Княжна Дубровина - Тур Евгения 5 стр.


Когда наступили, наконецъ, такъ долго ожидаемыя вакаціи, дѣти очень обрадовались, потому что ни одна изъ прогулокъ не удавалась безъ мальчиковъ, а они предъ экзаменами не могли терять времени на дальнія и къ тому же утомительныя странствованія. Дѣвочки должны были довольствоваться однимъ садомъ и побѣгушками въ маменькѣ, такъ продолжали онѣ звать мать Маши, и къ Дарьѣ-нянѣ, у которыхъ за зиму все пріѣли, такъ что старушки поговаривали о томъ, что хорошо что іюнь на дворѣ и варенье новое можно сварить. За рѣку Маша дѣвочекъ безъ себя и безъ братьевъ не пускала, а именно рѣка-то, лодка, переправа, соблазняли Анюту и подавали поводъ къ жалобамъ и требованіямъ, но Маша не поддавалась ни тѣмъ ни другимъ. Анюта была предприимчива и страстно любила всякое новое развлеченiе и отступление отъ вседневнаго образа жизни. Но ослушаться Маши не рѣшалась ни разу и только завистливо посматривала на привязанную лодку и утѣшалась тѣмъ, что упрекала Машу. Наконецъ пришли вакаціи; братья перешли благополучно въ слѣдующіе классы, папочка былъ очень доволенъ, Маша сіяла радостію и положено было единогласно отпраздновать это счастливое событіе самымъ торжественнымъ образомъ, но какъ? Папочка пустилъ вопросъ на голоса, начиная съ младшихъ. Лида подала поводъ нескончаемому смѣху и шуткамъ, ибо не придумала ничего иного, какъ пойти къ маменькѣ, попросить полдника съ варенцами и пастилой, и чаю съ топлеными сливками. Крикъ негодованія встрѣтилъ это предложеніе.

— Это мы можемъ сдѣлать и дѣлаемъ почти каждый день. Вотъ выдумала, сказалъ Митя съ презрѣніемъ.

Папочка погладилъ смущенную Лиду по головкѣ и сказалъ улыбаясь:

— Мы съ тобою пороху не выдумаемъ, да это все равно, безъ насъ порохъ выдумали и еще мало ли что выдумываютъ; за то мы съ тобою люди добрые и кроткіе. А ты, Анюта?

— Я, папочка, хочу…

— Опять хочу, замѣтила Маша укоризненно; — противное слово твое, но любимое. Съ нимъ ты разстаться не въ состояніи.

— Ну, не придирайся Маша, отвѣчала Анюта съ гримасой нетерпѣнія, — я хотѣла бы, — ну будешь ли довольна моимъ выраженіемъ, — слушай, я повторяю: я же-ла-ла бы ес-ли вы сог-лас-ны, ну такъ хорошо ли? сказала Анюта лукаво глядя на Машу.

— Говори, мы ждемъ, сказалъ папочка нетерпѣливо.

— Погодите, сказала Маша насмѣшливо, — Анютѣ надо сперва на своемъ поставить, а потомъ она удостоитъ насъ отвѣтомъ.

— Такъ ты надо мной насмѣхаешься, сказала Анюта обидѣвшись, — такъ не буду же я говорить, дѣлайте какъ хотите, мнѣ все равно!

Папочка сдѣлалъ видъ, что ничего не замѣчаетъ, спокойно обратился къ Агашѣ и сказалъ:

— Твой чередъ. Ты что хочешь?

— Кататься въ лодкѣ и послѣ пить чай на томъ берегу Оки.

— Ваня, а ты? спросилъ папочка.

— Нанять лошадей и прокатиться за городъ на каменную гору и прыгать въ обрывъ.

