— Говорил я тебе, Филя: не трогай меня, пока сам не скажу.
— Я думал, я считал, — залепетал тот, побледнев, — важно тебе это, не зря же Беда пишет.
— Панику разводит Беда, сынок, панику. Отвык от жизни-то людской за столько времени. Вот и кажется ему горошина тыквой.
Он бросил взгляд на окно в уже темную густоту зелени.
— Ты не бойся, Плотник, меня не пасли, я знаешь, как шел, — стал оправдываться Черный.
Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, он рассказал о своем путешествии.
— Да я и не боюсь, сынок, чего мне бояться на старости лет. Пропусти-ка лучше еще рюмочку да и уходи с богом. У меня больше не появляйся. Сам потом весточку подам. Да не сюда, — остановил он его, — выйдешь лучше через подпол. У меня оттуда лаз в сад.
Филька, чертыхаясь в душе, пошел за ним.
Спустились в обширный подпол. Колеблющееся пламя свечи выхватывало из темноты то полки, то пузатые бочки с проржавевшими обручами. Пахло плесенью.
— Куда теперь? — спросил Филька, озираясь по сторонам.
— Туда, туда. — Плотник неопределенно махнул свечкой, и в тот же момент в глазах у Фильки вспыхнули радужные искры. На мгновение ему показалось, что это взорвалось разноцветными брызгами желтое пламя свечи. Боли он почти не почувствовал, просто в левую сторону груди вошла страшная тяжесть.
— Вот так-то, Филя, — бормотал Плотник, оттаскивая тело в сторону. — Говорил ведь тебе: не трогай меня, покуда не позову.
Он пристроил огарок свечи на пустой бочке и при ее зыбком свете быстро выкопал небольшой металлический ящик. Кряхтя, подтащил его ближе к свету. Поковырялся немного в замке и открыл крышку. Добыл оттуда неприметный с виду кожаный чемоданчик, крякнул довольно, почувствовав приятную тяжесть в руке. Затем поднялся наверх. Часы с гирьками показывали восемь.
«Спешить не надо, — бормотал он про себя, — мы себе тихо-мирно беседуем. Перешли в другую комнату, свет включили. Нам бояться нечего, мы люди честные, у нас все открыто».
Минут за двадцать до прихода очередной электрички Плотник натянул старый картуз, надел потертое драповое пальто, налил в блюдце молока, поставил его пристально смотревшему за ним зелеными глазами коту и с чемоданчиком в руке вновь спустился в подпол.
На противоположной стенке он нащупал тяжелый засов и оттянул его в сторону. Пригнулся, и по узкому проходу двинулся вперед. Постоял, прислушался. Открыл крышку люка и вылез в ветхий сарай, примыкавший к саду. Опять застыл не двигаясь. По листьям деревьев тихо шуршал ветерок. Было безлюдно. Он не спеша зашагал по переулку, рассчитывая появиться на остановке одновременно с электропоездом. Желтый световой глаз пронизал пространство далеко впереди себя, высветив у полотна несколько фигур. Мягко лязгнули открывающиеся двери. Плотник за мясистой спиной какой-то бабы незаметно юркнул в первый же вагон.
Напротив него сидела девушка в черных, туго обтягивающих полные икры чулках. Неодобрительно причмокнув губой, он скользнул взглядом по ее ногам. Она покраснела и прикрыла колени книгой. Плотник незаметно огляделся. В одном углу играла в карты компания железнодорожников. Над спинками сидений торчали редкие головы пассажиров.
Тусклый свет успокаивал, укачивало. Мимо с грохотом промчался встречный.
— Трофимыч! Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим? — неожиданно раздался чей-то смутно знакомый голос.
Рядом, уже вплотную к нему, стоял с распростертыми объятиями Шустов. Плотник сразу узнал бывшего участкового из села, где он прежде жил, но вида не подал. Его рука, прежде спокойно лежащая на сиденье, как бы невзначай переместилась на колено.
— Да ты что? Неужто не узнаешь? — разочарованно протянул Шустов, усаживаясь рядом. — Федор я, Шустов. Вспомни. — Он положил свою руку сверху на узловатую кисть Трофимыча. На противоположном сиденье рядом с девушкой уселись двое молодых парней и с любопытством стали наблюдать за встречей старых друзей.
— Не признает, а? — сокрушенно вздохнул Шустов, по-прежнему не отпуская руки старика. — Земляка не узнает, — продолжал он с обидой, обращаясь за сочувствием к сидящим напротив.
Молодые люди понятливо покачивали головами: мол, чего в жизни не бывает, и продолжали внимательно наблюдать за встречей.
Девушка поднялась, уловив необычность происходящего, сняла с крючка свою сумочку и перешла в другой конец вагона.
