— Ты права, моя милая, это не совсем хорошо. Но, как я уже говорил, я хочу, чтобы моя сестра как можно скорее вышла замуж, а Рейнольд для нее неплохая партия. И нравится ей, ты сама знаешь… — Эдуард помолчал и заговорил уже о другом: — Просто диву даюсь, почему в этих маленьких провинциях на севере от Франции так много всего, чего нет у нас — денег, оружия, товаров… Всего, что так необходимо для жизни, для победы в сражениях. — Он опять замолчал на какое-то время и затем продолжил: — А ведь вполне может быть, если я не стану сражаться за французскую корону, то в один прекрасный день отправлюсь на войну с Шотландией… В любом случае, Филиппа, мне потребуется помощь, и гораздо лучше и надежней получить ее внутри собственной семьи. Или от тех, кто стал ее членом. Ты меня понимаешь, дорогая?
— Вполне. — Голос у нее был грустным. — В этом, я думаю, на Рейнольда можно будет положиться. Он, несомненно, человек честолюбивый.
— Любой правитель, если он в здравом уме, должен быть честолюбивым.
— Мне кажется, Эдуард, он неблагородно поступил с отцом.
— Моя дорогая добрая Филиппа! Ты чересчур хороша для этого мира… Я уже говорил тебе, что отец Рейнольда был слабым человеком. Продолжай он править страной, его сыну нечего было бы унаследовать, поэтому Рейнольд был вынужден опередить события и устраивать свою судьбу собственными руками.
— И заключить в тюрьму отца! Говорят, он держал его там целых шесть лет, а ведь тот был уже стариком.
— И все же нам должно восхищаться Рейнольдом! — воскликнул король. — Он получил в наследство расшатанную страну и сумел быстро поставить ее на ноги! Этим он преподнес урок многим. Не сделай он этого, его небольшая провинция погрязла бы в междуусобицах и нищете. Что едва не случилось с нашей страной, дорогая!
— Но его отец умер в тюрьме!
— Да-да… Кажется, так оно и было. Однако сам он правит превосходно — с ловкостью и умом. И сейчас его страна стала одной из самых значительных среди малых стран в Европе. Разве это не чудо, Филиппа? Даже если он принес в жертву отца… — Эдуард внезапно замолчал и отвернулся от жены — наверное, вспомнил о другой жертве, о своем отце. Когда он заговорил, голос у него не был уже твердым и уверенным, как раньше. — Рейнольд всего-навсего отстранил отца от управления страной. Да, он держал его при этом взаперти, но не в таких уж, надеюсь, плохих условиях… — Как и я свою мать, хотел добавить король, но не сделал этого. — Зато эти годы сын использовал как нельзя лучше, — продолжал Эдуард. — Показал себя превосходным солдатом и таким же правителем. Его стали уважать на континенте. Даже король Франции трижды подумает, прежде чем задеть его или затеять с ним ссору… В общем, я хочу иметь такого человека своим зятем, — заключил он.
— Элинор сейчас выглядит очень счастливой, — примирительно сказала Филиппа.
— Уверен, ты поможешь ей понять, что ей желают только хорошего.
— Я так и поступаю, дорогой. Надеюсь, он будет с нею добрым.
— Конечно, он не посмеет быть иным с моей сестрой!
— Он суров и честолюбив, и он взрослый мужчина, а ей лишь тринадцать, — продолжала Филиппа. — Я слышала, его первая жена была невысокого происхождения, но зато очень богата, и ее родители согласились тогда оплатить все его долги. Но, упаси Боже, больше ничего худого я не слышала!
— Что ж… — Эдуард слегка улыбнулся. — В одном мы можем быть вполне уверены: на сей раз брат его жены и не подумает оплачивать его долги.
— Но зато он получает в жены английскую принцессу!
Эдуард недоверчиво взглянул на жену — не насмешка ли прозвучала в ее голосе? Но лицо Филиппы было совершенно серьезно.
— Ах, дорогая, — произнес он растроганно, — ты слишком наивна и добра. Я уже говорил это тебе и не устану повторять вновь и вновь. Но не думай, что я хотел бы видеть тебя иной… Что же касается Элинор, то опять не могу не повторить: она должна своим браком послужить благу родной страны, как и ее сестра Джоанна. В этом судьба и роль каждого члена королевской семьи. Я рад, что нашей Элинор нравится при этом ее смуглый герой… Да, ей придется вскоре отправиться в этот Гельдрес, как отправилась в Шотландию бедняжка Джоанна. Тут уж ничего не поделаешь, моя дорогая, ведь то же самое произошло и с тобой.
