Пьер Бордаж Еврозона
— Сколько же это нулей после единицы?
— Двенадцать, что ли. А то и больше.
— И что мы сможем на них купить?
— Всё, что захотим.
— Ты хочешь сказать, что мы, может, даже выберемся из этой ловушки?
— Очень даже может быть, Пиб.
Городская вонь висела в липкой январской жаре. Со времени прохождения опустошительного циклона Вали в квартале так и не восстановили электроснабжение, и все дома были погружены в глубокую темноту. Собственную руку не разглядеть. Как и каждый вечер, тысячи беззоновцев стекались к большому залу бывшего Восточного вокзала. Хотя конструкция кровли из стекла и стали была по большей части разрушена, она всё ещё давала какое-то укрытие от проливных дождей, которые бушевали по ночам, словно несметные воинства. Кроме того, в этот лагерь, охраняемый с наступлением темноты и до утренних сумерек вооружёнными постами, не смели войти ни охотники за органами, ни прочие торговцы человеческим мясом.
Я откинул одеяло, сел и посмотрел на Стефф. До сих пор она ещё ни разу не впутывала меня в свои тёмные дела.
— Ты ведь говоришь о… евро, нет?
Она кивнула. Буйные кудри падали ей на глаза и, казалось, приплясывали.
— Но ведь евро же больше абсолютно ничего не стоит.
Стефф ответила мне движением губ, про которое я никогда не знал — то ли это улыбка, то ли гримаса, — и воровато оглянулась.
— Ты ошибаешься, Пиб. До 31 июля ещё можно обменять евро на риалы или дольюани.
— В банке? Да ты бредишь! Нас ведь даже внутрь не впустят!
— Я знаю одного скупщика. Мы поделимся с ним пятьдесят на пятьдесят.
— Чёрт. Наверняка какой-нибудь головорез!
— Тут уж или — или, Пиб.
Мурашки, пробегавшие по моей спине, означали, что я давно уже принял её предложение, но хотел ещё немного поторговаться, чтобы застраховать себя. Громкий храп в непосредственной близости от нас перекрывал хор посапывающих с присвистом.
— И что, это в самом деле не опасно?
— Детская забава, Пиб.
— Как ты про это разнюхала?
Она наморщила лоб. И стала вдруг похожа на старушку, которой, надо полагать, ей никогда не стать.
— Есть у меня свои источники.
Я сделал вид, что ещё раз всё обдумываю. В конце концов я произнёс судьбоносную фразу:
— И когда?
Она придвинулась ко мне вплотную. Меня обволокло её сводящим с ума ароматом. Она быстро приподняла уголок своей кожаной куртки. Из-за пояса торчала рукоять видавшего виды пистолета, впившаяся в складки её живота.
— Прямо сейчас, Пиб.
Я закусил нижнюю губу и ощутил привкус крови. Ночами риск возрастал в десять, в сто, в тысячу раз. Торговцы человечьим мясом, уличные банды и бригады ПД — Перманентного Джихада — делили между собой неохраняемые кварталы Парижа. Жизнь беззоновца они ни в грош не ставили — если не считать его органов, которые можно было продать потом жителям зон в укреплённых и охраняемых кварталах. Зачастую они даже не убивали свои жертвы перед тем, как вырезать у них глаза, печень, лёгкие, почки или мошонку или отрубить руки и ноги. Я чуть было не пошёл на попятный, но боязнь разочаровать её оказалась, в конце концов, сильнее, чем страх. Итак, я натянул комбинезон и встал. Одеяло я скатал на куске картона, который служил мне матрацем.
Лавируя между спящими телами, мы пробрались к выходу бывшего Восточного вокзала. Охранник у боковой двери указал мне дулом своего оружия в темноту, пронизанную опасностью.
— Вы что, туда?
Стефф лишь глянула на него с вызовом и решительной поступью вышла на пустую площадку перед зданием.
Шагая по изрытому колдобинами безымянному бульвару, мы попали под ливень. Пришлось забежать в разрушенный дом, ища укрытия под провалившейся крышей. Целый час лило и громыхало, как во время светопреставления. Стефф тесно прижималась ко мне — по крайней мере, так мне казалось. Я предпочёл бы остаться с ней тут до утра.
Я знал её два месяца, что для беззоновцев — по-настоящему большой срок, однако лишь теперь начал видеть в ней девушку. У неё не было явных кожных болезней, переносимых новыми вирусами; я думаю, это могло служить критерием красоты. Познакомились мы благодаря тому, что столкнулись лбами: однажды вечером я на четвереньках пробирался к картонке своего ночлега и с такой силой стукнулся о её голову, что у неё над бровью образовалась потом шишка.
— Тип уже старый, как ископаемое, — прошептала она. — Телохранителей у него нет. Если он нам не выложит монету, мы ему начистим морду.
