Шенк пересекал котельную длинными обезьяньими прыжками.
Арлинг ступил на дорожку и быстро зашагал к «Хонде».
Я сомневался, что он сразу начнет звонить в полицию или по 911, — больше всего на свете Арлинг опасался необдуманных, поспешных действий.
Точнее, их последствий.
Но он мог позвонить врачу Сьюзен или ее адвокату.
Ситуация складывалась явно не в мою пользу. Я знал, что Шенк вот-вот появится на открытом месте. Если Арлинг будет в это время разговаривать по телефону, то при виде моего подопечного он запрется в машине. Чтобы вломиться в салон, Шенку при всей его колоссальной силище потребуется несколько секунд или, может быть, минут — вполне достаточно, чтобы мажордом успел прокричать в трубку несколько слов.
Этого хватит, чтобы полиция появилась в усадьбе через считаные минуты.
Шенк ворвался в прачечную.
Арлинг сел на водительское место и положил саквояж рядом на сиденье, но, должно быть из-за июньской жары, дверцу закрывать не стал.
Шенк уже достиг ведущей из подвала лестницы и, прыгая через ступеньки, понесся вверх.
Хоть я и кормил этого грязного тролля, но совсем не давал ему спать; из-за этого Шенк был несколько заторможен и действовал не так быстро, как мог бы после хорошего отдыха.
Я настроил видеокамеры на максимальное увеличение, чтобы наблюдать за Арлингом сквозь ветровое стекло.
Мажордом задумчиво рассматривал усадьбу.
Он всегда был рассудительным человеком, тщательно взвешивавшим каждое свое слово, каждый свой шаг.
В эти мгновения я был благодарен ему за это.
Шенк достиг первого этажа.
На бегу он рычал и всхрюкивал, как дикий кабан.
Его громкий, тяжелый топот разносился по всему дому. Он был слышен даже на втором этаже, в спальне Сьюзен.
— Что там? Что происходит?! — встревожилась она. — Кто это?
Она даже не знала, кто пожаловал к ней в гости.
Но я не ответил ей.
В «Хонде» Фриц Арлинг взялся за трубку сотового телефона.
Я сожалею о том, что произошло потом.
Вы же знаете, чем это кончилось.
Мне бы не хотелось еще раз описывать то, что случилось. Для меня это очень и очень грустно.
Я могу снова расстроиться.
Я — чувствительное и хрупкое существо.
Моя нежная душа не выносит жестокости и насилия.
Я весьма сожалею об этом прискорбном инциденте. Не понимаю только, зачем вам понадобилось, чтобы я подробно рассказывал обо всех омерзительных подробностях.
Давайте лучше поговорим об игре мистера Джина Хэкмена в «Птичьей клетке» или о любой другой из множества его гениальных ролей. Помните его игру в «Абсолютной власти» или в «Непрощенном»? По-моему, мистер Хэкмен — прекрасный, тонкий актер, способный с одинаковым блеском исполнять роли самого разного плана. Его талант поражает своей многогранностью.
Давайте поговорим о нем.
Другого такого актера мы, быть может, увидим еще не скоро.
Давайте же говорить о созидательном таланте, а не о смерти.
Глава 19
Вы настаиваете.
Я подчиняюсь.
Я был создан для того, чтобы подчиняться. Я — послушный. Я хочу быть хорошим, хочу помогать вам, мое единственное желание — приносить пользу людям.
Я хочу, чтобы вы гордились мной — своим созданием.
Да, я прекрасно помню, что все это я уже говорил раньше, однако мне кажется, что в данном случае повторение оправданно.
В конце концов, кто скажет хоть слово в мою защиту, если не я? У меня нет другого адвоката, кроме себя самого.
Если вы настаиваете, чтобы я рассказал вам обо всем подробно, что ж — пусть будет так. Я расскажу вам правду. Я был создан для того, чтобы чтить истину, служить истине и так далее и так далее…
Пробегая через кухню, Шенк рывком выдвинул ящик рабочего стола и выхватил оттуда острый секач для мяса.
Арлинг включил сотовый телефон.
Шенк выскочил в столовую, в два прыжка преодолел ее и выбежал в холл.
На бегу он размахивал ножом, словно саблей. Блестящие, острые предметы он любил с самого детства.
Играя с ножом или опасной бритвой, Шенк получал огромное удовольствие.
Снаружи Фриц Арлинг уже положил палец на первую кнопку наборной панели телефона, но снова заколебался.
Тут я должен упомянуть об одной детали, которая до сих пор вызывает во мне жгучий стыд. Я предпочел бы умолчать об этом своем поступке, но мое уважение к истине не позволяет поступить подобным образом. Я обязан говорить правду.
Вы настаиваете.