— И я не устаю благодарить Бога за то, что мой долг и моя любовь сошлись на одной дороге! Что судьба привела вас в леса нашего Эно и мне было достаточно одного взгляда на тебя, чтобы полюбить навеки!
— А я, увидев тебя, воскликнул в душе: «Вот она, моя королева!»
— Будем же молиться, чтобы Элинор досталось не меньше счастья, чем нам! — великодушно решила Филиппа, на что Эдуард ответил:
— Да будет так, но ты ведь знаешь, никто не может быть так счастлив, как мы…
* * *Эдуард пожелал, чтобы его сестра уехала в новую для нее страну с богатым приданым, взяв с собой не только одежду и драгоценности, но и кое-какую мебель и многие другие необходимые вещи. Поэтому в замке, и особенно в покоях самой Элинор, кипела работа. Шили и примеряли наряды, и первым советчиком невесты была, конечно, Филиппа.
Ах, как прекрасно смотрелись на тонкой и гибкой, как тростинка, девушке ее новые одежды! Изумительный плащ из голубого брюссельского сукна, отороченный собольим мехом; подвенечное платье из золотистого испанского шелка; прошитые золотыми нитками и украшенные жемчужинами мантильи; туники из бархата и отливающей серебром парчи…
Король преподнес сестре дорогие украшения — диадемы из жемчуга и бриллиантов и несколько поясов с рубинами и изумрудами.
Невеста увозила с собой мебель, и в первую очередь огромную супружескую кровать с занавесями из арабского шелка, расшитыми узором из искусно переплетенных гербов Англии и Гельдреса. А еще были стулья, столы, ковры, гардины. Даже карета, тоже подарок брата, с гербами на дверцах, обитая внутри лиловым бархатом, по которому разбросаны вышитые золотые звезды. Ну и, разумеется, целые горы ножей, ложек, тарелок, кружек и другой утвари.
Багаж принцессы этим не ограничивался. Она брала с собой множество всевозможных съестных припасов, среди которых были корица, имбирь, шафран, рис, финики, а также — она обожала сладкое! — сто двадцать голов белого сахара и еще больше темного сахарного песка.
Сама Элинор позаботилась, чтобы у нее было побольше брусков сандалового дерева, ведь если его как следует размельчить и попудрить щеки, то они покроются красивым здоровым румянцем, которого так не хватало ее бледному лицу и какой она не без зависти видела на пухлых щечках Филиппы.
Понадобилось несколько кораблей, чтобы увезти все это, и их уже начали загружать в порту Сэнвидж…
Пришел черед и для Элинор покинуть родной дом, родную страну. Со слезами на глазах прощалась она с братьями, с Филиппой. В последнюю минуту та преподнесла ей меховую накидку, а Эдуард подарил шесть покрывал для алтаря, которые попросил оставлять в церквах, что встретятся ей на пути в новую страну.
К морю она ехала верхом во главе великолепной кавалькады из ста тридцати шести придворных, рыцарей, оруженосцев, мажордомов, пажей, камеристок, прачек, птичников и солеваров…
На всем пути толпы людей встречали и приветствовали всадников. И отношение к ним было куда более благосклонным, чем к тем, кто сопровождал ее сестру Джоанну в Шотландию несколько лет назад: тот брак в народе не одобряли. Элинор же, судя по всему, отнюдь не чувствовала себя несчастной.
Люди сейчас были довольны королем, а потому провожали его сестру к мужу в Гельдрес одобрительными возгласами.
* * *Филиппа скучала по уехавшей подруге и родственнице. Ее переживания были бы сильнее и глубже, если бы не новое радостное событие, которое целиком поглотило ее, — она вновь была беременна.
И снова собралась в Вудсток, где родился ее дорогой первенец.
— У меня такое чувство, — говорила она, — что этот замок приносит мне удачу.
Эдуард охотно поддержал ее, и начались приготовления к переезду в Вудсток и предстоящему появлению на свет нового малыша.
Было изготовлено две колыбели, одна — обычная, вторая — парадная, для королевских приемов, если, например, представители знатных родов пожелают поглядеть на ребенка. Она была огромная, с гербами Англии и графства Эно, обшита золотистой тафтой и меховым покрывалом из шести сотен шкурок мелких пушных зверьков.
В шестнадцатый день июня в год 1332-й от Рождества Христова у Филиппы, королевы Англии, родился второй ребенок. Это была девочка — такая же, говорили окружающие, красивая и совершенная во всем, каким был при рождении маленький Эдуард.