Я понимал, что она говорит так, чтобы скрыть свой страх. При этом она включила неизвестно откуда взявшийся карманный фонарь. Слабый луч прошёлся по её полурасстёгнутой куртке, скользнул по коже и по ржавому дулу пистолета. Много бы я отдал за то, чтобы оказаться на месте этого оружия!
— Триллион! Это хотя бы окупит себя!
Я кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия, сколько это — триллион. Один бывший учитель по имени Маджуб, прибившийся к беззоновцам, преподал мне основы счёта. Но у меня всё ещё были проблемы с числами, состоящими более чем из шести разрядов.
— Идём, Пиб, уже можно идти дальше!
Она потянула меня за рукав. Раскаты грома удалялись, как барабанная дробь отступающей армии. Старики уверяли, что в их время не бывало ни таких частых, ни таких сильных гроз. Якобы тогда людям не приходилось спать на улице, и можно было наслаждаться сотнями телевизионных каналов. Мне надо было их спросить, как же это они допустили, чтоб их прежний рай превратился в такой ад.
Отвратительная погода имела то преимущество, что возможные преследователи сами отсиживались в укрытиях. Это касалось даже фанатиков из Перманентного Джихада, которые с незапамятных времён готовили захват Европы. Правда, большая часть исламистских группировок базировалась в Казахстане и в России, чтобы воспрепятствовать продвижению китайско-американских освободительных групп. Маджуб, учитель, всегда сравнивал старую Европу с тонущим кораблём: финансовые махинации и коррупция обеспечили ему первую пробоину, националистские тенденции расширили её, а бригады самоубийц ПД теперь доделывали остальное. Иногда он говорил также, что Европа — всё равно что одиноко умирающая старуха, мысли которой постоянно вертятся вокруг её роскошного прошлого, а тем временем её пожирают горькие воспоминания.
От города, который когда-то называли городом Любви, остались лишь фасады с мрачными дырами оконных проёмов, напоминающих пустые глазницы. Только гусеничный транспорт был в состоянии продвигаться по разрушенным улицам и площадям. Пышная растительность проросла сквозь асфальт и трещины в цементе, цеплялась за стены, пробиралась выше, проникала под крыши, обвивала арки и захватывала внутренние дворики. Вдали слышались гудящие моторы, детонации, взрывы и крики.
Стефф шла вперёд, ощутимо нервничая. В бывшем квартале Шатле́ она дважды останавливалась и вслушивалась в ночь. Должен признаться, втайне я надеялся, что она самым коротким путём приведёт нас назад, к Восточному вокзалу, но вместо этого она устремилась в темноту в направлении Сены. В конце концов мы добрались до Моста Менял, одного из трёх последних мостов, которые ещё не были разрушены той или другой стороной.
Стефф вытащила из-за пояса пистолет и профессиональным движением сняла его с предохранителя. Штучка была приметного калибра; по-видимому, грубая имитация. Тибетские кланы собирали их из чего придётся, в первую очередь из металлолома, который находили в развалинах. Никогда нельзя было заранее сказать, в какую сторону полетит пуля. Интересно, приходилось ли Стефф уже когда-нибудь использовать ствол? Я вовсе не хотел знать, откуда он у неё. У меня, по крайней мере, не хватало бабла, чтобы прикупить себе стрелялку у рыскающих повсюду перекупщиков. В настоящий момент я довольствовался ножом, который унаследовал от отца, — вернее, это было единственное, что я нашёл у его трупа.
Осторожно, как недоверчивая кошка, Стефф ступила на мост. Через пять метров она пригнулась в тени парапета и махнула мне, чтобы я следовал за ней. В то же мгновение из-за рваных туч выглянула луна. Я скрылся за кучей камней и выждал перед тем, как перебежать к Стефф, с пересохшим горлом, с колотящимся сердцем, и взглядом, прикованным к темноте. Когда я добежал до неё, она насмешливо улыбнулась и тут же побежала дальше. На середине моста я впал в настоящую панику. Торговцы человечьим мясом могли показаться одновременно с обеих сторон. Случись такое — и у нас был бы единственный выход: прыгать в набухшие от ливней воды Сены, — а ведь я не умел плавать.
Позади нас взревел мотор. Скользящие лучи фар бросили свой беспощадный свет на мокрый от дождя мост.
— Беги! — крикнула Стефф.
И сама выпрямилась и побежала в сторону острова Сите. К грохоту мотора прибавился скрежет гусениц танка на мостовой. Я бросился бежать, похолодев от страха, ведь на другой стороне я мог напороться на ещё одно транспортное средство или группу охотников за органами. Но, к счастью, у наших преследователей не было времени занять оба берега. Я побежал ещё быстрее и по ту сторону моста бросился во тьму, в которой уже скрылась Стефф.
