаешь, что твоя репутация трещит по швам? Еще немного — и на тебе не женится ни один уважающий себя римлянин. Придется благородной римлянке искать себе мужа среди вольноотпущенников, а поскольку я не дам согласия на такой брак, то тебе придется выбирать: либо навсегда остаться в девках, либо уйти из дома без гроша за душой. Макрона тебе еще простили, но следующая связь будет стоить Мессалине положения в обществе.
— А что такое общество? — приподняла голову девушка. — Несколько старых сплетниц, которые решают, что можно, а что нельзя. А не менее старые сенаторы пишут законы, от которых у всех сводит скулы со скуки. Будь их воля, римлянки до сих пор сидели бы за прялками, как в глубокую старину. Нет, мама, эта страшилка не про меня.
— Август отправил собственную дочь в ссылку только потому, что она позволила себе устроить оргию на форуме.
— Тиберий не божественный Август, и хватит об этом. Скажи лучше, где можно поутру встретить Калигулу?
— Так вот зачем все эти приготовления! — ахнула матрона, прижав к груди стиснутые руки. — Ты решила теперь спутаться с этим вертопрахом!
— Ну, спутаться — это слишком громкое слово. Не надо пугать им ни меня, ни себя. Я только хочу, чтобы он не забыл меня, сидя на Капри, и при первой возможности вспомнил о том, что в Риме его преданно ждет прекрасная Мессалина… Мама, Тиберию семьдесят три года, а Калигула не женат. Это мой шанс, и я хочу им воспользоваться… А теперь позови массажиста. У меня еще полно дел.
Вздохнув, Лепида тяжело поднялась и побрела к двери. Вот и все. Ее дочь сделала свой выбор, и никакие родительские увещевания уже не помогают. Кивнув египтянину, она молча удалилась в свои покои и, улегшись на постель, долго лежала, вспоминая свою юность. В кого только пошла ее дочь? Добропорядочные родители, прекрасное окружение — а она готова переспать даже с вольноотпущенником, если только тот обладает реальной властью. О, если бы здесь был Квинт! Он бы сумел своими ласками отвлечь хозяйку от тяжелых мыслей. Но красавец херуск уже давно размахивал деревянным мечом в школе гладиаторов, куда она его продала сразу после возвращения от Сеяна. Чего не сделаешь ради хорошей репутации дочери!
А в это время виновница материнских переживаний уже видела третий сон. Мессалина была молода, честолюбива, умна и красива. Кто же, обладая такой уймой достоинств, согласится провести свою жизнь в безвестности? Только не она!
* * *На следующее утро, не успело солнце подняться над горизонтом, как Мессалина отправилась в сад Мецената. Стояла зима, но он все равно был красив, и девушка в сопровождении верной Порции брела по пустым дорожкам, вдыхая утреннюю свежесть. По словам служанки, Калигула любил здесь прогуливаться по утрам, и хитрая красавица надеялась, что сможет повидаться с будущим принцепсом, пока тот не уехал на Капри с Макроном.
Макроном? Ах, да, Макроном… Сосредоточившись на мыслях о Калигуле, она до такой степени забыла о своем любовнике, что если бы кто-нибудь спросил, как его зовут, ветреная красавица вряд ли бы сразу вспомнила его имя.
Теперь она охотилась на более крупную дичь. Нервы Мессалины были напряжены до предела. А вдруг занятый сборами Калигула не придет в тишину садов Мецената? Солнце поднималось все выше и выше, стремясь к зениту, а девушка все ждала и ждала сына Агриппины. Наконец, когда ее терпение окончательно иссякло, она увидела в конце дорожки того, кого искала. Это был он, претендент на роль следующего императора, причем — о боги! — он был один — шанс, о котором Мессалина не смела и мечтать.
Шикнув на Порцию, чтобы та исчезла с глаз, она приступила к выполнению своего плана. Продравшись через кусты можжевельника, девушка, якобы нечаянно, вышла на дорожку, по которой прогуливался будущий император, и пошла ему навстречу. При виде красавицы Мессалины у Калигулы стали масляными глаза, и он ускорил шаги:
— Прекрасная незнакомка, что ты делаешь здесь в такую рань?
Кокетничая, она не торопилась с ответом, глядя на него бездонными синими глазами, в которых светилась любовь.
Кокетничая, она не торопилась с ответом, глядя на него бездонными синими глазами, в которых светилась любовь.
— Ждала будущего властителя Рима, чтобы пожелать ему счастливого пути. Мне сказали, что ты сегодня отправляешься на Капри.