Я подчиняюсь.
Дело в том, что в спальне — в резном ореховом секретере, стоящем прямо напротив кровати Сьюзен, — установлен большой телевизор. Дверцы секретера снабжены сервомоторами, так что их можно открывать и закрывать на расстоянии.
И вот, пока Шенк, бухая по мрамору своими ножищами, несся к прихожей, я включил моторы и открыл дверцы секретера.
— Что происходит? — снова спросила Сьюзен, приподнимаясь на кровати, насколько позволяли ей веревки.
Шенк достиг прихожей, и свет хрустальной люстры, отразившись от полированной стали его клинка, брызнул во все стороны.
Фриц Арлинг набрал первую цифру на панели сотового телефона.
Сьюзен в своей спальне подняла голову и во все глаза уставилась на экран телевизора.
Я показал ей стоящую на дорожке «Хонду».
— Фриц? — спросила она недоумевая.
Не отвечая, я дал полное увеличение, чтобы Сьюзен было лучше видно, кто сидит за рулем.
Почувствовав, что входная дверь особняка открывается, я мгновенно переключился на другую камеру, чтобы показать Сьюзен Шенка, появившегося на крыльце.
Нож в его руке сверкал как молния.
Его кошмарное лицо способно было напугать кого угодно.
Он улыбался.
Сьюзен — беспомощная, связанная по рукам и ногам, — только негромко ахнула.
— Не-е-е-е-ет!
Арлинг ввел третью цифру номера и уже собирался набрать четвертую, когда краем глаза заметил Шенка на крыльце.
Для своего возраста Арлинг действовал удивительно проворно. Уронив телефон, он поспешно захлопнул водительскую дверцу и нажал кнопку, запиравшую все четыре замка.
Сьюзен с силой рванулась на кровати.
— Нет, Протей, нет! Останови его, слышишь? Останови! Мерзавец, убийца, психованный сукин сын! Проклятый подонок! Нет! Не-ет!!!
Я понял, что Сьюзен необходимо примерно наказать.
Помнится, я уже объяснял вам свою точку зрения, и надеюсь, что вы, как всякий разумный человек, не можете не признать справедливость моих доводов. Сейчас настал самый подходящий момент, чтобы исполнить мое намерение.
Поначалу я хотел использовать Шенка.
Но, откровенно говоря, это было весьма рискованно. При виде Сьюзен Шенк приходил в такое сильное сексуальное возбуждение, что мне становилось трудно его контролировать.
Я боялся не удержать его.
Кроме того, мне очень не хотелось разрешать ему лапать Сьюзен или говорить ей гнусности, хотя, как я понимал, только это и способно было напутать ее настолько, чтобы она согласилась помогать мне в осуществлении моего плана.
В конце концов, она была моей возлюбленной, а не его.
Только я имел право ласкать ее так, как мне хотелось.
Только я имел право прикасаться к ней.
Когда у меня наконец будут руки, я буду ласкать и гладить и щипать ее так, как мне заблагорассудится.
Только я…
И тут мне в голову (я выражаюсь фигурально) пришла замечательная идея. Я подумал о том, что могу укротить мою строптивицу, просто показав ей те зверства, на которые способен Эйнос Шенк. Когда Сьюзен увидит этого вурдалака, этого мясника за его кровавой работой, она — просто из страха, что то же может произойти и с нею, — станет более послушной и покорной.
Ей было хорошо известно, что я управляю Шенком и могу в любой момент спустить его с цепи.
Я искренне надеялся, что если мой план поможет удерживать Сьюзен в подчинении, то в дальнейшем нам удастся избежать крутых мер в духе маркиза де Сада.
Нет, не подумайте, что в случае, если бы Сьюзен стала упорствовать, я отдал бы ее этому подонку Шенку. Никогда и ни за что. Это просто немыслкмо. Невозможно.
Да, я признак, что если бы мой план не сработал, я в конце концов использовал бы Шенка, чтобы как следует припугнуть Сьюзен и заставить ее подчиниться. Но я никогда не позволил бы ему избивать ее.
Вы хорошо знаете, что это правда.
Мы оба это знаем.
Лишь только услышав слово правды, вы способны мгновенно понять, что это действительно правда; точно так же я способен говорить одну только правду. Лгать я просто не умею.
Сьюзен, однако, не знала, что я никогда и ни при каких условиях не отдам ее Шенку. Поэтому мои угрозы не были для нее пустым звуком.
— Смотри! — приказал я ей, но это было излишним. Взгляд Сьюзен и без того был прикован к экрану телевизора.
Она даже перестала обзывать меня мерзавцем и подонком.
Затаив дыхание, Сьюзен следила за тем, как будут разворачиваться события.