Каменною горой называлась гора совсѣмъ безъ камней, а напротивъ вся изъ сыпучаго песку, съ обрывомъ къ рѣкѣ. Обрывъ имѣлъ много уступовъ и дѣти забавлялись раза два или три въ лѣто, когда доходили до каменной горы, тѣмъ, что прыгали съ верху въ сыпучій песокъ. Эти отчаянные скачки внизъ не грозили никому и ничему никакою опасностію кромѣ платьевъ, который зачастую такъ обрывали и пачкали, что Машѣ задавали работу на цѣлую недѣлю. Она терпѣть не могла этой забавы и знала, что несмотря на заявленія дѣвочекъ, что онѣ помогутъ ей чинить и штопать, ей придется все это сдѣлать одной, а дѣла и безъ этого было у ней не мало. Она не утерпѣла и воскликнула отчаянно махая руками.

— Нѣтъ! нѣтъ! только что сшили новыя лѣтнія платья, а ихъ рвать и портить на обрывѣ, ни за что!

— Маша! сказала Анюта, — мы старыя платья надѣнемъ. Она была страстная охотница скакать въ обрывъ.

— Нѣтъ! Нѣтъ! говорила Маша. — Ни за что!

— Успокойся, Маша, это только мнѣнія, сказалъ папочка. — Митя, твоя очередь.

Митя въ качествѣ подростка, ему только что минуло шестнадцать лѣтъ и онъ считалъ себя, большимъ, предложилъ идти утромъ къ Золотому ключу, взять съ собой всякихъ пироговъ и лепешекъ и провести тамъ весь день; онъ обѣщалъ послѣ прогулки въ рощѣ, находившейся вблизи, прочесть поэму Пушкина: «Полтава».

— Вотъ это будетъ всего лучше, сказалъ папочка, — и я послушаю твоего чтенія.

Маша одобрительно покачала головой.

— Ты, я вижу, согласна, сказалъ папочка Машѣ, — и потому я считаю вопросъ рѣшеннымъ.

— Не совсѣмъ, отвѣтила Маша, — я предлагаю поправку: сперва пойдемте въ пригородный монастырь, помолимся Богу за счастливое окончаніе учебнаго года, и поблагодаримъ Его за наше великое счастіе, а оттуда пойдемъ къ Золотому ключу. Я захвачу всего для вкуснаго обѣда.

— А ты умнѣе всѣхъ, какъ всегда, сказалъ папочка, и прибавилъ весело: — Быть по тому, а я отъ себя прибавляю рубль серебромъ для особеннаго угощенія всей компаніи.

И тогда поднялись голоса:

— Мармеладу, кричала въ восторгѣ Агаша.

— Мятныхъ пряниковъ, вопилъ Ваня.

— Изюму и винныхъ ягодъ, настаивала Лида.

— Шепталы, прокричала Анюта изъ-за угла, забывъ свою недавнюю досаду.

— Вотъ и Анюта подала голосъ, сказала Маша, — ну отлично, я всѣхъ помирю и всего будетъ по немногу, и мармелада, и пряниковъ, и всего, всего.

— Однако не обѣдать же намъ шепталой и изюмомъ, сказалъ Митя не безъ важной серьезности.

— Не безпокойся, сказала Маша. — Мы возьмемъ корзинки, будетъ и пирогъ съ курицей, и говядина, и лепешки. Каждый понесетъ что-нибудь, всякій то чего требовалъ.

— Съ уговоромъ, сказалъ Митя, — дорогой не ѣсть, а то эти барышни все скушаютъ и принесутъ пустыя корзинки, особенно Лида и Анюта. Мармеладъ и шептала очутятся въ большой опасности у этихъ хранительницъ общественнаго провіанта.

Всѣ засмѣялись, но Анюта опять недовольная надула губы и прошептала:

— Они всѣ всегда меня обижаютъ.

— Не дури, Анюта, сказалъ Митя, — кто тебя обидитъ, ты сама всѣхъ обидишь!

Дѣти разсмѣялись и сама Анюта не могла не улыбнуться.

