– Нет! – вскричал Непрятвин. – Вы хотите уйти? Для этого вы сейчас должны переодеться! Конечно же, вы наденете что-то обворожительное! И я почувствую еще большую зависть к Маркушеву. Кстати, зачем вы говорите о нем с таким обожанием? Вы нарочно дразните меня?
– Я вас не понимаю!
Алина побледнела и отошла к окну.
Я приподнялся и как бы случайно, но точно рассчитанным движением (помогла актерская выучка!) оказался между Алиной и Непрятвиным.
– Что происходит? – закричала она. – Что вам нужно?
– Нам ничего не нужно! – закричал Непрятвин. – Это вашему Маркушеву нужно, чтобы я вас убил! А вы его за это обожаете! Знайте же, что Маркушев хочет вас убить посредством меня! Почему? – вот вопрос! Вы заставляете его жениться на себе? Хотите завладеть его богатствами? Да, я понимаю, в квартире у него ничего нет, но наверняка где-то припрятаны, может быть, миллионы! Опровергните меня, если можете!
– Ну, хватит! – сказал я твердо, видя, что Алина испугалась и вся сжалась в комок.
– Он шутник, – сказал я ей. – Он просто неудачный шутник.
Я хотел успокоить ее, взяв за руку, но она отшатнулась.
– Да, я шучу! – заявил Непрятвин. – То есть не шучу, но не бойтесь, я не убью вас, я специально пригласил этого человека, чтобы он не дал мне убить вас, знакомьтесь, это Николай Мухайло, известный актер!
– То-то я вижу – знакомое лицо! – радостно вскрикнула Алина, которая сначала, конечно, не могла узнать меня, потому что была в шоковом состоянии.
В это время раздался телефонный звонок. Алина схватила трубку и смертельно побледнела, выслушав то, что ей сказали.
– Это звонил врач, – сообщила она, положив трубку, садясь в кресло и заливаясь слезами, не в силах вымолвить ни одного слова, полы платья сползли с ног, но она совсем не замечала этого.
– Что случилось? – закричал Непрятвин.
Алина наконец сумела заговорить.
– Он пришел к врачу с жалобами на сердце. Он давно уже жалуется на сердце.
– Как давно? – требовательно спросил Непрятвин. – И с какого времени вы вообще с ним знакомы?
Я вынужден был вслух заметить ему, что в подобной ситуации такие вопросы бестактны.
Но Алина ответила.
– Около года. Как раз когда мы познакомились. Он сначала не ходил к врачам, не пил лекарств, лечился методами саморегуляции, доступными каждому человеку его квалификации и его дарования, но вот ему стало совсем плохо, он обратился к врачу. Тот прописал лечение. Ему стало лучше, и он сегодня пошел, чтобы посоветоваться, не применить ли физические нагрузки в виде бега или легкой гимнастики. У врача ему вдруг стало плохо, он упал без сознания, ударившись к тому же головой обо что-то. Врач едва успел сбегать за медсестрой, но, вернувшись в кабинет, увидел, что он уже умер. Он умер, умер! – повторяла Алина, захлебываясь в слезах.
– Он умер! – повторял за ней Непрятвин, смертельно побледнев.
И вышел из квартиры.
Я выбежал за ним, не успев успокоить и как-то утешить Алину, но Непрятвина я тем более не мог оставить одного.
– Сволочь! Скотина! Подлец! – выкрикивал Непрятвин на весь подъезд.
– Кто? – спросил я.
– Маркушев, Маркушев, кто же еще! Ведь он уже год назад знал о своей болезни! Он знал, что умрет! Но ему этого было мало, он решил и меня заодно погубить!
– Каким образом? – изумился я.
– Неужели вы не понимаете? – злобно закричал Непрятвин. – Он знал, что умрет, и заодно решил убить меня!
– Да чем же? Не вижу логики ваших рассуждений!
– Я очень логичен! – возразил Непрятвин. – Маркушев знал, что через год мой завод кончится. Понимаете? Завод, как у будильника, он кончится, я поеду к нему, чтобы он меня раскодировал, чувствуя невыносимую жажду выпить спиртного. А он – умирает! И я оказываюсь по его милости в безвыходной ситуации! Теперь я каждую минуту буду находиться под страхом смерти из-за желания выпить, и я не вынесу этого страха, я выпью и умру!