— Кто тебе сказал? Ах да, Макрон. По-моему, этот старый осел слишком разговорчив для доверенного лица моего дяди. Значит, верно болтают, что он твой любовник. Ну и как он в постели? Может, мы пойдем вон на ту полянку, и я предоставлю тебе возможность сравнить наши силы?
Его рука легла на высокую девичью грудь, сжав ее с такой силой, что Мессалина застонала от боли. Неизвестно, чем бы закончилась эта встреча, если бы на дорожку позади Калигулы не выпорхнула из-за кустов рыжеволосая девичья фигурка, в которой Мессалина без труда узнала ненавистную Агриппину. При виде брата и знакомой брюнетки она чуть замешкалась и, уже не торопясь, подошла к брату, который даже не подумал убрать свою руку с груди девушки.
— Привет, Мессалина, что-то ты рановато сегодня.
— Я часто гуляю здесь на рассвете. По утрам в саду мало народа и воздух свеж, — не растерялась девушка.
— Угу… — сквозь зубы процедила Агриппина, внимательно оглядывая свою собеседницу с головы до ног. — И была так добра, что позволила моему брату отогреть замерзшие руки…Ну, прощай, нам пора. Пойдем, Гай Цезарь, у нас еще много дел, и если уж тебе пришла блажь тискать чью-то грудь, то тискай лучше мою. Она гораздо красивее.
С этими словами она игриво шлепнула ладонью по ягодицам брата и понеслась по дорожке, не оглядываясь назад. Калигула припустил за ней, но перед тем, как броситься бежать, он скользнул руками по телу Мессалины, словно прикидывая его удобство для ласк, после чего небрежно бросил, не глядя девушке в глаза:
— Не смей ни с кем спать в мое отсутствие. Приеду — будешь моей. — И сорвался с места, догоняя сестру, оставив Мессалину раздумывать над вопросом: добилась ли она чего хотела или нет?
Часть 2. Калигула
В пиршественном зале императорского дворца стоял гул пьяных голосов, прерываемый изредка женским визгом. Кого-то рвало от обжорства или с перепою, и перед гулякой стояла миловидная рабыня, держа серебряный таз, куда потоком лилось то, что только что было деликатесами, приготовленными поварами для празднества по случаю дня рождения Юлии Друзиллы, любимой сестры императора.
Сам Калигула, лежа на возвышении, налитыми кровью глазами обводил пирующих, высматривая очередную жертву. Рядом с ним, грустно улыбаясь, сидела виновница торжества, в честь которой собрались те, чье присутствие Калигула посчитал достойным праздничного ужина. С другой стороны от нее пристроилась вторая сестра, Агриппина, с презрительной миной разглядывавшая лица и одеяния допущенных на пир женщин. Ниже Калигулы топил в неразбавленном вине свою гордость муж Друзиллы, Марк Эмилий Лепид. Давно уже ни для кого не было тайной, что его супруга чаще делила ложе с венценосным братом, чем с собственным мужем, а сей недостойный представитель одного из лучших родов Рима, в свою очередь, развлекался с Агриппиной, хотя не обходил своим вниманием и третью сестру императора Ливиллу. Во дворце шептались, что и сам Калигула, спасаясь от бессонницы, заглядывал к нему жаркими летними ночами. Говорить громче уже давно опасались — даже за самое невинное замечание можно было угодить вместо гладиатора на арену, набитую под завязку львами или крокодилами, а то и просто быть зарезанным на глазах собственной семьи. Отвратительное убийство Эзия Прокула, виновного только в том, что молодой мужчина был высок ростом и хорош собой, отрезвило многих, заставив прикусить язык.
Поблизости от Гая Цезаря сидели и валялись на ложах остальные члены клана Юлиев-Клавдиев, лениво измываясь над дядюшкой принцепса глуповатым Клавдием. Сегодня темой шуток была недавно законченная им многотомная история этрусков, и все наперебой старались сказать о ней какую-нибудь гадость. Клавдий привычно морщил нос и плаксиво отбрехивался от нападок родственников, втягивая голову в плечи и глупо хихикая.
Из всей императорской родни не было только захворавшей Ливиллы и юного Гемела, назначенного Тиберием в соправители Гаю Цезарю. Впрочем, никто серьезно не относился к его правам на власть в Риме, разве только он сам.
