Пришлось удирать! Какое бесчестье! Это не подобает королю! Но что поделаешь — ведь он даже не вооружен, а Черный Дуглас во всеоружии… И он смеется… Этот негодяй смеется!..
Эдуард понял, что произошло. Шотландцы смогли внезапно напасть на них, потому что переправились ночью через реку. Черный Дуглас с отрядом осмелился даже прорваться к палатке короля, чтобы убить его. Или взять в плен. Самого короля Англии!
Сэр Джон уже отдавал приказы. Воины пришли в себя после внезапной атаки небольшого отряда и начали оказывать сопротивление; враг поспешил ретироваться.
Англичане остались в унизительной растерянности, в полном недоумении: шотландцы снова обвели их вокруг пальца…
— Это в последний раз! Клянусь! — чуть не плача, вскричал Эдуард. — Утром мы атакуем их!
Сэр Джон не возражал, но заметил, что потребуется некоторое время для подготовки — нужна решительная победа после всего, что произошло, только победа! Однако Эдуард, дрожа от негодования и перенесенного унижения, настаивал на немедленной атаке.
Когда окончательно рассвело, стало ясно, что их снова обманули, — шотландцев и след простыл. Нужно было снова пускаться в изнурительную погоню; кони противника, хоть и не такие крупные и ладные, как у англичан, были более быстрыми, потому что их всадники легче вооружены, а все войско меньше обременено различным снаряжением.
Лазутчики донесли, что шотландцы вернулись на свою территорию. Было очевидно, что они намерены продолжать ту же игру и окончательно вымотать английское войско.
И тут пришло сообщение от Роберта Брюса. По словам его посланца, король Шотландии изъявлял готовность вести переговоры о мире, а также о том, чтобы скрепить союз между двумя странами при помощи брака: у Эдуарда есть сестры, у него — сын, и разве брачные узы не лучше и не выгоднее, нежели постоянные сражения?
Эдуард не мог не согласиться с шотландским королем.
И еще один посланец прибыл в это же время — от матери Эдуарда, из Йорка: его отец мирно скончался в замке Беркли…
Что ж, такова, видно, воля Божия. Бедный отрекшийся король! Какая неудачная жизнь! Пусть покоится наконец в мире. Жаль, что ему, сыну этого неудачника, не удалось быть рядом с отцом в час его смерти. Хотелось бы услышать от самого отца, что он сознательно и добровольно передал сыну корону.
То, что отец спокойно отошел в мир иной, избавило молодого Эдуарда от последних слабых укоров совести. Теперь он воистину король!
Наверное, следует немедленно вернуться в Йорк? Быть вместе с матерью?
О, как бы он хотел отомстить за унизительное поражение отца под Баннокберном! Чтобы его возвращение было триумфальным! Чтобы о нем говорили: «Этот Эдуард достоин своего деда!»
Да, придет время, он докажет всем!.. И не нужно будет даже сравнивать его с дедом. О нем начнут говорить как об Эдуарде III!..
А пока следует признать, что шотландцы оставили его с носом и он возвращается, отрезвленный и умудренный полученным уроком, поняв, что война не рыцарский турнир, где так легко проявить себя и добиться почестей. Война — это не просто вооруженная борьба, это изнурительное испытание сил, воли, ума, в ней необходима не только смелость, но и холодный расчет, хитрость, умение делать верные ходы.
Он запомнит этот урок и постарается извлечь из него пользу.
* * *Эдуард ехал на юг, в сторону Йорка, и постепенно на душе у него становилось легче: он не потерпел поражения в битве, как его отец. И не его вина, что битва не состоялась, — это ведь сами шотландцы отказывались принять бой. А что он мог сделать? Только то, что делал, — пытаться отыскать врага, который все время увиливал от столкновений.
Лишь одно воспоминание вызывало краску стыда на лице Эдуарда — Черный Дуглас чуть не захватил его в плен…
Но сейчас он возвращается в Йорк, условившись с шотландцами, что обе стороны вскоре займутся переговорами о перемирии. Возвращается с армией, которая, правда, не победила, но и не потерпела поражения, хотя была уже не в том состоянии, в каком выступила в поход. Внутренние распри и волнения среди фламандцев значительно ослабили ее, и хорошо, что все так окончилось, — теперь он это понимал.
Перед ним стояли две задачи на ближайшее время: заключить выгодный для Англии мир с шотландцами и жениться на Филиппе. Как можно скорее! Его душа все сильнее жаждала этого. И тело тоже…
Все члены королевской семьи по-прежнему пребывали в Йорке. И с ними, конечно, непременный Роджер де Мортимер.