Король выказал огромную радость, и, если даже в душе предпочитал, чтобы новорожденное дитя снова оказалось мальчиком, об этом никто не мог знать: слов любви и восторга на долю девочки досталось ничуть не меньше, чем ее брату…
Эдуард не переставал думать о матери. Однажды он посетил наконец замок Райзинг и узнал от приближенных об ее состоянии во всех подробностях: она по-прежнему страдает приступами безумия, и ее угнетенность может привести к тому, что она причинит себе какой-нибудь вред.
Эдуард повидался и с ней, он был мягок и почтителен, — она его мать и всегда много значила для него. Он предупредил всех в замке, чтобы никто не смел относиться к ней менее уважительно, чем того требует ее сан, и не забывал, что она мать короля.
Однако он не счел возможным освободить ее из замка и приблизить ко двору, а также не пожелал часто видеться с ней, потому что не мог забыть об убитом отце, и страшные картины его смерти не однажды вставали у него перед глазами.
По его распоряжению продолжались поиски убийц, но пока еще разыскать их не смогли, и надежд на это оставалось все меньше. Он же чувствовал, что только местью сумеет облегчить душу, хотя сознавал, что на свободе остались лишь исполнители, а из зачинщиков один уже гниет в земле, а второй — вернее, вторая — является почетной узницей короля.
Любовь, ненависть и угрызения совести, смешавшись в его душе, заставили Эдуарда дать родившейся девочке имя королевы-матери — Изабелла. Он сообщил об этом Филиппе, и та сразу поняла и разделила его чувства.
— Прекрасное имя, — сказал она. — Я и сама с удовольствием выбрала бы именно его для нашей первой дочери…
А дочь росла и расцветала, окруженная заботами матери и специально назначенных персон, среди которых были благородные сэр Уильям и леди Омер, а также юная Джоанна Гонбен, чья роль заключалась в том, чтобы качать колыбель в любое время ночи, когда необходимо, и чей соломенный тюфяк всегда находился рядом с нею. И сама Филиппа, в отличие от многих предшественниц на королевском троне, уделяла дочери достаточно внимания и проводила в детской много радостных часов.
Глава 7 ИЗГНАННИКИ В ЗАМКЕ ГЕЙЯР
Прошло уже почти четыре года, как принцесса Джоанна прибыла в Шотландию. И нельзя сказать, чтобы они были легкими для девочки. Она чувствовала себя одинокой, брошенной всеми, ей не нравился ее жених — противный мальчишка, которого она считала младенцем, ведь он был еще младше нее.
Страна, куда она попала, казалась ей унылой и холодной, ветры — слишком сильными, люди — угрюмыми; она очень тосковала по старшему брату, по сестре Элинор, по Филиппе.
Король Брюс был очень добрым к ней, но страшная болезнь изуродовала его так ужасно, что она боялась его. Она постоянно думала о родном доме и все время рассказывала о нем и о том, как мечтает туда вернуться, всем, кто затевал с ней разговор, в том числе и малолетнему супругу, это было ему неинтересно и стало надоедать.
Но вот несчастный, больной Роберт Брюс умер, и его сын Давид стал настоящим королем, а она — настоящей королевой, и им начали оказывать соответствующие почести. Это было интересно и увлекательно.
Прежде всего их торжественно возвели в сан помазанников Божиих, после чего короновали, и они стали называться королем и королевой. Давид беспокоился по этому поводу и все время спрашивал, что он должен делать, став королем. Его успокаивали, объясняли, что делать ничего не нужно, кроме того, о чем ему будут специально говорить. Впрочем, говорили ему про его обязанности не так уж мало.
Главными людьми, внушали этим детям, кого они должны во всем слушаться, были двое регентов — лорд Джеймс Дуглас, Черный Дуглас, и граф Мори, сподвижники покойного короля Роберта Брюса, кому он больше других доверял при жизни, им же он поручил, чтобы после кончины они доставили его сердце в Святую Землю Палестины, где он мечтал воевать с неверными за гроб Господень, но куда так и не попал.
Лорд Дуглас произвел большое впечатление на Джоанну, как только она его увидела. Он был очень крупный, высокий, широкоплечий, со смуглым лицом и густой гривой темных волос. Внешне грубый и неотесанный, он, как ни странно, едва начинал говорить — немного шепелявя, что тоже казалось странным, — выказывал немало учтивости, любезности, даже мягкости, хотя в многочисленных битвах, о чем знали все, бывал жесток и страшен для врага.
К Джоанне он проявлял постоянное внимание, и вскоре она полюбила его и совсем перестала бояться. Она чувствовала — Дуглас и сам старался показать это, — что он понимает, как ей здесь одиноко, и что в нем она нашла настоящего защитника от всех возможных бед.