Да, положение действительно было тяжелое, требовались усилия более взвешенного ума, чтобы найти выход.
Мы пришли ко мне домой, выпили крепкого кофе (к тому кофе, что принесла Алина своими тонкими перламутровыми пальцами – душа женщины в ее пальцах! – мы не притронулись, находясь в напряжении), и я нашел выход.
– Вот что! – сказал я. – Слушайте меня внимательно. Все они, то есть те, кто занимается кодированием, ведь действуют похожими методами. Значит, вас может раскодировать кто-то другой!
– Но он же не знает, что наколдовал мне Маркушев! – в отчаянии закричал Непрятвин.
– Это неважно, – находчиво ответил я. – Он может сказать: уничтожаю все предыдущие установки. И всё!
Надо было видеть, какой свет надежды засверкал в глазах Непрятвина. Это такие моменты в жизни человека, которые невозможно сыграть даже гениальному актеру.
Он рвался сейчас же пойти куда-нибудь, но следовало решить, к кому именно обратиться. Я вспомнил своего товарища, замечательного актера Н., талант которого, правда, в последнее время оказался невостребованным, это в наши коммерческие времена случается и с действительно талантливыми людьми, не желающими играть где попало и что попало, лишь бы платили, к тому же у Н. были и личные неприятности: после того как он бросил пить с помощью экстрасенса, почему я к нему и обратился, у него наступила импотенция, которая, правда, прошла, но за этот период от него успела уйти жена, к тому же он и в профессиональном плане стал чувствовать какие-то срывы, хотя, на мой взгляд, если у актера есть «нутро» да плюс выучка, на него ничто не повлияет, но тут уж вопрос характера, вопрос мужественности, не исключая и вопроса везения, удачи, о котором я говорил выше, имея в виду непродажность настоящего таланта, который сейчас не ценится, возможно, уже в силу того, что он настоящий, сейчас требуются холодные ремесленники, с одинаковым равнодушием играющие и Иуду, и Христа. Я позвонил Н., чтобы проконсультироваться с ним, но Н. не захотел говорить по телефону и напросился приехать ко мне. Честно говоря, мы не были в столь близких отношениях, но тут речь шла о судьбе человека, возможно, даже о самой его жизни, и я согласился.
Н. приехал, стал расспрашивать подробности, но Непрятвин был угрюм и неразговорчив, он требовал одного: познакомить его с тем, кто закодировал Н. Причем Непрятвин был как-то странно подозрителен.
– С какой стати вы так заинтересовались? – неприветливо спросил он Н.
Н. с той дурной дурашливостью, которая так отличает актеров, желающих играть и в жизни, не понимая, насколько это смешно и глупо, воскликнул:
– Просто мы – товарищи по несчастью!
– А может, по счастью? – хмуро спросил Непрятвин.
– Конечно! – тут же переключился Н. – Это ведь как посмотреть!
– А кроме кода относительно желания выпить, вы никаких других кодов в себе не чувствуете?
От меня не ускользнуло то, что Н., не ответив, отвел глаза, заерзал, пробормотал что-то неразборчивое.
– Не хочется ли вам убить кого-нибудь? – с бледным лицом продолжал Непрятвин свой допрос.
– Нет, нет, нет! – слишком как-то поспешно и активно закричал Н., вскочил и отошел к окну.
Я перебил этот бесполезный разговор. Я предложил немедленно позвонить экстрасенсу. Н. стал звонить. Экстрасенс Дружбин заявил по телефону, что он никак не может сегодня принять Непрятвина, хотя и верит в трудность его положения, но у него сегодня ответственный массовый оздоровительный сеанс.
Непрятвин, горя от нетерпения, потребовал отправиться прямо туда, я вынужден был согласиться, Н. присоединился к нам, хотя Непрятвин и посматривал на него очень подозрительно, Н. все время как-то оказывался в тени, чтобы не было видно его глаз.
И вот мы в зале. Вышел экстрасенс Дружбин. Начался сеанс гипноза, который я не буду описывать, он был в точности похож на те сеансы, которые, в исполнении других экстрасенсов, показывали в свое время по телевизору.