Огромное помещение было залито светом сотен масляных светильников, с потолка сыпались цветы, столы ломились от яств, головы гостей украшали венки из роз и фиалок. Десятки слуг суетились вокруг сливок римского общества, пытаясь угодить высокопоставленным особам. Но все это великолепие не вызывало желания примкнуть к судорожному веселью. Может быть, тому виной были опасливые взгляды, которые благородные патриции бросали на своего принцепса. Для каждого, независимо от родовитости и заслуг перед Римом и самим Калигулой, это застолье могло стать последним.
Слишком много странностей успел совершить Гай Цезарь, о котором проницательный Тиберий заметил когда-то, что в своем племяннике он вскармливает ехидну для римского народа. В городе начали шептаться, что Калигула сошел с ума, и его поведение стало слишком распутным и жестоким даже по меркам Рима, не успевшего прийти в себя после потоков крови и диких оргий, устраиваемых Тиберием. Особенно заметно изменился принцепс после перенесенной тяжелой болезни, в результате которой относительно невинные чудачества Гая Цезаря стали принимать все более зловещие формы. Уже никто не вспоминал, с каким восторгом город встречал нового императора, сына обожаемого всеми Германика, подарившего исстрадавшимся от страшных вестей римлянам надежду на спокойную жизнь.
Когда поползли первые слухи, будто Калигула причастен к безвременной кончине своего дяди и, не дождавшись смерти принцепса, сорвал с пальца агонизирующего старца императорский перстень, никто сначала этому не поверил, но поступки нового правителя Рима говорили сами за себя.
Особенно потрясла горожан выходка Калигулы на свадьбе Гая Кальпурния Пизона и юной Ливии Орестиллы. Сидевшая неподалеку от императорского ложа Мессалина вспомнила о событиях того дня и криво улыбнулась. Нет, она не любила красавицу Орестиллу (да и какая женщина любит красивых женщин!), но то, что сотворил Калигула, далеко выходило за рамки приличий. Она сама присутствовала на злосчастной свадьбе и видела, как явившийся на свадебный пир принцепс сначала долго пожирал глазами очаровательную невесту, а затем под каким-то предлогом удалился с молодыми из зала.
Пир продолжался своим чередом. Гости поднимали кубки за молодых и пели похабные песенки, как принято в Риме со времен Ромула.
Помнится, Луций Сенека как раз начал длинную речь во славу отсутствующих молодоженов, как вдруг появился торжествующий Калигула, ведя за руку заплаканную Орестиллу, за которой брел потерянный жених. Сбившийся с мысли оратор чуть помедлил, вспоминая, на чем остановился, и продолжил тост, но принцепс повелительно махнул рукой, приказывая ему замолчать. В зале повисла тишина.
— Ты, верно, пьян, — усмехнулся Калигула, прижимая к себе безвольно стоявшую рядом девушку, лицо которой до неузнаваемости изменила безобразно размазанная косметика. — При чем здесь Пизон? Это моя невеста. Это я женюсь на Орестилле, или тебе что-то непонятно, Сенека?
Такой поворот событий оказался слишком крутым даже для прославленного оратора, и он, пробормотав что-то о долгих летах жизни для молодоженов, плюхнулся на свое место, изумленно вертя головой. Остальные приглашенные обладали еще меньшей гибкостью, поэтому, нестройно подняв кубки, принялись набивать рты свадебными лакомствами, а отставленный жених мялся за спиной усевшегося на его место Калигулы, не зная, куда приткнуться, чтобы не рассердить принцепса.
Но даже не эта странная свадьба удивила своим цинизмом римлян. Гораздо большее потрясение ждало их на следующий день, когда поутру они увидели потеряно бродившую вокруг дворца Орестиллу. После долгих расспросов выяснилось, что Калигула, переспав с юной девушкой, выкинул дочь претора седьмого года из палатинского дворца, дав ей развод. Когда же Пизон захотел, невзирая ни на что, жениться на обесчещенной подруге, император категорически запретил ему близко подходить к бывшей невесте, а той — встречаться с какими-либо мужчинами…
От размышлений Мессалину отвлек шум, раздавшийся со стороны императорского возвышения: это Калигула объявил, что с этого дня переименовывает месяц сентябрь в германик, и все дружно подняли кубки в память его отца, наперебой вознося хвалу его добродетелям. В хриплых выкриках девушке послышалась не только любовь граждан к одному из достойнейших граждан Рима, но и упрек принцепсу в том, что тот не унаследовал отцовских черт. Что ж, бывает, что яблочко от яблоньки откатывается очень далеко.