Оставшиеся молчали. Быстрыми движениями Шустов вытащил из бокового кармана пальто Трофимыча никелированный браунинг и спрятал в карман.
— Повезло тебе, Федька, ох, как повезло, по Филькиной глупости, вечная ему память, повезло, — раздумчиво, как бы разговаривая сам с собой, произнес Плотник. — Кто ты, Федька, супротив меня? Так фюйть — птичка-порхушка. Бабочек тебе ловить, а не меня.
— Как могем, — развел руками Шустов и добавил, посмотрев в окно: — Пора! Сходить нам, Трофимыч. По старости твоих лет молодые люди чемоданчик помогут донести.
Электричка вырвалась на ярко освещенный перрон. Почти вплотную к вагонам стояла милицейская машина.
15— Особенно обольщаться не советую, — сказал Сухарников, расхаживая по кабинету за спиной Вершинина и Шустова, — хотя задержание Плотника — несомненно, большая удача.
Он уселся за широкий, темной полировки письменный стол и взглянул поверх очков на мелко исписанный прямоугольник белой бумаги.
— Взять хотя бы изъятое при обыске: драгоценности, деньги. Сумма солидная — семьдесят семь тысяч рублей с хвостиком. А дальше? — Его пальцы отстукали дробь по листку. — Что дальше? Ценности мы изъяли. Они были для него всем. Властью. Силой. Обеспеченной старостью. Даже просто — фетишем. Ведь их хватит, чтобы обеспечить безбедное существование десяти таких стариков, как Усачев. Сейчас он в шоке. Все пропало. И терять теперь ему нечего. Вот почему, думается мне, он будет молчать. Да и не простой это уголовник, а матерый, с большим стажем. Перед нами сейчас стоит сложнейшая задача: установить происхождение изъятых ценностей и ту личность, которая скрывается под фамилией Усачев. Иначе мы так называемому Усачеву ничего стоящего не предъявим.
— Почему ничего? — вмешался Вершинин. — А покушение на убийство Чернова? От него ему не отвертеться.
— Пожалуй. Но ведь убийство убийству рознь. Кто такой Чернов, давно известно: пьяница, махровый уголовник. Скажет Усачев — поссорились, хотел меня убить, едва нож удалось вырвать, а потом случайно… Вот вам и смягчающие обстоятельства. Свидетелей-то, кроме них двоих, нет. Ну и, наконец, главное, — добавил Сухарников, помолчав: — Кто убит на Прорве, так и не установлено. Корочкин толком о ней ничего не знает. Плотник не скажет. А Беда?.. — он развел руками. — Беда далеко, да и надежды я на него возлагаю небольшие.
— Что же вы предлагаете? — спросил Шустов, не улавливая, куда клонит Сухарников,
— Покушение на убийство Чернова совершено на территории другой области. Усачев проживал там последние шесть лет. Дело обещает быть сложным и трудоемким. Утром мне позвонили из республиканской прокуратуры, предлагают передать дело им. Такое предложение не лишено резона. — Он испытующе посмотрел на обоих.
«Ну, вот и все, — сник Вершинин. — Столько сил потрачено, какую зверюгу отловили, а теперь прощай дело».
— Неправильно это! Несправедливо! — неожиданно для самого себя почти выкрикнул он, вцепившись побелевшими пальцами в край приставного столика.
Сухарников перестал выбивать дробь по столу и с любопытством уставился на него.
— Почему же несправедливо? — подзадорил он. — Сами поймите, какой размах принимает следствие, а силенок-то у нас маловато.
— Я абсолютно с вами согласен, — несколько успокоился Вершинин, — но и у нас ведь тоже есть немало преимуществ перед москвичами. Мы уже вжились в это дело: и Шустов, и Вареников, да и я. С закрытыми глазами каждую деталь знаем. Взять, к примеру, убийство женщины. У нас есть даже прямые доказательства виновности в нем Беды. И не только признание Корочкина — а письма, а пистолет, а кровь. Я думаю, после случившегося и Чернов не будет отмалчиваться. Или убийство железнодорожника. Да, да, именно убийство, — повторил он, заметив недоверчивый взгляд Сухарникова. — У нас есть все основания так предполагать. Он единственный видел Купряшина и Корочкина в ту ночь, он скорее всего пытался шантажировать Беду — и вот результат. Сработано чисто, но ведь теперь-то мы знаем, что последним, кто видел железнодорожника живым, оказались Усачев и его покойная жена, Фролкова он разбудил позже. Оба убийства произошли на нашей территории, а случай с Черновым только следствие прошлых событий. Новому человеку сейчас недели две вживаться надо, а время не терпит, ведь Беда должен вот-вот освободиться.
— Ну, хорошо, — согласился Сухарников, — вы меня убедили. А хватит ли у нас силенок установить личность убитой и происхождение изъятых у Плотника ценностей, да и вообще разобраться в его биографии.
