— Нет, мой дорогой! Большая часть моей души еще требует молитв и покаяния… И прощения… — Она погрузилась в молчание. Он тоже ничего не говорил. — Да, прощения, — повторила она и добавила: — Мне сообщили, твой брат Джон убит. Бедный мальчик. Я была ему плохой матерью.
— В детстве он называл вас богиней. Еще недавно говорил мне, что никогда не видел женщины красивей, чем вы.
Она, словно не слыша, покачала головой.
— Я почти не смотрела в его сторону, — тихо произнесла она. — Меня интересовала в детях только та власть, какую я могу получить благодаря им… Я была очень дурной матерью, мой мальчик… Смерть Джона лишний раз напомнила мне об этом.
— Не нужно все время думать только об одном, миледи.
— Во всяком случае, его гибель ускорила твой приезд ко мне, ведь так, Эдуард?
— Я знаю, мне следовало приехать раньше.
Снова, не отвечая ему, она продолжала говорить о своем:
— Ты был снисходительным судьей, Эдуард… Но все-таки убил Мортимера… — Ее голос дрогнул, когда она произнесла это имя. — Мне не следует думать о нем, иначе опять меня одолеют кошмары… Эдуард, я бы хотела как-нибудь навестить тебя. Повидать Филиппу, детей… Они ведь мои внуки…
Он подошел к ней, поцеловал в лоб.
— Вы обязательно приедете, матушка. Филиппа очень хочет этого. И увидите еще одного Эдуарда.
— Уверена, он похож на тебя… Каким ты был в его годы. Рада, что ты назвал его тоже Эдуардом…
Ей хотелось о многом расспросить сына. Например, о том, найдены ли убийцы его отца… Исполнители… Но она не решалась. Не смела напоминать лишний раз ему и себе самой о том… о тех, кто все это замыслил и дал приказ претворить в жизнь… В смерть…
Они говорили о разном, и она уже поняла, что ее заточение может быть окончено в любое время, если она того захочет. Она снова сможет находиться при королевском дворе. Люди забудут ее грехи. Возможно, уже забыли… Человеческая память коротка…
Прощаясь с ней, Эдуард был нежен, внимателен.
Да, несомненно, ее жизнь могла бы сейчас измениться, если бы она того захотела. Но она еще не знала, хочет ли этого… Сын приехал к ней, он пробыл долго, они о многом поговорили, а многое невысказанное было и так понятно обоим. И на прощание он сказал ей… Как же он сказал?.. Сказал, что она была и остается его матерью и, что бы она ни совершила, это дело рук его матери, которую он с детства любил, даже боготворил… Кажется, он говорил именно так. Впрочем, возможно, она не все точно запомнила, у нее голова шла кругом от этого свидания.
Но она поняла главное: он готов простить ее. Уже простил.
Она воспряла духом. Однако все равно сегодня нужно будет позвать придворную даму, чтобы та ночевала у нее в спальне: она боится, как бы кошмарные видения не посетили ее вновь, — встреча с сыном всколыхнула слишком много воспоминаний.
Глава 8 КОРОЛЬ И ЦАПЛЯ
Граф Робер д'Артуа, кузен королевы Изабеллы, прибыл в Англию. Почему? Да просто смертельно рассорился с королем Филиппом VI и тайно покинул Францию, переодевшись обыкновенным торговцем.
Робер д'Артуа был рожден, чтобы причинять беспокойство и неприятности всем вокруг. Его уделом в жизни, как ему казалось, было никогда не получать того, что полагалось ему по праву. Поэтому он всегда питал зависть к людям и был полон желания навредить тем, кто имел то, что, по его разумению, должен был иметь он сам.
Главным же предметом его зависти, даже ненависти, был король Франции.
Сам Робер был правнуком другого Робера, первого графа д'Артуа, кто, в свою очередь, являлся младшим братом французского короля Людовика IX Святого, правившего Францией сто лет назад и возглавившего два крестовых похода в Святую Землю. Поэтому можно понять, каким ударом для человека с таким характером, как у молодого Робера, было то, что, будучи королевского рода, он оказался сейчас на задворках, а вперед вылезли какие-то Валуа, один из которых и стал королем. Мало того — Роберу даже пришлось несколько лет биться за права на графский титул и земли, принадлежавшие его прадеду.
Король Филипп IV, отец Изабеллы Английской, изволил отказать ему в законных правах, и то же самое делали три его бездарных сына, сменявшие друг друга на престоле. Не помогло даже то, что Робер женился на сестре одного из них, — все было напрасно.