— Сюда, Пиб!
Я бежал за ней по лабиринту из руин. Лишь после того, как этот брод из камней и искорёженного металла, соединяющий остров Сите с противоположным берегом, остался позади, мы остановились. На площадке перед сгоревшей церковью мы попытались отдышаться и рассортировать наши пять чувств.
— Кто это были такие, а? Человеческие мясники?
— Скорее, бригада джихада.
— Тогда, значит, напрасно мы бежали как сумасшедшие.
Она метнула в мою сторону косой взгляд, который пробрал меня до мозга костей.
— Я не знаю, заметил ли ты это, Пиб, но вообще-то я девушка. Типы из ПД терпеть не могут, чтобы женщины разгуливали по улицам. Тем более среди ночи. И уж тем более без паранджи. Если бы они меня поймали, то они бы меня… они бы меня тогда… ну, ты понимаешь?
Я лишь кивнул.
— Я должен тебе кое-что сказать, Стефф: я не совсем уверен, что страх, которого я сейчас натерпелся, действительно стоит того три… триллиона евро.
Я тут же пожалел о сказанном, но слова уже спорхнули с моих губ, как пьяные бабочки, и поймать их назад я не мог. Она погладила меня по черепу, который я брил раз в три дня, чтобы лишить питательной среды вшей и прочих паразитов. Нежность её жеста огорошила меня.
— Ты что, правда хочешь провести остаток жизни в вонючей дыре, Пиб? Может быть, это наш единственный шанс выбраться отсюда.
— И куда же мы пойдём?
— Чем дальше, тем лучше.
Наконец мы увидели свет. Прямо-таки расточительный поток света заливал участок улицы, лежал на фасадах домов и лился из магазинов. Мы добрались до Монпарнаса, защищённого города, зоны, где мы не могли бы ничего ни купить, ни продать. Таких людей, как мы, здесь просто не существовало. У нас не было биологических чипов, вживлённых в тыльную сторону ладони. Эти чипы служили одновременно личным паспортом, кредитной картой и правом доступа. Правда, в соответствии с европейским правом, мы тоже могли бы получить такой чип — по предъявлении специального акта. Но на практике здесь давно уже никто такими вещами не занимался.
Днём и ночью Монпарнас кишел людьми. Здесь легко было разжиться любыми наркотиками, какие только можно себе представить, здесь промышляли проститутки всех видов и работали гигантские игорные заведения, в которых игроки могли ставить на кон что угодно: лошадей, войны или природные катастрофы. Электричество здесь было всегда, поскольку в распоряжении Зоны была атомная электростанция, круглые сутки охраняемая сотней мужчин.
Мы ступили на ярко освещённый тротуар. В сточных канавах поблёскивала вода.
— Если мы хотим остаться незамеченными, — прошептала Стефф, — то должны смешаться с толпой.
Хотя шум и свет отпугивали человечьих мясников и прочих подозрительных типов, мы и на Монпарнасе не были в безопасности. Стоило какому-нибудь накачанному наркотиками или алкоголем жителю Зоны почувствовать потребность разрядить в наши животы магазин своего автомата, и никто бы ему в этом не воспрепятствовал — ни прохожие, ни полиция, ни остатки европола. Мы, беззоновцы, не считались легальными существами, и цена нам была — как крысам. Те из нас, кто попытал счастья в Зоне на ниве проституции, были почти всегда либо задушены, либо зарезаны, либо изрублены на куски.
Ослеплённые мигающей световой рекламой, мы шли вдоль улицы и жались к витринам. Чернокожая проститутка, прислонившись к столбу, курила сигарету, завёрнутую в золотую бумагу, и глядела на нас отсутствующим взглядом. Здесь никто в глаза не видел ни одной денежной купюры, какие ходили в других кварталах. Рукопожатия и пары слов было достаточно, чтобы тысячи дольюаней сменили счёт, банк или континент. Лишь один-единственный раз я видел своими глазами банкноту дольюаня. Дольюань — это была валюта китайско-американской оси, заменившая собой как евро, так и риал. Я находил зеленоватую, перечёркнутую двумя красными полосами купюру по-настоящему кошмарной, но всё же предпочитал её виртуальному бартеру. Кроме того, я счёл бы ужасным носить в своём теле чип, при помощи которого тебя могли найти в любом укрытии и в любой ситуации.
Стефф старалась не поднимать головы. К счастью, мы были далеко не единственными людьми, одетыми в грязные, вонючие шмотки, — хотя у них тут был водопровод, жители Зоны часто ленились стирать своё бельё. Кое-как собранные из чего придётся автомобили носились по лужам, взметая фонтаны грязи. Из полуоткрытых окон раздавались крики и смех.