Эдуард нахмурился, вспомнив об этом человеке. Он не мог не думать о нем… и о своей матери, рядом с которой тот постоянно находился. Он понимал уже, что она не может обойтись без Мортимера, и старался закрывать уши от случайно доносившихся до него слухов — случайно, потому что никто не решался говорить что-либо непристойное о королеве в его присутствии.
И вот он в Йорке.
Мать порывисто обняла сына и сказала, что рада видеть его невредимым.
Мортимер поклонился, и Эдуард заметил — или ему показалось? — что в глазах у него было чуть презрительное удовлетворение.
Слова, последовавшие за поклоном, утвердили его в этом наблюдении.
— Как славно вы выглядите, милорд, — сказал Мортимер. — На лице ни одного боевого шрама, слава Богу.
— Проклятые шотландцы! — поспешила вставить королева. — Кто мог подумать, что они откажутся сражаться?
— Известие о смерти отца, — проговорил Эдуард, освобождаясь от объятий матери, — очень меня опечалило.
— Как и всех нас, — заметила она.
— Он мирно ушел от нас, — вмешался Мортимер, — и, как говорят те, кто был рядом, покойный король мечтал о смерти как об избавлении.
Эдуард нахмурился.
— Как жаль, что меня не было с ним в эти минуты.
Мать подняла голову, положила руку на плечо сына.
— Мой дорогой, — сказала она, — мы все хотели бы находиться возле него. Но остается утешаться мыслью, что сейчас он обрел покой, которого так жаждал.
Эдуард повернулся к брату и сестрам, которые взирали на него с неприкрытым страхом: он был теперь не братом, он был их властелином.
— Ну, братец Джон, — спросил Эдуард, — как поживаешь?
Братец Джон через силу улыбнулся и сказал, что поживает хорошо и надеется, что Его Величество поживает так же.
— Для тебя я по-прежнему твой брат Эдуард, — поправил тот и, опустившись на колени, обнял обеих сестер.
Как они прелестны — какие у них прекрасные сверкающие глаза, какая нежная кожа, напоминающая ему о Филиппе.
Элинор сказала застенчиво:
— А у нас будет пиршество. По случаю твоего возвращения.
— Ты уверена? — спросил Эдуард. — Тогда я должен быть на нем. Верно?
Глаза Джоанны наполнились слезами.
— Наш отец умер, — сказала она. — Его больше нет.
Слезы покатились по ее щекам, Элинор и Джон с трудом сдерживались, чтобы тоже не заплакать, хотя все они едва помнили отца — высокого светловолосого мужчину, всегда спокойного и ласкового с ними. Он совсем не внушал им страха — не то, что мать. Вот и сейчас она резко сказала:
— Вы не в детской. Ведите себя прилично и помните: ваш брат — король Англии.
В ответ на эти слова Джоанна заплакала еще горестней, но ее сестра и брат сумели мужественно перебороть слезы.
— Забери сестру, Джон! — приказала королева. — Мне стыдно, что она так себя ведет в присутствии короля. Хорошим манерам следует учиться с детства.
Однако Эдуард не отпустил их.
— Они горюют, и это естественно, — сказал он. — Я горюю вместе с ними. Теперь я ваш защитник, мои маленькие сестрички. Ваш защитник и ваш король. И я не дам вас в обиду.
Джоанна обняла его за шею, когда он наклонился к ней, а он опять вспомнил о Филиппе.
— Бедные дети остались без отца, — пробормотал он, забыв, что и сам относится к этим осиротевшим детям.
— Дорогой Эдуард, — сказала мать, — ты же знаешь, что отец уделял им не слишком много внимания.
— Но все равно они чувствовали его доброту.
Он произнес почему-то «они», а хотел сказать «мы».
— Мы все знали недостатки твоего отца, — с раздражением проговорила мать. — Не будем делать из него святого только оттого, что его уже нет в живых.
Ее тон удивил Эдуарда, но, чуть подумав, он посчитал, что так она хочет скрыть свою скорбь от детей. Он пожалел ее и мысленно пожелал скорейшего успокоения.
После некоторого молчания королева сказала Эдуарду:
— Ты, верно, устал, дорогой, с дороги и хочешь поскорее оказаться в своих апартаментах. Я провожу тебя.
— Да, миледи, — наклонил он голову. — Именно вы…
Последнее было предназначено для Мортимера, который в ответ поклонился и отступил на несколько шагов.
Когда мать и сын остались одни, Эдуард сказал:
— Я хочу знать, как умер мой отец.
— Так, как я уже говорила… Ночью… Тихо и мирно… Лег в постель, как всегда… А утром его нашли мертвым.
— Так, как я уже говорила… Ночью… Тихо и мирно… Лег в постель, как всегда… А утром его нашли мертвым.