Когда королева Изабелла приехала из Англии во Францию, он, пораженный красотой этой женщины, стал одним из ее поклонников, а также союзников в борьбе за английский престол. А после того, как ее родной брат, став королем Франции, дал понять, что не желает больше присутствия сестры в своей стране, именно Робер д'Артуа заранее предупредил ее и помог уехать вместе с сыном и Роджером де Мортимером в графство Эно, где она собрала армию, и, высадившись затем на берега Англии, заставила мужа передать корону сыну Эдуарду, а на самом деле ей и ее любовнику Мортимеру…
Роберу д'Артуа было безразлично, кто займет английский престол, просто натура у него такая, что не может без интриг. И уж если не удается заполучить обратно свои земли, то он утешится, хотя бы отчасти, тем, что причинит беспокойство и вред кому-нибудь, и отведет душу, видя, что и у других людей забот полон рот и бед тоже хватает.
При Филиппе VI граф Артуа не изменил привычек и продолжал строить всевозможные козни и встревать чуть ли не во все происки, направленные против короля, которому завидовал, так же как и всем предыдущим, чьи права на трон не желал признавать.
И пришла пора, когда терпение Филиппа лопнуло и он решил, что, пока Робер д'Артуа в стране, спокойствию в ней не бывать.
Король собрал совет, на котором было постановлено предъявить графу ряд обвинений, и в результате появился вердикт об изгнании его из Франции и лишении всего, что ему принадлежит, — а этого оставалось еще не так уж мало.
Однако Робер был не из трусливых. Он не подчинился и тянул с отъездом, не оставляя в то же время попыток так или иначе насолить королю, и тогда был издан указ об его аресте, о чем он, к счастью для себя, узнал загодя.
Это и заставило его, переодевшись торговцем, спешно бежать. Куда? Разумеется, в Англию. Ведь если бы не он, припомнил вовремя Робер, сыну Изабеллы никогда бы не стать королем. Это он сопроводил их в Эно, представил графу и таким образом положил начало триумфальному походу в Англию.
Появление графа Робера д'Артуа на берегах Темзы выглядело весьма впечатляюще.
Он вошел в огромный зал Вестминстерского дворца вместе с другим людом: в зале в это время проходил королевский обед, и по давней традиции всем разрешалось беспрепятственно входить туда и наблюдать короля и королеву за трапезой.
В толпе произошло движение, когда сквозь нее протиснулся и подошел почти вплотную к королевскому столу какой-то торговец, если судить по одежде. К нему бросилась стража.
Король Эдуард как раз подносил ко рту сочный кусок миноги.
— В чем дело? — спросил он.
Торговец шагнул вперед.
— Дайте мне поговорить с королем! — повелительно сказал он.
Стражники не знали, как поступить, они выжидательно смотрели на Эдуарда. Все прочие не сводили глаз со странного торговца.
— Мой дорогой, любезный брат, — заговорил он, обращаясь к Эдуарду, — я прибыл издалека и рассчитываю на ваше гостеприимство. Знаю, вы не откажете в нем.
Эдуард не верил глазам.
— Это… это вы? — вопросил он. — Не может быть… Нет, конечно, это вы… Робер д'Артуа!
— Да, ваш преданный друг и даже родственник. Как приятно видеть вас среди ваших верных подданных.
Король поднялся, обнял Робера и усадил рядом с собой, предложив разделить с ним трапезу, что тот исполнил с великой готовностью, не забывая при этом подробно рассказывать о французском короле и его гнусных деяниях.
О, этот мерзкий человек совсем не похож на короля Англии! Никакого сходства! Подумайте только, брат мой Эдуард, а вернее, племянник, он отказал мне в моих законных притязаниях и даже угрожал арестом… Нет, будь я проклят, если вернусь во Францию, пока на троне бесчестный Филипп Валуа! Только когда мы его свергнем, моя нога ступит на родную землю!..
Так заявлять во всеуслышание перед толпой придворных и простого люда было по меньшей мере безрассудно, но ведь Робер д'Артуа отличался всегда именно этим.
— Найденыш! — продолжал он. — Именно так называют его во Франции. Он и думать не смел, что окажется на троне… Да и не был бы там, если б не целая цепь различных несчастий и дурацких совпадений, точнее, множество смертей, порою довольно странных… Вначале король-отец, затем три его сына, один за другим. Разве не странно?.. И вообще, кто такие Валуа? Откуда он взялся, наш дорогой Филипп? Всего-навсего племянник короля… Полагаю, имелись и имеются куда более достойные претенденты на престол. За ними не нужно далеко ходить…
При этих словах он бросил лукавый взгляд на Эдуарда, чьи щеки слегка покраснели — то ли от намека, который он уловил в словах Робера, то ли от возбуждения, вызванного радостью неожиданной встречи.
