– Не с ним, – возразила она. – Я работала на него. Это большая разница.
Валландер кивнул, соглашаясь:
– Даже если вы были доверенным лицом Густава, все равно, вы должны много о нем знать. И я вас прошу рассказать все, что вы знаете. В противном случае мы никогда не сможем найти убийцу его сына.
И тут фру Дюнер удивила его вновь.
– Комиссар скрывает от меня правду, – сказала она. – Что же на самом деле случилось там, на дороге?
– Этого мы пока не знаем, – ответил он. – Но мы подозреваем, что в связи с аварией имели место и какие-то другие события. Мы не знаем, послужили ли эти события причиной аварии, или все произошло потом.
– Он ездил этой дорогой много раз, – сказала она. – Он знал ее наизусть, каждый поворот. И он никогда не гнал.
– Если мне сказали правильно, он навещал кого-то из своих клиентов.
– Человека из Фарнхольма.
Валландер ждал продолжения, но так и не дождался.
– Человека из Фарнхольма? – переспросил он.
– Альфред Хардерберг. Человек из Фарнхольма.
Валландер знал, что замок Фарнхольм расположен в довольно глухом месте на южном берегу реки Линдерёд. Он несколько раз проезжал мимо поворота на замок, но никогда там не был.
– Он был самым крупным клиентом в конторе, – продолжила фру Дюнер. – А у Густава Торстенссона в последние годы – единственным,
Валландер нашел в кармане клочок бумаги и записал имя.
– Никогда не слышал, – сказал он. – Он что, помещик?
– Если человек купил замок, то он волей-неволей помещик. Но он землей не занимается, у него какие-то большие международные дела.
– Обязательно с ним свяжусь, – сказал Валландер. – В конце концов, он был последним либо одним из последних, кто видел Густава Торстенссона в живых.
На пол в прихожей с шумом упали засунутые в почтовую щель рекламные проспекты. Валландер заметил, что фру Дюнер вздрогнула.
И она чего-то боится. Но чего?
– Итак, Густав Торстенссон, – снова сказал он. – Давайте попытаемся еще раз. Попробуйте его описать.
– Он был, наверное, самым замкнутым человеком из всех, кого я встречала в своей жизни.
Валландер почувствовал раздражение в ее голосе.
– Он никогда никого к себе не подпускал. Педант, всегда следовал раз и навсегда заведенному порядку. Из тех, про кого говорят, что по ним можно сверять часы. Причем буквально. Не человек, а силуэт… ни дружелюбный, ни враждебный… просто скучный до невозможности.
– А Стен Торстенссон утверждал, что его отец был довольно веселым человеком, – возразил Валландер.
– С этой стороны я его не знала, – холодно произнесла фру Дюнер.
– А какие отношения были у него с сыном?
– Густава раздражали попытки сына модернизировать дело, – не задумываясь, ответила она. – А Стен считал, что отец – обуза для конторы. Но ни тот, ни другой не показывали своего недовольства. Оба боялись открытых конфликтов.
– Стен незадолго до своей гибели намекал, что отец в последнее время был чем-то встревожен. Что вы можете сказать по этому поводу?
На этот раз она задумалась:
– Может быть… Когда комиссар заговорил об этом… И в самом деле – в последние месяцы он был… как бы это сказать… отсутствующим, что ли…
– И вы можете это объяснить?
– Нет.
– Ничего особенного не случилось?
– Нет. Ровным счетом ничего.
– Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали. Это очень важно.
Она налила себе еще чаю. Валландер ждал. Наконец она подняла на него глаза.
– Я не могу ответить на этот вопрос. У меня нет объяснения.
Валландер, еще не дослушав фразу, понял, что она что-то скрывает, но решил пока на нее не давить. Все пока еще не обрело форму, для решительных допросов было не время.
Он отодвинул чашку и встал.
– Тогда не буду больше беспокоить, – сказал он. – Спасибо за беседу. Но, к сожалению, должен предупредить, что это не последний наш разговор.
– Конечно, конечно, – сказала фру Дюнер.
– Если что-то вспомните, обязательно позвоните, – уже на улице сказал Валландер вышедшей проводить его фру Дюнер. – Не сомневайтесь и не тяните. Любая деталь может оказаться решающей.
– Обязательно, – заверила она и закрыла дверь.
Валландер сел за руль и некоторое время сидел неподвижно. У него было тяжело на душе. Сам не мог объяснить почему, но он чувствовал, что за гибелью двух адвокатов скрывается что-то чрезвычайно серьезное, даже пугающее. А они пока только скребут по поверхности.
«Что-то нас уводит от главного направления, – подумал он. – Эта открытка из Финляндии… может быть, это вовсе не ложный след, а истинный? Но тогда след чего?»