На меня это, конечно же, не подействовало в силу независимости моего характера, я только почувствовал небольшую сонливость из-за утомления и нервных событий, пережитых утром, я, кстати, собирался наведаться к Алине и предложить свою вполне бескорыстную помощь в житейских делах, в театре меня, например, всегда выбирали в похоронную комиссию, зная, что я могу деликатно и быстро устроить все как надо.
После сеанса Н. обещал сейчас же свести нас с Дружбиным. Но мы не могли к нему пробиться сквозь толпы поклонников, а когда пробились, то встретили заслон еще крепче: что-то вроде добровольных телохранителей Дружбина, которые не хотели слушать объяснений Н., что он до выступления уже был у Дружбина, а теперь должен встретиться еще, тот его ждет.
– Никого он не ждет! – сказал один из охранников. – Не велено никого пускать!
Н. был смущен, Непрятвин зол и нетерпелив, он потребовал адрес, чтобы поехать к Дружбину домой, Н. сказал адрес, но сказал, что Непрятвину нельзя ехать одному, Дружбин его просто не впустит.
Н. был смущен, Непрятвин зол и нетерпелив, он потребовал адрес, чтобы поехать к Дружбину домой, Н. сказал адрес, но сказал, что Непрятвину нельзя ехать одному, Дружбин его просто не впустит.
Но и нас троих Дружбин не хотел пускать.
– Значит, предпочитаете работать оптом, а не в розницу? – язвительно спросил Непрятвин в щель приоткрытой двери.
И заинтригованный Дружбин открыл дверь.
Он был человек среднего роста (далее три пустые строки. – А.С.)
Непрятвин, нервничая, но и с каким-то непонятным вызовом, кратко изложил свою историю.
– Ну, и чего же вы хотите? – спросил Дружбин.
Н. в это время почему-то бесконечно смеялся – тихо, мелко.
– Вы прекрасно понимаете, чего я хочу! – желчно сказал Непрятвин. – Вы прекрасно это понимаете и перестаньте играть в свои игры, предназначенные для людей слабого рассудка и неразвитого интеллекта! Боюсь, – сказал он потом, – что у вас ничего не получится, от вас несет высокомерием и презрением ко мне, а впрочем, и ко всем людям.
– Вы ошибаетесь, – сказал Дружбин.
Но я невольно почувствовал правоту в словах Непрятвина. А Н. перестал смеяться и следил за всем с обостренным любопытством, переводя взгляд с Непрятвина на Дружбина, но как только заметил мое наблюдение, тут же отвел глаза, словно смутился. Он становился мне все больше непонятен.
– Вы сами нуждаетесь в лечении! – заявил Непрятвин. – Вы больны манией величия!
– Зачем же вы ко мне обратились? – довольно резонно спросил Дружбин.
– Я еще не обратился. Я хотел посмотреть на вас вблизи. Я хотел понять, сумеете ли вы повлиять на меня, сумеете ли внушить мне, загипнотизировать. Нет, не сумеете! Уже хотя бы потому, что я вам не верю!
Дружбин был озадачен, но стремление изобразить хорошую мину при плохой игре возобладало:
– Что ж, не смею удерживать, – сказал он, – хотя вы ошибаетесь, через несколько сеансов я способен ввести вас в состояние гипнотического сна!
– Ничего подобного! – отрезал Непрятвин и вдруг поглядел на Дружбина как-то пристально, вглядываясь.
Н. насторожился.
– Так вот в чем дело! – вдруг воскликнул Непрятвин и обратился ко мне: – Понимаете, Николай Валентинович, в чем дело? Маркушев – умер?
– Да.
– Ничего подобного! Все подстроено! Он притворился, что умер, то есть пустил ложный слух, чтобы я стал разыскивать других экстрасенсов! Для чего? Для того, чтобы я к каждому из них почувствовал отвращение – а я-то думаю, почему я испытываю к нему такое отвращение?! – Он ткнул пальцем в Дружбина. – По внушению Маркушева я должен убить каждого из них и устранить тем самым всех его конкурентов!
– О чем вы? – не мог понять, но уже догадывался Дружбин, а Н. смотрел на Непрятвина жадно, будто ждал чего-то.
– О том, голубчик, о том! – радостно закричал Непрятвин. – Хватит тебе дурачить людей, смерть твоя пришла! Ну? Почему ты не говоришь мне: «Вы прекрасно себя чувствуете, вам хорошо, вы на берегу моря?» Почему ты не гипнотизируешь меня, гипнотизер?