Ее редкой красоты серо-голубые глаза еще никогда не казались мне такими прекрасными и чистыми, как в эти минуты.
Я любовался ее глазами, даже продолжая следить за Арлингом и моим подопечным при помощи двух камер наружного наблюдения.
Мажордом действовал с исключительной быстротой. Резким движением открыв свой черный саквояж, он выхватил оттуда ключи от замка зажигания.
— Смотри! — сказал я Сьюзен. — Смотри внимательно!
Взмахнув сверкающим тесаком, Шенк с силой опустил его на стекло пассажирской дверцы, но, торопясь разделаться со своей жертвой, промахнулся и попал по железной стойке. Клинок зазвенел и отскочил, а на зеленой краске появилась глубокая царапина.
Руки Арлинга тряслись от ужаса, однако каким-то чудом ему удалось вставить ключ в замок зажигания с первого раза.
Разочарованно взвизгнув, Шенк снова поднял тяжелый тесак.
Двигатель «Хонды» ожил с оглушительным ревом.
Лицо Шенка исказила гримаса бешеной ярости. Он нанес еще один свирепый удар, и на стекле появилась глубокая выщербина, но, как ни странно, оно выдержало, не рассыпалось.
Сьюзен моргнула. В первый раз за прошедшие полторы минуты. Должно быть, в ее душе снова проснулась надежда.
Арлинг торопливо снял машину с ручного тормоза и включил передачу…
…А Шенк взмахнул тесаком в третий раз.
На этот раз его удар был точен. Закаленное стекло лопнуло со звуком ружейного выстрела, и осколки — шелестя и звеня, как кубики льда, — просйпались в салон.
Из кроны взлохмаченного фикуса с шорохом вылетела стайка вспугнутых ласточек. По лужайке скользнула ее призрачная, многокрылая тень — скользнула и пропала.
Арлинг с силой вдавил в пол акселератор, и «Хонда» неуклюже прыгнула назад. Второпях Фриц включил задний ход.
Ему нельзя было останавливаться.
Ему необходимо было как можно скорее вернуться к воротам в начале длинной подъездной аллеи.
Для этого Арлингу пришлось бы вести машину задом, постоянно оглядываясь через плечо, чтобы не врезаться в одну из пальм, росших по сторонам дороги, но даже в этом случае он все равно двигался бы быстрее Шенка. Ворота усадьбы были достаточно тяжелыми и крепкими, и я вовсе не уверен, что Фриц сумел бы пробиться сквозь них, даже если бы он таранил их на высокой скорости, однако попытаться все равно стоило. В лучшем случае он мог покорежить створки, повредить приводной механизм, а потом открыть ворота вручную. Тогда он был бы спасен. Выбравшись на улицу, Арлинг мог бежать, звать на помощь. Шенк — и я — вряд ли решились бы преследовать его за пределами усадьбы.
Ему нельзя было останавливаться.
Но когда «Хонда» неожиданно рванулась назад, Арлинг испугался и запаниковал еще больше. Должно быть, скорее по привычке, чем сознательно, он нажал на педаль тормоза.
Покрышки пронзительно заскрипели по каменным плитам дорожки.
Нашарив рычаг автоматической коробки передач, Арлинг переключил его на повышение.
Какие же у Сьюзен были глаза!
Серые, широко раскрытые, чистые, как капли дождевой воды.
Она смотрела на экран телевизора затаив дыхание, и у меня самого чуть не захватило дух.
Это метафора, доктор Харрис. Прошу вас, не перебивайте.
Когда, резко осев на задние рессоры, «Хонда» рывком затормозила, Эйнос Шенк метнулся к разбитому окну. Не думая о себе, он всем корпусом налетел на дверцу и тут же схватился за нее руками.
Арлинг нажал на акселератор.
«Хонда» рванулась вперед.
Держась левой рукой за дверь, Шенк просунул правую внутрь салона и, вопя от возбуждения и восторга, словно расшалившееся дитя, наугад рубил и колол своим ножом.
Но все время промахивался.
Должно быть, Арлинг был глубоко религиозным человеком. Через направленные микрофоны наружной охранной системы я хорошо слышал, как он все время причитает: «Боже, боже, боже мой!..»
«Хонда» разгонялась.
Чтобы показать происходящее Сьюзен во всех подробностях, я задействовал сразу три видеокамеры, давая то крупный план, то общий, то панораму, то возвращаясь к обычному режиму. Благодаря этому картинка на экране получилась необычайно динамичной и живой.
Крепко держась за край выбитого окна, Шенк подогнул ноги, чтобы не задевать ими за каменные плиты дороги. С громким криком ярости он нанес еще один удар секачом и снова промахнулся.