Он уже собрался завести мотор, как вдруг заметил, что на противоположной стороне улицы стоит молодая, лет двадцати, женщина, скорее всего азиатского происхождения и внимательно за ним наблюдает. Поняв, что он ее заметил, она повернулась и быстро пошла прочь. В зеркале заднего вида Валландер видел, как она, не оборачиваясь, свернула на Хамнгатан.
Он был совершенно уверен, что никогда раньше ее не видел.
Но это вовсе не означало, что и она его не знает. За годы работы в полиции он нередко встречался с беженцами и соискателями вида на жительство.
Валландер поехал в полицию. По-прежнему дул сильный, порывистый ветер. С востока натягивало темные облака. Уже добравшись до поворота на Кристианстадсвеген, он вдруг резко затормозил. Сзади истерически просигналил грузовик.
«Я реагирую слишком медленно, – подумал он. – Не замечаю даже очевидных вещей».
Он развернулся вопреки всем правилам дорожного движения и той же дорогой поехал назад. Оставил машину у почты на Хамнгатан и по переулку поспешил к Стиквеген. Валландер выбрал удобное место, откуда был хорошо виден розовый дом фру Дюнер.
Было довольно холодно. Он начал прогуливаться взад и вперед, все время держа дом под наблюдением.
Прошел час, он уже готов был сдаться, но почему-то был уверен, что не ошибается. Его, наверное, уже ждет Пер Окесон. Напрасно ждет.
В двадцать семь минут четвертого дверь в розовом доме отворилась. Валландер поспешно отступил за выступ здания.
Сомнений не было – это была она, та самая молодая женщина с азиатской внешностью, которую он видел полтора часа назад.
Она исчезла за углом.
И в ту же минуту пошел дождь.
5
Оперативное совещание следственной группы, начавшееся в четыре, продолжалось ровно семь минут. Валландер пришел последним. Он весь вспотел и никак не мог справиться с одышкой. Все смотрели на него с любопытством, но никто ничего не сказал.
Сразу стало ясно, что ни у кого ничего нет – ни новых фактов, ни повода для дискуссии. Это был хорошо знакомый всем полицейским этап следствия, на их жаргоне – проходка туннеля. Каждый работал в одиночку, стараясь увидеть что-то под поверхностью. Говорить пока было не о чем. Единственный вопрос возник у Валландера.
– Кто такой Альфред Хардерберг? – спросил он, посмотрев в бумажку, на которой он записал незнакомое имя.
– А я думал, его все знают, – удивленно сказал Бьорк. – Один из самых успешных предпринимателей страны. Когда он не улетает по делам на своем личном самолете, он живет здесь, в Сконе.
– Ему принадлежит замок Фарнхольм, – вставил Сведберг. – Говорят, у него там аквариум с настоящим золотым песком.
– Он был клиентом Густава Торстенссона, – сказал Валландер, – самым крупным клиентом. И к тому же последним. Густав ездил к нему в день аварии.
– Хардерберг организует сбор частных средств в помощь жертвам балканской войны, – сказал Мартинссон. – Чего не сделаешь, когда денег сколько угодно.
– Во всяком случае, Альфред Хардерберг заслуживает всяческого уважения, – сказал Бьорк.
Валландер почему-то разозлился.
– Все заслуживают уважения, – буркнул он. – И все же я к нему съезжу.
– Только сначала позвони, – сказал Бьорк и встал.
На этом оперативка и закончилась. Валландер захватил кофе и пошел к себе в кабинет – ему хотелось в одиночестве поразмышлять, что мог означать таинственный визит юной азиатки к фру Дюнер. Вполне возможно, что ровным счетом ничего. Но интуиция подсказывала ему, что здесь что-то есть. Он положил ноги на стол и откинулся в кресле. Чашку с кофе, с трудом добившись равновесия, он пристроил на колене.
Зазвонил телефон. Он потянулся за трубкой и, разумеется, тут же уронил чашку и залил брюки кофе.
– О, черт! – воскликнул он, не донеся трубку до уха.
– Хамить вовсе не обязательно, – сказал его отец. – Я только хотел узнать, почему ты не даешь о себе знать.
Валландеру стало стыдно, и он, как всегда в таких случаях, начал злиться. Неужели он никогда не дождется, чтобы их отношения с отцом были не такими напряженными или хотя бы чтобы это напряжение не находило постоянного выхода…
– Я уронил чашку с кофе и обжег ногу, – попытался объяснить он.
Но отец, казалось, пропустил его слова мимо ушей.
– А почему ты на работе? – спросил он. – Ты же на больничном?
– Уже не на больничном. Я вышел на службу.
– Когда?
– Вчера.
– Вчера?
Валландер почувствовал, что этот разговор может продолжаться до бесконечности, если ему не удастся что-то придумать, чтобы его прервать.