При этих словах он бросил лукавый взгляд на Эдуарда, чьи щеки слегка покраснели — то ли от намека, который он уловил в словах Робера, то ли от возбуждения, вызванного радостью неожиданной встречи.
Филиппа внимательно вглядывалась в этого решительного человека, прошедшего, как видно, огонь, воду и медные трубы, слушала его многословные развязные речи, и он все меньше нравился ей.
Что-то ей подсказывало — уж чего-чего, а беспокойства и неприятностей он принесет немало.
* * *И, увы, она как в воду смотрела. Но все это было еще впереди…
А пока Робер быстро вошел в ближайшее окружение короля, стал появляться с ним повсюду — он ведь тоже королевских кровей.
Он неизменно принимал участие в королевской охоте, предлагал советы и услуги в войне с Шотландией, сыпал рассказами и анекдотами из своей жизни, изобилующей всевозможными приключениями. И не прошло много времени, как он сделался если и не всеобщим любимцем, то уж наверняка кумиром женской части избранного общества. Ему нельзя было отказать в обаянии — еще достаточно хорош собой, несмотря на то что далеко не молод, блестящий рассказчик, острый на язык, умеющий веселиться и веселить других, он быстро завоевал симпатии многих.
Побыв вместе с королем и его свитой в Шотландии, он стал много говорить и об этой стране, о которой у него было свое суждение.
— Зачем уделять так много внимания, — вопрошал он, — бедному маленькому королевству? К чему поддерживать какого-то Бейлиола? Он неудачник, и другого ему не суждено. Никогда он не сумеет воссоединить свою страну. Он ничтожен и как друг, и как враг. Зато король Филипп в связи с делами в Шотландии выказал себя вашим истинным недругом, милорд. Разве не так? Явно встал на сторону ваших противников. Одно то, что он предоставил убежище юному королю Давиду, говорит о многом.
— Конечно, — соглашался Эдуард, — он не проявляет ко мне дружеских чувств, я это хорошо знаю.
— Мой дорогой друг и хозяин, позвольте вам откровенно сказать: весьма печально и вызывает удивление у многих то, что родная сестра пребывает в изгнании в чужой стране, а не у брата.
— Я предлагал им жить в Англии и обещал, что после смерти Бейлиола их права на трон будут восстановлены.
— О, конечно, однако они не воспользовались вашим любезным приглашением. А почему? Потому что король Филипп посоветовал не делать этого. Попросту запретил. Разве не очевидно, что этот коварный враг решил взять под свое крылышко двух невинных детей с единственной целью — затруднить ваши отношения с Шотландией?
— Я понимаю это, Робер, — отвечал король.
— Шотландия! — воскликнул тот, щелкнув пальцами. — Что она такое? Несчастная маленькая страна… Но сколько крови пролито за то, чтобы овладеть ею! А теперь кто-то хочет выдернуть ее из ваших рук, из-под самого носа!.. — Он помолчал, прежде чем продолжить. — А вообще-то я восхищаюсь вами, Эдуард. Но и удивляюсь немного. Вы тратите столько сил и политического мастерства на Шотландию, в то время как вас ожидает корона совсем в другом месте. Корона, на которую вы имеете полное право!
— Вы говорите о короне Франции? Но многие считают иначе.
— Кто? Филипп Валуа? Еще бы! Он хочет ее только для себя. Король-найденыш! Появившийся невесть откуда…
— Он получил одобрение народа, Робер. И я слышал, что он достойный король.
Робер презрительно рассмеялся.
— Любого, кто взойдет на престол после тех трех недоумков, назовут достойным. Хвала Господу, их правление было недолгим!.. Кстати, ваша прекрасная мать, как вам известно, была и остается их сестрой, а потому после их царствования — если это можно назвать таким словом — все права на престол принадлежат только ей, и никому другому!
— Но вы хорошо знаете, Робер, что во Франции действует Салический закон, согласно которому наследование по женской линии запрещено.
Робер снова щелкнул пальцами.
— Я не говорю о том, что должна править Изабелла. У нее, к счастью, имеется сын, милорд, которого вы не можете не знать… — Он ухмыльнулся. — Сын, уже носящий на голове корону. Корону Англии. Почему бы ему, этому молодому, полному сил мужчине, вместо того чтобы играть в военные игры с ничтожной Шотландией, которая и так сама падет к его ногам, почему ему не вступить в борьбу за другую корону, более достойную его ума и усилий?