Было положено, что въ слѣдующее воскресенье, то-есть чрезъ три дня, если погода будетъ хорошая, всѣ они отправятся на богомолье, а оттуда къ Золотому ключу. И всѣ эти три дня были днями суеты, веселья, ходьбы и стряпни. Маша превзошла сама себя и не жалѣя трудовъ приложила руки помогая кухаркѣ жарить и печь. Круглый пирогъ испекла она сама и вышелъ онъ такой высокій, сдобный, на видъ вкусный; дѣти загодя наслаждались ожидаемымъ пирогомъ. Настало и воскресенье. Съ ранняго утра дѣвочки, даже Лиза, уже подросшая, вскочили съ постелей, умылись, причесались и надѣли новенькія съ иголочки платья; Анюта свое розовое ситцевое въ мелкую клѣтку, Агаша точно такое же, онѣ всегда шили себѣ одинаковый платья, даже съ одною отдѣлкой, а Лида и Лиза свои голубыя, тоже новенькія платья. Маша вошла къ нимъ и ахнула.

— Какъ! въ новыхъ платьяхъ; что отъ нихъ останется, когда мы воротимся домой вечеромъ? Какія вы, право, не бережливыя. Нѣтъ, я этого не позволю. Отецъ трудится, иногда черезъ силу, чтобы васъ одѣть, обучить…

— Маша, да вѣдь это на богомолье, въ церковь, какъ же намъ не надѣть новыхъ платьевъ, сказала Агаша.

— И въ такой праздникъ, когда братья перешли въ высшіе классы, даже Ваня, за котораго такъ боялись, сказала Анюта.

Лида ничего не сказала, но у ней ужь навернулись слезы на глазахъ. Маша взглянула на нее, улыбнулась и сказала:

— А Лида ужь готова! У ней глаза на мокромъ мѣстѣ.

Всѣ дѣвочки разсмѣялись.

— Ну слушайте, дѣти, прибавила Маша, — идите въ храмъ Божій въ новыхъ платьяхъ, я не мѣшаю, но берегите ихъ въ рощѣ, не запачкайте, не разорвите, помните, что всякое изъ нихъ обошлось въ два рубля слишкомъ, безъ работы. Вѣдь шила я, на даровщину.

— А вотъ тебѣ и на чай, сказала Анюта бросаясь ей на шею.

— Ахъ, зачѣмъ я не богата, прибавила она, — какъ говорятъ богаты всѣ мои родные; я бы не боялась разорвать платья, не носила бы ситцу, а только все батисты и не ходила бы пѣшкомъ, все бы ѣздила въ коляскахъ.

— И ты думаешь была бы счастливѣе?

— Конечно, сказала Анюта.

— Не знаю, сказала Маша. — Не все даетъ Богъ на этомъ свѣтѣ. У одного одно, у другаго другое. У насъ денегъ мало, за то счастья много.

— А я хочу и денегъ и счастья.

— Опять хочу, сказала Маша, — не многаго ли захотѣла? знаешь ли что я скажу тебѣ. Отъ добра добра не ищутъ. Помни это всегда, это мудрыя слова. Помолись лучше нынче за обѣдней и благодари Бога за то, что мы такъ всѣ счастливы и ты тоже.

— Я всегда благодарю Бога, сказала Анюта, — но все-таки мнѣ это не мѣшаетъ желать имѣть побольше денегъ. Скучно беречь платье, бояться всякаго пятнышка и всякой дырочки.

— А ты думаешь у богатыхъ дѣвочекъ нѣтъ своихъ печалей и опасеній.

— Какія же?

— Не знаю, какія, я съ богатыми отъ роду не водилась и знатныхъ людей даже не видала, но знаю, что у всѣхъ на землѣ есть свои заботы, печали, опасенія.

— А ты думаешь у богатыхъ дѣвочекъ нѣтъ своихъ печалей и опасеній.

— Какія же?