– Я должен тебе все объяснить, – сказал он. – Но сейчас мне некогда. Я вечером заеду, хорошо? И тогда все расскажу.
– Давненько я тебя не видел, – сказал отец и положил трубку.
Валландер несколько секунд сидел с трубкой в руке и слушал короткие гудки. Отцу в следующем году исполнится семьдесят семь, а отношения у них все такие же странные. Они всегда были странные, сколько он себя помнил. Особенно скверно стало после того, как он объявил, что собирается стать полицейским. С тех пор прошло уже двадцать пять лет, и отец ни разу не упустил возможности его подколоть. Валландера же постоянно мучила совесть, что он уделяет так мало времени состарившемуся отцу. В прошлом году отец ни с того ни с сего женился на женщине моложе его на тридцать лет – она трижды в неделю приходила к нему помогать по хозяйству, отцу по возрасту полагалась такая помощь. Валландер решил, что отец больше не будет испытывать такого острого недостатка в общении. Но теперь, сидя с попискивающей трубкой в руке, он понял, что ничто не изменилось.
Он положил трубку, поднял чашку и кое-как высушил брюки с помощью выдранной из блокнота бумаги. И тут же вспомнил, что ему надо встретиться с прокурором Пером Окесоном. Секретарь соединил его с Пером сразу. Валландер извинился за опоздание, и Пер предложил поговорить завтра утром.
Поговорив с прокурором, Валландер пошел за новой чашкой кофе. В коридоре он столкнулся с Анн Бритт – та несла целую стопку папок.
– Как дела? – спросил Валландер.
– Медленно и скучно, – сказала она. – Впрочем, не могу избавиться от чувства, что есть что-то необычное в смерти этих двух адвокатов.
– И я тоже, – сказал Валландер с некоторым удивлением. – А что тебе кажется необычным?
– Пока не знаю.
– Давай поговорим завтра, – предложил он. – Я уже давно понял, что нельзя недооценивать даже то, для чего и слов-то подобрать не можешь.
Он вернулся в комнату, отодвинул телефон и достал блокнот. Ему вспомнился холодный берег в Скагене и внезапно появившийся из тумана Стен Торстенссон. «Тогда и началось для меня это следствие, – подумал он. – Оно началось, когда Стен был еще жив».
Валландер, не торопясь, постарался вспомнить все, что ему было известно о двух погибших адвокатах. Он продвигался медленно, словно разведчик, стараясь не упустить ничего важного, то и дело поглядывая по сторонам. На то, чтобы сопоставить и оценить все имеющиеся у них факты, ушло не меньше часа.
«Что же это такое, что я вижу и в то же время не вижу? – раз за разом спрашивал он себя. – Один погиб в странной автокатастрофе, наверняка инсценированной. Это были хладнокровные убийцы, они постарались скрыть следы преступления. Эта ножка стула, застрявшая в грязи, – единственная и странная их ошибка. Как всегда, два главных вопроса – кто и почему? Но, может быть, есть и что-то другое».
Вдруг он сообразил, что не продвинется дальше, пока не перевернет один из лежащих на дороге камней. Он нашел телефон фру Дюнер и набрал номер.
– Извините, что беспокою, – сказал он, услышав ее голос, – но мне нужно немедленно получить ответ на один вопрос.
– Если я смогу на него ответить, – сказала она.
«Вообще-то, у меня два вопроса, – подумал он. – Но второй, насчет азиатки, я пока приберегу».
– В день гибели Густав Торстенссон был в замке Фарнхольм. Сколько человек знало, что он вечером собирается туда ехать?
Она молчала. «Интересно, пытается вспомнить или формулирует подходящий ответ?» – подумал Валландер.
– Прежде всего, знала я, – сказала она. – Возможно, я говорила об этом с фрекен Лундин. Но больше не знал никто.
– А Стен Торстенссон?
– Не думаю. У них были разные рабочие графики, каждый планировал свои встречи сам.
– То есть знали только вы.
– Да.
– Еще раз прощу прощения, – сказал Валландер и повесил трубку.
Значит, знала только фру Дюнер, она одна.
Он не сомневался, что она говорит правду. Ее ответ означал только одно: кроме нее о визите Густава Торстенссона в Фарнхольм знал только один человек: хозяин Фарнхольмского замка.
Он вновь углубился в размышления. Почему-то ему не удавалось сконцентрироваться на чем-то одном – картина следствия все время менялась. Мрачный дом со сложными запорами. Коллекция икон, спрятанная в подвале. Дальше – полная неясность. Зайдя в тупик, он начал думать о Стене Торстенссоне. Тоже полная тьма, ночь, детали неразличимы Неожиданный приезд Стена в Скаген, вой ревунов в тумане, а потом еще это пустынное кафе в музее – все это сейчас напоминало Валландеру какую-то полуопереточную интригу. Но, к сожалению, ставкой в этой оперетте была жизнь. Валландер ни секунды не сомневался в словах Стена, что отец его был в последнее время подавлен и встревожен. Он не сомневался и в том, что открытка из Финляндии, посланная кем-то, ясное дело, по просьбе Стена, говорила о многом. Стену что-то угрожало, он старался замести следы. Если это только было заметание следов, а не что-то иное.