— Ну, хорошо, — согласился Сухарников, — вы меня убедили. А хватит ли у нас силенок установить личность убитой и происхождение изъятых у Плотника ценностей, да и вообще разобраться в его биографии.
— Мы уже сейчас работаем в контакте с Московским уголовным розыском, и там сейчас занимаются установлением личности Усачева. Плотник ведь в нашей области прожил всего несколько лет. Как похоронил жену, так и уехал сразу, а дом продал. Наверняка связан был с уголовниками, от которых краденые ценности стекались к нему. Он их реализовал, наверно, в других городах через скупщиков, а наиболее ценные вещи оставил себе. Знали его в лицо только единицы. Конспирироваться Плотник умел. Единственный прокол — Лида. Впоследствии Плотник, по-видимому, от активной деятельности отошел, а может, я и ошибаюсь. Постараемся проверить все приостановленные и прекращенные за это время дела, посмотрим, какие из изъятых у него драгоценностей значатся в розыске. Сейчас даны задания райотделам ближайших областей вновь вернуться к проверке заявлений о без вести пропавших. Утешительного, правда, пока мало. Но я надеюсь на лучшее, — закончил он и с вызовом посмотрел на Сухарникова.
— Как, Шустов, дело говорит юрист третьего класса? — без улыбки спросил Сухарников.
— Думаю, он прав, — отозвался тот.
— Ну и добро, расследуйте. Только прошу докладывать мне результаты каждый день. Допрос Плотника проведем вместе.
Сухарников проводил взглядом Вершинина.
«Хороший парень, — подумал он. — Умница, рассуждает логично. Неплохой старший следователь получится со временем».
Вячеслав выскочил из кабинета начальника следственного отдела в приподнятом настроении.
В фойе второго этажа у окошка Вершинин увидел Стрельникова. Одет Виктор был с иголочки, в новом мундире. Он о чем-то потихоньку разговаривал с пышноволосым парнем, также одетым в милицейскую форму.
Вячеслав незаметно подошел сзади, стал с правой стороны и сильно хлопнул приятеля по левому плечу. Виктор стремительно обернулся, не заметив никого, с удивлением посмотрел на собеседника. Тот ухмыльнулся. В этот момент он встретился взглядом со смеющимся Вершининым.
— Бьют, милицию бьют, — тихонько запищал Стрельников, — и где бьют, в прокуратуре, и кто бьет…
Они похлопали друг друга по плечам.
— Ох, и пролез же ты, Славка, — восхищенно сказал Виктор. — На втором году работы в святая святых прорвался. Не знал я за тобой раньше таких карьеристских способностей.
— Брось ты, Витек, — смутился Вершинин. — Прикомандировали меня временно сюда. Одно дело сейчас расследую. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?
— Помню, еще бы. Удалось, значит, зарегистрироваться официально. Здорово. Значит, дела серьезные?
— Самые-пресамые. И работы на десять человек по горло хватит. Я тебе потом как-нибудь, при встрече расскажу. Ты, кстати, по своим делам сюда или ко мне?
— И то и другое. Вот с коллегой своим за отсрочкой прибыли, — показал он на пышноволосого, — и попутно привез тебе материалы о смерти Свирина. Почтой знаешь сколько пройдут. Решил повнимательней посмотреть?
— Факты кое-какие появились. Под сомнение они выводы дознавателя ставят, — откровенно признался Вячеслав.
— Ты мне когда позвонил во второй раз, я эти материалы сразу отыскал. Почитал, поглядел. Мыслишка мне тут одна в голову пришла. Хочешь, поделюсь?
— Хорошим мыслям мы всегда рады. Пойдем в мое пристанище, — пригласил он Стрельникова, и они пошли во временно отведенный Вершинину кабинет.
Виктор достал из портфеля знакомую папку и стал медленно перелистывать странички. Вершинин обратил внимание на подчеркнутые красным карандашом строчки.
— Вот, — наконец сказал Стрельников, — смотри. Труп Свирина обнаружили на расстоянии двух тысяч восьмисот метров от поезда. Вернее от конечного вагона, в котором он находился. Скорость поезда установлена точно — восемьдесят километров в час. При такой скорости поезд проходит в минуту один километр двести метров. Свидетель Усачев, вот его показания, утверждает, будто услышал шум открываемой двери, вскрик, тут же толкнул своего односельчанина, и они вместе выскочили в тамбур. Увидев фуражку, он сорвал стоп-кран. Сидел Усачев на третьем от тамбура сиденье, односельчанин, Фролков, кажется, находился сзади. Я поинтересовался, сколько приблизительно времени займет такая процедура. Разумеется, подсчитывал в пустой электричке. Она на путях недалеко от отдела стоит. Оказалось, что одной минуты хватит весь вагон с лихвой обегать.