— Не знаю, какія, я съ богатыми отъ роду не водилась и знатныхъ людей даже не видала, но знаю, что у всѣхъ на землѣ есть свои заботы, печали, опасенія.

— А я не знаю, сказала Анюта рѣшительно.

— Анюта всегда любуется когда мимо насъ ѣздитъ въ своей маленькой колясочкѣ дочь предводителя; она сама правитъ маленькою лошадкой, а подлѣ нея сидитъ ея гувернантка, а сзади ѣдитъ верховой, сказала Агаша.

— И всѣ разряжены, подхватила Анюта. Дочка предводителя въ бѣлой шляпѣ съ цвѣтами и на ней пальто такое бѣлое, такое прелестное. Даже и верховой такъ нарядно одѣтъ — въ бархатной поддевкѣ. И лица у нихъ такія веселыя!

— А у васъ не веселыя, сказала Маша.

— Положимъ веселыя но мы идемъ пѣшкомъ, а у нея такая маленькая, малютенькая колясочка, и такая маленькая крохотельная лошадка точно игрушка… Завидно смотрѣть, говорила Анюта.

— А заповѣдь помнишь.

— Какую? спросила Анюта.

— Не пожелай… отвѣтила Маша, словомъ, десятую заповѣдь.

— Нечего помнить, я ей не завидую, я только любуюсь ею и себѣ того же желаю.

— А ты бы лучше на себя оглянулась, ты сейчасъ пойдешь разряженая по улицѣ, и сколько дѣвочекъ будутъ оглядывать твое розовое платье и любоваться имъ. Имъ и во снѣ не снилось такого платья какъ твое.

— Ты хочешь сказать, проговорила Агаша серьезно, — что надо себя сравнивать съ тѣми кто имѣетъ меньше чѣмъ мы, а не съ тѣми кто имѣетъ больше.

— Именно, сказала Маша, — но я заговорилась съ вами, а намъ ужь пора. Пожалуйте въ кухню, я вамъ раздамъ корзинки съ припасами, и въ путь. Папочка готовъ и ждетъ насъ.

— Куда же мы денемъ корзинки во время обѣдни, сказала заботливая обо всемъ Агаша, — нельзя же идти въ церковь съ кушаньями.

— Конечно нельзя, я беру съ собою маленькаго Степку, сына дворника, онъ останется съ корзинами пока мы будемъ въ церкви.

Черезъ часъ всѣ они въ полномъ сборѣ шли степенно по улицамъ города и скоро вышли въ чистое поле и предъ ними посреди сосноваго лѣса заблистали золотыя главы монастырскаго собора. До монастыря было недалеко, всего версты полторы, но жара лѣтняго утра и песчаная дорога утомили больше всѣхъ причудливую Анюту, и она опять возроптала.

— Фу! Какая жара! Какой песокъ! И какъ я устала! говорила она, а развѣ неправда, что при богатствѣ не бываетъ ничего такого. Еслибъ я была богата, мы бы поѣхали въ коляскѣ.

— А Маша говорила, что и богатые имѣютъ свои недостатки, что многіе бѣднѣе насъ и не хорошо завидовать однимъ и не обращать вниманія на лишенія другихъ, сказала Агаша, любившая рассуждать и даже говорить другимъ поучения.

— А я все-таки скажу, возразила Анюта съ жаромъ, — что богатымъ хорошо жить на свѣтѣ, а ты больно ужь умна и какая охотница давать не прошенные совѣты. Говоритъ, будто проповѣдь сказываетъ!

— Что жь въ этомъ дурнаго, вступился Ваня, — въ проповѣди всегда говорится хорошее и полезное, и наша Агаша разумница.

— Не по лѣтамъ умница, сострила въ риѳму Анюта и прибавила: — а то слова ея ко сну клонятъ. Сонный порошокъ! Ты всегда обижаешь, сказала Агаша, — съ тобой говорить нельзя.