— Ах, Робер, вы почти убедили меня. Но подумайте, сколько крови должно пролиться при осуществлении подобных планов. Их ведь не решить за месяц и даже за год. Предвижу, борьба будет очень долгой…
— Ничто великое не дается легко!
— И опять вы правы. Благодарю за то, что печетесь о величии Англии. Хотя…
— Это будет только справедливо, — поспешил сказать Робер.
Разговор происходил в лесу во время конной прогулки, и, когда к ним подъехал кто-то из королевской свиты, Робер предпочел ретироваться. Он и так уже сказал достаточно. На какое-то время. Впечатление от его слов будет более глубоким, а результат более плодотворным, если вливать яд постепенно. Небольшими дозами.
Забавно будет, продолжал размышлять Робер, если и вправду начнется настоящая война. Король Филипп перепугается до смерти… Ведь он не хочет ее. Ему выгоднее, чтобы страна при нем жила спокойно, без лишних потрясений, — их и так было достаточно в прошлые годы… Интересно, что он почувствует, если все-таки вынужден будет вступить в войну, дабы отстоять свой трон?..
Робер испытал прилив сил. Он чувствовал себя прекрасно — как рыба в воде, — что бывало всякий раз, когда начинал плести очередную интригу.
Война! — мысленно воскликнул он и прищелкнул пальцами. Война между Англией и Францией. Это звучит серьезно. Филипп коварен и неглуп. Эдуард молод, но уже достаточно искушен. Спор между ними может воспоследовать длительный и обещает быть интересным…
Он был доволен собой. Никогда раньше его козни не оплачивались такой высокой ценой.
Что ж, посмотрим…
* * *Эдуард понимал, что его шансы сбросить с трона короля Филиппа не слишком велики. Военные действия на чужой и довольно далекой земле всегда считались делом нелегким; даже простая защита собственных владений во Франции требовала немалых усилий от всех английских королей, начиная с Вильгельма Завоевателя. Война с близкой Шотландией истощила казну его великого деда и, как считают многие, привела того к преждевременной смерти. И сейчас в этой стране бессмысленно ожидать скорого замирения… Нет слов, чертовски приятна мысль о правах на французский престол, но следует ли от мыслей о правах переходить к делу и пытаться отвоевать корону силой оружия — это требует самых серьезных раздумий. Правда, Робер д'Артуа непрерывно подстегивает его разговорами, не перестает убеждать, что дело это вовсе не трудное, если взяться с умом. Но Эдуард уже знает, что такое война и насколько легче рассуждать о ней, чем сражаться на поле брани. Помимо всего прочего, хватает дел самой Англии, которые требуют постоянного внимания.
Его не оставляло стремление найти и покарать убийц отца. И наконец их поиски завершились.
Зять Мортимера Томас Беркли, в чьем замке произошло убийство, был уже арестован, но сумел доказать, что находился далеко от замка в тот роковой день и потому никакого отношения к смерти короля Эдуарда II не имеет. Он был, правда, опозорен и впал в немилость, но наказания не последовало.
Другой человек, замешанный в аресте короля и содержании его под стражей, Джон Молтреверс, продолжает скрываться во Фландрии и, по слухам, немало способствует сейчас оживленной торговле этих провинций с Англией, так что пускай этим и занимается.
Уильяма Огла, главного исполнителя мерзкого убийства, удалось схватить в Неаполе. Но Эдуард опасался, что, если этого человека доставят в Англию и тот заговорит, то порасскажет такое — и про королеву Изабеллу тоже, — о чем лучше молчать. Поэтому Уильям Огл не должен достичь берегов королевства, он должен умереть раньше, и он погиб на пути из Неаполя в Лондон — конечно, по нелепой случайности…
Королева продолжала спокойно жить в замке Райзинг и, казалось, похоронила там всю гордость и былые амбиции. Оно и к лучшему, считал ее сын, это полезней для мира в стране.
Робер д'Артуа — отнюдь не источник спокойствия — постоянно пребывал рядом с Эдуардом. Он был неизменно весел, любезен и знал, чем и как угодить королю Англии. Прижившись во дворце, он уверял его, что вернется во Францию только вместе с ним.
— У нас похожие судьбы, Эдуард, — часто говаривал Робер. — Нам обоим предстоит добиться того, что положено по праву. Вам — трон, мне — мои владения. Я знаю, только с вашим восхождением на французский престол я смогу вернуть все то, что принадлежит благородному роду д'Артуа. Все, включая и ночной горшок.
— Да уж, — благодушно отвечал Эдуард, — в этом вы можете быть вполне уверены.