Вячеслав сразу насторожился и стал быстро подсчитывать в уме.
— Выходит, труп никак не должен находиться далее полутора километров от поезда. Ну, еще накинем метров пятьсот. А ведь зафиксировано расстояние в два километра восемьсот метров, почти на километр больше. Значит…
— Значит, — прервал его Виктор, — Усачев с Фролковым что-то путают.
— Ох, ты и даешь, старина, ну и даешь! — Вячеслав восхищенно сдавил ему плечи. — Попал в десятку. В благодарность посвящу тебя в одну тайну. Смотри, — он подвинул ему протокол личного обыска Усачева и обыска его квартиры.
— Ну и ну, — схватился тот за голову, — хорош окуневский колхозничек! Но видишь, все-таки и тогда этот зубр наследил с лишними метрами. Пока выбросил Свирина из поезда, вернулся назад, позвал, Фролкова, метры-то, они и пробежали. Эх, жалко, в свое время прошляпили. — Виктор с досадой поморщился и поднялся. — Пора мне, старина.
На обратном пути Вершинин заглянул в управление узнать, не приехал ли из Москвы Вареников.
— Он у начальника, — кивнул сосед Вареникова по кабинету, едва завидев Вячеслава. — Сейчас придет.
Вареников появился минут через пять. За время отсутствии он посерел, резко обозначились под глазами морщины, усталость чувствовалась даже в вялом рукопожатии. Однако глаза его радостно блестели.
— Удалось узнать что-нибудь интересное? — чуть ли не шепотом спросил Вершинин, боясь спугнуть внезапно возникшую надежду.
— Кое-что есть, — кивнул капитан. — Как удалось установить, многие ценные вещи из чемодана Плотника значатся в розыске как в Москве, так и в некоторых близлежащих областях. Золотой кулон с бриллиантовой осыпью был похищен в Москве около года назад. Значит, не сидел наш Плотник без дела. Кто же он есть такой — мой односельчанин7 Появился в Окуневе в сорок девятом с женой. Документы предъявил а полном порядке, не придерешься. Инвалид, проживал в Сибири, двое детей умерло, решил податься подальше от тяжелых воспоминаний. Повторяю, документы безукоризненные, даже орден Трудового Красного Знамени имеется. Потом в Окуневе жену похоронил, годок в холостяках походил, а потом собрался переезжать. Его в колхозе остаться уговаривали — отказался. К нему вообще окуневское начальство благоволило, ведь на все руки мастер, поэтому и закрывали глаза на частые отлучки в город Вещицы он из дерева, кости занятные выделывал, животных разных, ну и сбывал их якобы в городе, то есть имел хороший повод для передвижения. Ни у кого подозрения он не вызывал, даже у Шустова. Затем необходимость сидеть в Окуневе у него отпала; группы Беды и Черного развалились. Вот и перебрался Усачев поближе к столице, купил дом в поселке, подыскал новые контакты.
— Но почему же так? — недоуменно спросил Вершинин. — Инвалид труда, орденоносец, судьба тяжелая, и…
— Он такой же инвалид труда и орденоносец, как и я исполнитель главных партий в Большом театре. Его пальчики по картотеке были зарегистрированы первый и единственный раз в 1932 году. Тогда он назывался Седых. Фрол Романович Седых. Раскулачили его там, кажется. После раскулачивания поджег дом председателя сельсовета. Был арестован. Бежал. С того времени его следы потерялись. И вот только сейчас, спустя свыше тридцати лет… — Вареников замолчал.
— Теперь первоочередная задача установить, каким образом к нему попали документы Усачева, — заметил Вершинин. — Думаю, не просто нашел.
— Ну и, наконец, последнее, — устало поднялся Вареников, — я привез несколько заявлений о без вести пропавших. Их отыскал Сафронов. Посмотрите, Вячеслав Владимирович, там есть кое-что любопытное. В частности, заявление выпускников Сажневского детского дома. У них существовала договоренность, что через десять лет после выпуска в установленный день они при любых обстоятельствах должны~собраться в детском доме. Три года назад все собрались, а одна из них — Измайлова Лидия Филипповна — не появилась. Потом они справки несколько месяцев наводили — безуспешно.
16Матово-белое, оттененное выступающими вперед каменными наличниками окон, с шестью колоннами у центрального входа трехэтажное здание возникло внезапно, едва только окончилась извилистая лесная дорога, идущая на подъем. Вершинин оказался на огромной поляне, венчающей плоский холм. Противоположная сторона поляны уходила круто вниз, превращаясь в зыбкий берег заросшего ряской озера. Оттуда раздавались надрывные крики сойки. От обилия воздуха колотилось сердце.