«Ничего не клеится, – подумал Валландер. – Пока ничего не клеится. Но все равно, кое-какие трофеи уже есть. Плюс разрозненные факты, вроде этой женщины-азиатки, не желающей, чтобы кто-то увидел, как она входит в розовый дом Берты Дюнер. И сама фру Дюнер – она лжет хорошо, но не настолько, чтобы старший следователь истадской полиции попался на эту ложь… или, во всяком случае, не догадался – что-то тут не так».
Валландер встал, потянулся и подошел к окну. Было уже шесть, на улице стемнело. Из коридора донесся звук шагов – Валландер уже приготовился крикнуть: «Войдите», как шаги стали удаляться. Он вдруг вспомнил фразу, которую незадолго до смерти обронил старый Рюдберг: «Полиция, в сущности, – это тюрьма. Мы как зеркальные отражения друг друга – полицейские и преступники. И не всегда, а вернее, никогда мы не знаем точно, кто по какую сторону стены находится».
Он почувствовал себя брошенным и беспомощным и, как всегда в такие моменты, затеял мысленный разговор с Байбой Лиепой, словно она была рядом в комнате… словно и комната была не его служебным кабинетом, и располагалась не в здании истадской полиции, а в сером обшарпанном доме в Риге, в ее квартире с приглушенным светом и всегда задернутыми шторами. Но картинка эта вдруг помутнела, заколебалась и съежилась, вытесненная другой: он ползет по грязному полю с дробовиком в одной руке и пистолетом в другой, как дурацкое подобие какого-нибудь киногероя… но лента рвется, в действительности убийство и смерть – вовсе не кролики, доставаемые по заказу из шляпы фокусника. Он видит, как человек падает, убитый выстрелом в лоб, а потом он стреляет сам – и не просто стреляет, нет, он совершенно уверен, что стреляет с желанием убить того, в кого он целится…
«Я слишком редко смеюсь, – подумал он, – я даже не заметил, как начал стареть, и возраст пригнал меня к берегу, к которому и подойти-то нельзя – сплошные подводные рифы».
Он вышел из кабинета, оставив все бумаги на столе. В приемной Эбба говорила с кем-то по телефону. Она знаком попросила его задержаться, но он махнул рукой, словно извиняясь, что сейчас занят.
Валландер приехал домой и приготовил ужин – вряд ли он смог бы вспомнить, что именно он ел в тот вечер. Полил цветы на подоконниках, все пять горшков. Потом собрал раскиданное по всему дому грязное белье и запихнул в стиральную машину. Тут же обнаружилось, что в доме нет стирального порошка. Он сел на диван и постриг ногти на ногах, то и дело оглядываясь, словно ожидал, что в комнате вдруг ни с того ни с сего кто-нибудь появится. Дождь за окном почти прекратился, хотя в свете фонарей все еще видна была словно повисшая в воздухе легкая изморось.
В среду Валландер проснулся рано утром. Было еще темно. Он посмотрел на стоящие на тумбочке часы со светящимся циферблатом – было около пяти. Он повернулся на другой бок, чтобы поспать еще, но сон не шел. Ему было беспокойно. Никогда и ничто не будет так, как раньше. Не важно, пусть какие-то воспоминания поблекнут, какие-то сохранятся, какие-то изменятся, это совершенно безразлично, все равно он обречен жить в двух временных измерениях: до и после. Курт Валландер существует, разумеется, но в то же самое время его вовсе и нет в природе.
В полшестого он встал, выпил кофе и дождался газеты, из которой узнал, что на улице четыре градуса тепла. Движимый все тем же беспокойством, которое он не мог ни унять, ни переждать, он вышел на улицу в шесть, сел в машину и завел мотор. Тут ему пришло в голову, что он вполне может взять курс на север и заехать в Фарнхольмский замок. Где-то по дороге можно остановиться, попить кофе, выждать время и позвонить, что он едет. Проезжая полигон, он старался не смотреть направо – там почти два года назад разыгралась последняя битва того, бывшего Валландера. Тогда, в тумане, он внезапно осознал, что есть люди, не останавливающиеся ни перед чем; эти люди, ни секунды не сомневаясь, могут лишить жизни кого угодно, если это пойдет им на пользу. Тогда, стоя на коленях в грязи, в отчаянии он сделал этот спасительный выстрел, на удивление точный – и убил человека. С этого момента у него началась другая жизнь – к той, прежней, возврата уже не было. Похороны и роды одновременно.