— Бедный отец. У него была несчастливая жизнь.
— Он сам знал, что он неудачник. И нет смысла сейчас, когда его уже нет, говорить другое.
— Да, я слышал, он был мало похож на своего отца.
Королева коротко рассмеялась, в голосе у нее слышались неприятные нотки.
— Дорогой, нет нужды повторять это. Я понимаю твои чувства, твою жалость. Теперь… когда он мертв. Его трагедия в том, что он наследовал великому отцу. Взойди он на престол после… скажем, короля Джона [1], его недостатки не так бросались бы в глаза… Он умер, пускай покоится с миром.
Она посмотрела на сына умоляющим взглядом, положив руку ему на плечо.
— Дорогая леди, — сказал он, проглатывая комок в горле, — ваши слова справедливы.
— Мы все время были с тобой вместе, Эдуард, вспомни… Во Франции… И я привезла тебя из Франции сюда, сделала королем.
— Да, миледи. Но настоящим королем я стал только сейчас, когда отец умер.
— Ты был им и до этого. И не чувствуй неловкости, сын мой. Народ захотел тебя еще при жизни отца, который не был ему угоден. Так что не забывай о прошлом и уверенно смотри в будущее. Будем вместе смотреть в него.
— Да, миледи… И я хочу жениться.
Легкая улыбка скользнула по ее губам. Она облегченно вздохнула.
— Конечно, дорогой.
— У вас ведь договор с графом Эно, миледи?
— Я должна была его заключить. Без этого он не помог бы нам деньгами и войском, чтобы мы могли вернуться в Англию.
— Я рад, что вы сделали это. Мне по душе его дочь Филиппа.
На этот раз королева дала волю смеху.
— Ваши чувства, мой король, равно как и ее, ни для кого не были секретом. Как она плакала, бедняжка, когда вы уезжали.
— Она прелестна! — вскричал Эдуард. — Такая простая, такая свежая, такая…
— Тогда отчего бы не заключить брак как можно скорей?
— Этого я и хочу!
Королева снова рассмеялась, взяла сына за руку, подвела к окну.
— В условиях было сказано, — заговорила она, становясь серьезной, — что это касается одной из дочерей графа Эно.
— Я хочу, чтобы это была Филиппа, и никто больше!
— Понимаю, мой сын. Но по существующему обычаю принято выдавать дочерей замуж, начиная со старшей. Кажется, старшая там Маргарет.
— Говорю, что хочу жениться только на Филиппе!
— Пожалуйста, не злитесь, государь. Мы сделаем вот что… Отправим посольство в Эно с поручением выбрать для вас невесту. Одну из четырех сестер.
— Выбрать?! А если это будет не Филиппа?
— Это будет именно она. Наши посланцы получат на сей счет самое строгое распоряжение.
Эдуард облегченно вздохнул.
— Что ж, вы придумали неплохо, миледи.
— Вот видите. Тогда будем действовать. Я сейчас же пошлю за Адамом Орлтоном. Это надежный человек, вы слышали о нем, он хорошо служит нам. Он умен и сделает все, что приказано. Я велю ему явиться к вам немедленно.
— Прекрасно.
Король удалился в спальню, а Изабелла вернулась к Мортимеру.
— Наш повелитель король, — сказал тот в привычной своей слегка насмешливой манере, — наш благородный король после не слишком успешного похода на север стал чересчур раздражительным и надменным. Он часто дает мне понять, что не нуждается в моих услугах.
— Не принимай слова мальчика так близко к сердцу, моя любовь, — отвечала королева. — Дай ему пережить смерть отца. Она глубоко задела его, но я, кажется, нашла способ отвлечь сына.
— Полагаю, до него не дошли слухи?.. Он не узнал правды?
— Кто осмелится рассказать ему, хотела бы я видеть? Люди понимают, что их ждет за это. Я говорила сейчас с сыном об отце и буду говорить еще о том, что тот покоится с миром… Ведь это так, в конце концов?.. У Эдуарда не может быть никаких подозрений. Кроме того, он занят совсем другими мыслями… Филиппа… Ему не терпится жениться на ней. В ребенке взыграла мужская сила.
Мортимер рассмеялся.
— Что ж, в его возрасте я был уже, помнится…
— Ты и сейчас, моя любовь…
— Значит, будем способствовать его браку, моя королева. Пускай он думает о супружеском ложе, а не о смертном. И о плотских радостях, которые его ожидают. Маленькая Филиппа — лакомый кусочек.
— По-твоему, она привлекательна?
— Я плохо разглядел ее, моя королева, ибо смотрел только на вас! Если не ошибаюсь, типичная фламандка — румяная, полная. И вскоре станет еще полнее, вот увидите. Но, в общем, миленькая и вполне подходит для мальчика. Создана, чтобы рожать и рожать… Чем они тотчас же и займутся.