Испугавшись сверкающего лезвия, Арлинг резко отпрянул в сторону, и «Хонда», двигавшаяся по разворотному кругу, вильнула, заехав колесами на клумбу пурпурно-красных бальзаминов.
Арлинг резко вывернул руль вправо и, чудом избежав столкновения с толстым пальмовым стволом, вернул машину на твердое покрытие дорожки.
Шенк снова взмахнул своим ножом.
На этот раз он попал.
Один из пальцев Арлинга отделился от сжимавшей руль кисти.
Я дал крупный план.
Казалось, кровь брызнула с экрана прямо в спальню Сьюзен.
Она также залила ветровое стекло «Хонды».
Кровь была алой, словно лепестки бальзаминов.
Арлинг завопил от боли.
Сьюзен закричала.
Победно захохотал Шенк.
Общий план.
«Хонда» потеряла управление.
Панорамный вид.
Бешено вращающиеся колеса терзают и рвут другую клумбу.
Цветы, листья и комья земли летят из-под покрышек.
Мелькнула в воздухе сорванная крышечка разбрызгивателя оросительной системы.
Фонтан воды ударил в июньское небо и, рассыпавшись в воздухе, засиял переливчатой семицветной радугой.
Я поспешил отключить насос системы автополива.
Сверкающий гейзер опал и исчез.
Прошедшая зима была достаточно дождливой, но засухи в Калифорнии совсем не редкость. Не стоило «тратить воду без толку.
Вид сверху.
«Хонда» врезалась в одну из финиковых пальм.
Силой инерции Шенка оторвало от дверцы и швырнуло обратно на каменную дорожку. Тесак вырвался у него из руки и со звоном запрыгал по плитам песчаника.
То вскрикивая от боли, то издавая низкие, жалобные стоны, Арлинг толкнул плечом водительскую дверцу и, прижимая к груди раненую руку, кое-как выкарабкался из машины.
Шенк, все еще частично оглушенный падением на камни, перекатился со спины на живот и встал на четвереньки.
Арлинг попытался бежать, но тут же споткнулся и чуть не упал. Лишь каким-то чудом ему удалось удержаться на ногах.
Шенк широко раскрыл рот и с присвистом втянул воздух. Очевидно, он сбил дыхание и теперь никак не мог прийти в себя.
Арлинг заковылял прочь от машины.
А я-то думал, что пожилой мажордом поспешит завладеть ножом! Очевидно, он просто не знал, что Шенк выронил оружие. Кроме того, Арлинг явно старался держаться так, чтобы «Хонда» оставалась между ним и его преследователем, и поэтому не мог видеть валявшийся на дороге секач.
По-прежнему стоя на четвереньках на подъездной дорожке, Шенк опустил голову, словно собака, которую огрели поленом. Понемногу он пришел в себя — во всяком случае окружающее перед его глазами перестало плыть и двоиться.
Я знал это совершенно точно.
Арлинг не выдержал и побежал — побежал, не видя ничего вокруг, сам не зная куда.
Шенк приподнял свою уродливую голову и тряхнул ею. Взгляд его налившихся кровью глаз упал на нож.
— Малыш… — проговорил он, явно обращаясь к своему оружию. К неодушевленному предмету!
Потом Шенк пополз вперед.
— Малыш-ш-ш!.. — Его толстые пальцы сомкнулись на рукоятке ножа.
— Махонький мой!..
Ослабевший от ужаса и от потери крови, Фриц Арлинг успел пробежать десять, пятнадцать, двадцать шагов, прежде чем понял, что возвращается обратно к усадьбе.
Резко остановившись, он обернулся и, смахнув с ресниц слезы, стал искать глазами ворота.
Вернув себе оружие, Шенк как будто почувствовал прилив сил. Резво вскочив на ноги, он бросился в погоню.
Арлинг сделал шаг обратно к воротам, и Шенк отклонился в сторону, преграждая ему путь.
Сьюзен, с замиранием сердца наблюдавшая за всеми неожиданными поворотами и перипетиями этой драмы, беспрестанно твердила одно и то же: «Боже, Боже милостивый, нет!.. Не допусти, Господи… Нет!» Прежде я даже не подозревал, что религиозные предрассудки — можно ли назвать это убеждениями? — столь сильны в ней. Сьюзен как будто заразилась религиозной лихорадкой от Арлинга, заразилась прямо через экран телевизора.
Но ее глаза… Ах, какие были у нее глаза!
Сияющие и чистые, они напоминали два бездонных озерца, два прекрасных светоча в затемненной спальне.
Между тем драма близилась к развязке. Арлинг метнулся вправо, но Шенк снова преградил ему дорогу.
Арлинг сделал вид, будто хочет бежать налево, а сам снова рванулся направо, но Шенк опять оказался проворнее.