— Перестаньте спорить, сказала Маша, — вотъ мы и пришли. Въ храмъ Божій идете и спорите.

— Это Анюта, сказала Лида, вступаясь за сестру.

— И какъ мы рано пришли! воскликнулъ Митя, желавшій какъ можно скорѣе добраться до Золотаго ключа и побродить вдоволь по лѣсу.

— Полноте разговаривать, сказала богомольная Маша входя на паперть, — помолимся теперь, не развлекаясь ничѣмъ.

Послѣ довольно долго длившейся обѣдни все семейство Долинскихъ вышло изъ церкви и по палящему жару дошло не безъ устали до густаго лѣса, гдѣ разрослись и сосны, и ели, и березы, и ясени, и даже клены. На опушкѣ росъ орѣшникъ и всякаго рода кустарники. Лѣсъ подходилъ къ крутымъ песчанымъ обрывамъ и такъ близко, что многія деревья сползли внизъ и еще цѣпляясь корнями за рыхлую почву росли наклонившись внизъ, другія упали и вверхъ торчали ихъ могучіе корни вывернутые насильственно вѣтромъ и непогодой изъ желтаго какъ золото песка. Въ одномъ изъ такихъ обрывовъ находился Золотой ключъ. Дѣти бѣгомъ спустились внизъ по извилистой, узкой и крутой тропинкѣ; она врѣзывалась внизу въ гущу кустарника и наконецъ выходила на маленькую полянку, вокругъ которой росли нѣсколько большихъ деревьевъ и низкіе кусты. Изъ-подъ обрыва струилась вода и между двумя громадными камнями, краснаго яркаго цвѣта, съ золотыми и серебряными крапинками, образовала довольно широкую лужу; вода эта, холодная какъ ледъ, прозрачная какъ хрусталь, извѣстна была во всей окрестности и названіе Золотой ключъ дано было этому мѣсту конечно потому, что дно ручья ярко-желтое, песчаное, наводило на мысль о золотѣ. Достигши этого прелестнаго уголка всѣ дѣти, несмотря на увѣщаніе папочки и восклицанія Маши, бросились къ водѣ, умывали ею лицо и руки и подставляя подъ сочившіяся изъ обрыва струйки воды походные стаканчики жадно пили вкусную влагу. Рѣдко удавалось дѣтямъ посѣщать это любимое ими мѣсто, а когда они одинъ или два раза въ годъ попадали туда, то наслаждались въ волю и водой и отдыхомъ подъ развѣсистыми деревьями, около блестящей прозрачной воды, разлившейся правильнымъ кругомъ и вырывшей себѣ мягкое въ красномъ пескѣ ложе.

— Вотъ такъ чудо! вотъ такъ прелесть! восклицала Анюта, умывъ свое розовое личико и намочивъ свои непокорные волосы, которые отъ холодной воды вились еще болѣе и крутились легкою паутиной на лбу и вискахъ. Она бросилась на мягкій, теплый песокъ, подъ развѣсистою сосной, прислонила голову къ ея стволу и воскликнула.

— Ахъ, какъ хорошо! Теперь тебѣ бы почитать намъ, Митя.

— Какже, сказалъ онъ, — видите ли принцесса какая изволила пожаловать, легла и приказываетъ читать… натощакъ-то! Я тоже измучился и голоденъ какъ волкъ.

— Дѣйствительно пора поѣсть, сказала Маша, — послѣ обѣда мы почитаемъ, а потомъ ужь: маршъ въ лѣсъ искать грибовъ и ягодъ.

— Ягоды-то будутъ, а грибы врядъ ли, сказала Агаша. — Сухо, давно дождей не было.

Маша принялась, хотя устала также какъ и другіе, накрывать на пескѣ бѣлую скатерть, нарвала широкихъ листьевъ, положила ихъ на скатерть вмѣсто тарелокъ, открыла корзины и принялась вынимать запасы.