К ее глубокому сожалению, вскоре ему пришлось отправиться в Палестину, чтобы выполнить клятву, данную у смертного одра королю Роберту Брюсу, и захоронить там его сердце. Перед отбытием туда он показал обоим детям и дал подержать золотой ларец, в котором находилось, как он сказал им, отважное сердце отважного человека.
— Шотландцы, — добавил он, — никогда не забудут, чем они обязаны Роберту Брюсу…
После его отъезда тоска и страхи вернулись к одиннадцатилетней Джоанне. Предчувствие скорой беды охватило ее детскую душу.
Теперь главным ее наставником был Томас Рандольф, граф Мори, ему умерший король безгранично доверял, не потому что он был его племянник, — это был действительно благородный человек. Джоанна вскоре почувствовала себя с ним почти такой же защищенной, как и с Джеймсом Дугласом, о котором продолжала вспоминать с любовью и благодарностью.
К несчастью, до них дошли печальные вести о нем.
Сам граф Мори пришел к детям, чтобы поведать о случившемся. Он опустился в кресло, привлек к себе обоих и тихо произнес:
— Черный Дуглас к нам больше не вернется. — Он ощутил, как вздрогнула Джоанна, и сразу же добавил: — Знаю, вы любили его, несмотря на то что, как говорят, выглядел он устрашающе. Ведь так?
Джоанна молча кивнула, у нее перехватило в горле. Да, она тоже считала так… когда-то… Ей, конечно, была известна история о том, как Дуглас чуть было не захватил в плен ее брата-короля. Дуглас сам рассказал об этом. То была война, говорил он. А война — страшная штука, моя милая маленькая королева. Ее надо избегать, если только возможно…
— Он на самом деле совсем никакой не свирепый, — сказала она графу Мори, когда почувствовала, что уже может говорить. — А почему он не вернется?
Тот ответил не сразу.
— Вы уже не такие маленькие, — сказал он потом, — и вы настоящие король и королева. А потому с вами следует говорить прямо о том, что происходит. Дуглас не вернется потому, что он мертв.
— Мертв! — вскричал Давид пронзительным голосом. — Черный Дуглас не может умереть!
— Увы, мой маленький король… Как ты знаешь, он повез для захоронения сердце твоего славного отца. И он явился к Альфонсо, королю Кастилии и Леона, потому что знал, тот ведет войну против короля мавров в Гранаде [7].
— Я думала, он отправился в Святую Землю, — сказала Джоанна.
— Это одно и то же, — объяснил Мори. — Едет ли рыцарь в Иерусалим или в Испанию, он все равно воюет во имя Иисуса Христа против неверных. В глазах Господа Бога он в любом случае защитник Святого Креста… Черный Дуглас отправился в Испанию и храбро сражался там на равнинах Андалусии. Но когда он выиграл очередную битву с маврами и стал их преследовать, то слишком увлекся погоней и оказался один в гуще врагов. Поняв, что окружен, и не желая попасть в плен, он решил последовать за королем и другом Робертом Брюсом, как следовал за ним в течение всей жизни, и потому продолжал сражаться… Один против всех…
— Они… они убили его, — прошептала Джоанна.
Мори наклонил голову.
— Мавры, как всякие истинные воины, — сказал он, — проявили уважение к храбрецу. Они решили передать его останки в Шотландию, чтобы мы смогли захоронить их здесь.
Дети плакали: значит, они уже никогда не увидят Черного Дугласа… «Никогда больше он не придет нам на помощь», — думала старшая Джоанна.
Правда, с ними остается граф Мори… добрый Мори… Пока он с ними, им ничто не угрожает…
* * *И все же Джоанну не покидало предчувствие — неприятности еще впереди. Какие и почему, она не знала — никто ей ничего не говорил, — но ясно ощущала, что какая-то тревога витает в замке.
Девочка стала больше прислушиваться к разговорам слуг и придворных, и в ее сознание вошло имя, которое все чаще повторяли люди: Бейлиол…
— Кто этот Бейлиол? — спросила она служанку.
— Бейлиол? — повторила та. — Миледи имеет в виду сэра Эдварда? Он сын Джона Бейлиола, который был раньше королем Шотландии. Сэр Эдвард думает, что имеет права на шотландскую корону. Даже часто говорит об этом.
— Но ведь король сейчас Давид? Его короновали, и меня тоже.
— Это так, миледи, но, если кто считает, что ему чего-то полагается, разве его остановишь?
— Значит, он попытается отнять корону у Давида? Как ты думаешь?
— Что вы! Ему никто не даст, миледи!
— Я тоже так считаю, — сказала Джоанна. — Граф Мори не допустит. И Черный Дуглас… если бы был жив… никогда бы не позволил… Расскажи мне побольше об этом Бейлиоле.