— Надеюсь, он тогда перестанет думать и говорить об отце, — негромко сказала Изабелла и содрогнулась.
Мортимер привлек ее к себе и заключил в объятия.
— Перестаньте и вы, моя любовь. Думайте о ближайшем будущем. Скоро приедет Филиппа. Мы устроим королевскую свадьбу, а там… пойдут дети… вы станете прелестной молодой бабушкой.
— Мне не очень нравится последнее слово, — заметила она.
— Прелестной и молодой… — повторил он в угоду Изабелле.
* * *Адам Орлтон, епископ Гирфордский, стоял перед королем.
Этот человек всегда был врагом его отца и преданным слугой его матери. Проницательный, находчивый, умный, он в свое время быстро раскусил короля Эдуарда II, понял, что тот станет нестерпим как для знати, так и для простого люда, и переметнулся на сторону королевы.
Это благодаря ему Роджер де Мортимер сумел бежать из Тауэра, куда был заточен королем, это он нашел в Лондоне верных людей, которые не побоялись снабдить беглеца всем необходимым — лошадьми, лодкой, едой. Если бы королева Изабелла не доверилась тогда епископу, побег провалился бы и судьба страны, судьба сына и ее собственная были бы совершенно иными.
Когда королева вернулась из Франции во главе армии и с ней вместе ее сын и Роджер де Мортимер, епископ Гирфордский продолжил свое служение ей и ее любовнику.
Эдуард уже немало слышал хорошего об этом человеке, который сейчас отвесил ему почтительный поклон.
— Пожалуйста, садитесь, — вырвалось у Эдуарда.
Ему было неловко, что он сидит, а почтенный муж стоит перед ним, склонив голову. Но он понимал, что следует переступать через подобные ощущения, ибо он король. И мысленно дал себе слово исправиться как можно скорее.
— Милорд епископ, — продолжил он, — я желаю, чтобы вы немедленно отправились ко двору графа Эно. У него четыре дочери, и одну из них я избрал себе в жены.
Как непривычно звучит для него это слово, но и оно вскоре станет таким же привычным, как и то, что он имеет право сидеть, когда все стоят перед ним.
— Я без промедления выполню ваше приказание, милорд, — невозмутимо ответил епископ.
— Представьтесь графу, передайте наши благие пожелания… — Кажется, он правильно говорит? Королю так и нужно выражать свои мысли?.. — Передайте наше благорасположение и скажите, с каким поручением прибыли. Он примет вас с почетом. Он сам желает этого брака.
— Иначе и быть не может, — заметил епископ. — У него, я слышал, четыре дочери. Вы, разумеется, берете старшую…
— О нет! Нет, милорд! Я уже выбрал будущую королеву Англии, и это не Маргарет, а вторая дочь. Ее имя Филиппа. Запомните это!
Епископ позволил себе слегка улыбнуться.
— Понимаю, милорд.
— И когда вам будет предложен выбор, он должен пасть на… Вы понимаете?
— Вполне. Он падет на ту, которую зовут Филиппа, мой король.
— Надеюсь, я могу на вас положиться, Адам?
Епископ опять улыбнулся.
— Представляю, какие кары могут обрушиться на меня, милорд, если я вернусь с известием, что выбрал не ту невесту.
— Да, это может стоить вам головы.
Король произнес это как бы шутя, но епископ почувствовал легкую дрожь и по его спине пробежали мурашки… Кто их знает, этих Плантагенетов? Предки юноши, начиная с короля Генриха II, не отличались особой добротой и терпимостью. Что, если он весь в них?
— Буду помнить, милорд, о ваших словах, — сказал епископ с поклоном. — Такое не забывается. Разумеется, леди Филиппа должна стать вашей супругой. Вы не только избрали ее из остальных достойных, вы состоите с ней в родстве.
Эдуард нетерпеливо передернул плечами.
— У королей всегда есть родственники в знатных семействах.
— Конечно, милорд. Вот и у вас с леди Филиппой есть общий предок — Филипп Третий, король Франции. Ваш прадед. И, я боюсь, это может…
— Что может?! Говорите!
— Думаю, будет разумно после того, как закончу дело в Эно, отправиться в Авиньон к папе римскому, чтобы уладить с ним… На всякий случай, если у него возникнут какие-либо возражения…
Лицо Эдуарда вытянулось.
— Я не обращу на них никакого внимания, — произнес он надменно.
Епископ снова наклонил голову.
— Такого, уверен, не произойдет, если по завершении моей миссии в Эно я побываю у папы римского, — повторил он.