Папочка поглядѣлъ на дѣтей: Анюта полулежала подъ деревомъ, Митя растянулся на мху и подлѣ него сидѣлъ Ваня; въ ногахъ у Анюты помѣстились Агаша и Лида. Одна Маша, какъ всегда, заботилась о всѣхъ и хлопотала около скатерти, представлявшей обѣденный столъ.

— Какъ я посмотрю, сказалъ Долинскій, — какъ она васъ избаловала! Посмотрите другъ на друга, да постыдитесь, вы особенно, мальчики. Маша хлопочетъ, нарвала листьевъ, накрываетъ на столъ а вы лежите.

Ваня и Агаша тотчасъ вскочили и принялись помогать Машѣ. Митя и Анюта остались какъ были, Лида медленно, лѣниво подымалась.

— Папочка, ихъ много и безъ меня, сказала Анюта смѣясь, — ужь я полежу, а то что жь еще имъ помѣшаешь.

— И я, папочка, полежу, вѣдь я готовлюсь къ труду я оффиціально уже назначенный чтецъ «Полтавы».

— Оба вы и лѣнтяи, и балованные, сказалъ папочка, добродушно любуясь хорошенькою Анютой, которую любилъ очень нѣжно.

Когда все было готово, встали Анюта и Митя; онъ принялся ѣсть за двухъ и только все похваливалъ, забирая, къ полному удовольствию Маши, двойныя порціи пирога и жаркаго. Анюта же ѣла какъ птичка, но за то и болтала и щебетала какъ птичка и не разъ вызывала улыбку на лица Маши и папочки. Послѣ обѣда началось чтеніе при благоговѣйномъ вниманіи всего семейства; Митя читалъ недурно, хотя съ нѣкоторою напыщенностью и декламаціей, но эта именно напыщенность и нравилась не только дѣтямъ, но и папочкѣ съ Машей. Всѣ слушали его не проронивъ ни единаго слова, въ особенности Анюта, глаза которой такъ и вспыхивали, такъ и горѣли. Когда половина поэмы была прочтена, по общему желанію, всѣ отправились гулять, хотя Анюта горячо протестовала, ей хотѣлось дослушать до конца, и она съ трудомъ принудила себя идти бродить по лѣсу, вся еще исполненная восторга и увлеченная чтеніемъ. Она запомнила нѣкоторые стихи и повторяла ихъ себѣ самой…

Вечерѣло. Позлащая далекій горизонтъ медленно заходило великое свѣтило. Багровый оттѣнокъ заливалъ даль и омрачалъ близъ стоявшія сосны. Внизу подъ обрывами поднимался бѣловатый туманъ; папочка, боявшійся прохлады и вечерней мглы, спѣшилъ домой, и все семейство шло весело домой, болтая и смѣясь безъ умолку. Анюта находилась въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, она ни съ кѣмъ не спорила, неслась то впереди всѣхъ, то сворачивала въ стороны, то забѣгала назадъ, распѣвала какъ жаворонокъ и по легкости и быстротѣ своихъ движеній напоминала птичку, порхающую въ голубомъ небѣ, въ свѣтлый солнечный день. Она чувствовала въ этотъ вечеръ особенное влеченіе къ Мити, который своимъ чтеніемъ прельстилъ ее. Взявши его за руку, она и ласковыми словами и шутками заставляла его, почти противъ воли, бѣжать съ ней въ запуски по тому самому песчаному полю, по которому такъ лѣниво и ворча шла она утромъ. Теперь она была возбуждена и не чувствовала усталости. Ей казалось, что она пробѣгала бы всю ночь безъ устали. Не одно замѣчаніе сдѣлала ей Маша, когда они вошли въ улицы города, прося ее идти чиннѣе и говорить тише. Когда Анюта воодушевлялась ее трудно было унять и заставить вести себя разумно.

Назад Дальше