Мы обогнули GZZ-12, гигантскую гору обломков, оставшуюся после обрушения Монпарнасской башни. Маджуб говорил, что её взорвали два вертолёта-самоубийцы, начинённые взрывчаткой. GZZ означало Ground Zero Zone, а цифра 12 означала, что это уже двенадцатая башня Запада, взорванная Джихадом.
Мы снова нырнули в темноту, лишь время от времени нарушаемую светом автомобильных фар.
— Теперь уже недалеко, — шепнула мне Стефф.
Пронзительно яркая вспышка, сопровождаемая оглушительным грохотом, заставила нас вздрогнуть. Наверное, взорвалась мина, подложенная Джихадом или какой-нибудь уличной бандой. Тёплый ветер сквозь ночь донёс до нас пороховой дым и запах расплавленного металла.
Мы свернули в относительно целую улочку, которая была узковата для танков или грузовиков. У бортика тротуара стояли, сгорбившись, автомобили, словно окаменевшие динозавры. В нишах слева и справа по улице шевелились тени. Это были типы, накачавшиеся хлачем, одним из занесённых с Востока наркотиков, который вводят прямо в кровь. За несколько недель этот наркотик превращает человека в существо, блаженно уставившееся в пустоту, с IQ на уровне картофелины. Нам нечего было их бояться — в принципе; каждый день на рынок поступали новые смеси, побочного действия которых никто не мог предугадать.
Тягучие, как тесто, голоса обращались в нашу сторону.
— Эй, вы двое, не хотите дозу кайфа? Всего тысяча дольюаней. Можно с рукопожатия или с вашего дурацкого кода…
Я услышал щелчок пистолетного предохранителя. Вначале я подумал, что это Стефф выхватила свой ствол, чтобы держать наркоманов на расстоянии, — что, вообще-то, не имело смысла, поскольку под воздействием хлача человек лишается всякого чувства опасности, — но оказалось, она остановилась перед какой-то дверью в стенной нише и нажимает дюжину кнопок на кодовом замке антикварного вида. Железная дверь с щелчком раскрылась. У меня больше не было времени спрашивать, откуда она знает код, поскольку она уже скользнула в подъезд, где бледные ступени винтовой лестницы уходили круто вверх. Мой внутренний голос нашёптывал мне, что я того и гляди вляпаюсь в какую-то беду. С колотящимся сердцем и весьма запутанными чувствами я всё-таки последовал за Стефф: она была права, мне действительно не хотелось всю свою жизнь влачить жалкое существование в этой проклятой еврозоне. Карманный фонарь отбрасывал тусклый луч на потрескавшийся, покрытый серыми пятнами гипс.
Камень нижних ступеней быстро перешёл в изъеденное жучком дерево. Жуткий скрип, издаваемый каждым нашим шагом, способен был разбудить весь дом. Мне вспомнилась история, рассказанная Маджубом, о гусях, которые своим криком помешали вождю галлов завоевать Рим.
На третьем этаже Стефф уверенно свернула к одной из бронированных дверей. Она сунула ствол себе под куртку, жестом подозвала меня и показала крохотный стеклянный глазок в двери, усыпанной дырками от пуль.
Камера наблюдения.
У меня кровь застыла в жилах. Охотнее всего я бы смылся отсюда, но поскольку Стефф была совершенно спокойна, я ограничился тем, что крепче сжал рукоять ножа в кармане комбинезона. В чернильной тьме послышалось потрескивание. Невидимый изучающий взгляд скользнул по моему лицу. То был взгляд, каким человечьи мясники оценивают свою жертву. Я покрылся гусиной кожей, рукоять ножа впилась в ладонь. Но Стефф улыбнулась мне, будто всё это не стоило принимать всерьёз, будто она просто разыгрывала меня шутки ради.
Дверь распахнулась так внезапно, что я испуганно отпрянул. На паркет упал красноватый свет. Стефф схватила меня за рукав и втянула внутрь квартиры.
В первой комнате стояли софа, два кресла и низенький столик. Огромные зеркала выделялись на тёмных панелях стен, как окна довольно абсурдного вида. Какой-то неопределимый, удушающий запах чуть не вывернул мой желудок наизнанку.
— Ну, хорошо, где же он, этот…
Указательный палец Стефф лёг мне на губы, приказывая молчать. Она открыла дверь в ещё бо́льшую, освещённую настенными светильниками комнату. Мы пробирались сквозь настоящий склад разномастной мебели, книг и всякого хлама. Пыль покрывала бледным саваном сотни минувших сущностей. Я бы с удовольствием задержался здесь, чтобы поближе обследовать эти смертные останки века, ещё не совсем впавшего в трупное окоченение, но Стефф жестом дала мне понять, что мы здесь не для того, чтобы упиваться мёртвыми мирами.