И он двинулся на Дружбина с поднятыми руками, со страшным лицом. Дружбин был в тонком спортивном костюме белого цвета, и этот белый цвет его выдал, потому что произошло следующее: он замочил штаны. Я вполне понимаю его: у Непрятвина был вид маньяка и убийцы, я бы сам испугался, но мне пришлось играть другую роль: я отпихнул Непрятвина и вытолкал его из квартиры, рискуя, что его злоба обратится против меня. Н. же остался в стороне и вышел за нами, странно хихикая.
Мы поехали домой, Н. и тут увязался с нами, хотя он нам обоим был неприятен, почему я и не называю полностью его фамилию. Мне требовалось успокоить нервы, поэтому я спросил у них, не будет ли их раздражать или провоцировать, если я немного выпью?
– Ничуть! – затряс головой Н., а Непрятвин сказал:
– Да, будет раздражать и провоцировать! Но именно это мне и надо! Не дождется Маргиш (так в тексте. – А.С.), я не умру, не поддамся! Я еще буду иметь с ним завтра серьезный разговор! Не на того напал, голубчик!
Я немного выпил, затем Непрятвин, интересуясь моей актерской биографией, попросил меня рассказать о жизни, поневоле я пришел в грустное расположение духа, затем Н. попросил меня прочесть любимый мой монолог из «Моцарта и Сальери». Утомившись, я прилег здесь же (у меня просторная кухня, 12 метров), на диване, и задремал. И сквозь сон услышал странный разговор.
– Вы мучаетесь оттого, что не знаете, кто вы, – говорил Н. – А я знаю, кто я, и не мучаюсь.
– Мы оба закодированные, что тут знать? – отвечал Непрятвин.
– Я инопланетянин! И ты тоже.
– Докажи, – спокойно сказал Непрятвин.
– Как дважды два. Например: не казалось ли тебе глупым, что природа поделила людей на мужчин и женщин? Кроме неприятностей, от этого ничего нет. Войны. Кровопролития.
– Ну, казалось.
– Почему? Стой, отвечу сам! Потому что ты знаешь более разумное устройство вещей. Тут вообще слишком много бессмыслиц. У человека есть речь, а он мечтает помолчать, речь обманывает, информация сплошь и рядом оказывается дезинформацией. Люди даже про это выдумали так называемые стихи. «Мысль изреченная есть ложь!» И – восхищаются! Дальше. У человека есть разум – в кавычках! – а он только и делает, что сомневается в его необходимости. Вопрос: можно ли в таком случае назвать человека разумным существом?
– Нет! – ответил Непрятвин.
– Видишь! Ты жил, считал, что все в порядке, но вот я сказал два слова – и ты изменил свой образ мыслей начисто! Потому что ты – инопланетянин.
– Да. Ты прав.
– От этого твое отвращение к людям.
– А я думал – от чего? Я думал – от закодированности. Оказывается… Да, я инопланетянин! А ты?
Н. возмутился:
– Ну и хамство! Ему ж толкуешь, и он же!…
– А что? Чем докажешь? Например. Вот спит человек. Представитель здешней цивилизации. Он нам омерзителен, ведь так?
– Так.
– Как таракан человеку. Так?
– Так.
– Вот нож, – сказал Непрятвин. – Убей таракана. Докажи, что ты – инопланетянин!
Я хотел проснуться – но не мог!
– Ничего себе! – вскричал Н. – А сам-то, небось, не сумеешь!
– Пара пустяков. Но речь ведь не обо мне, правда? А если ты откажешься, значит, ты не инопланетянин, и я, представитель высшей цивилизации, могу тебя прихлопнуть. Как человек таракана.
– Положите нож! – тихо сказал Н.
– Возьми его! Ну! А второй – у меня, видишь? Или ты его, или я тебя. Выбора нет.
Я открыл глаза.
Н. стоял передо мной, занеся нож. Я вскрикнул – и проснулся.
Н. и Непрятвин сидели за столом и яростно, но тихо о чем-то спорили.
– Вы этого не сделаете! – восклицал Н. со странной усмешкой.
– Сделаю! – шепотом кричал Непрятвин. – Тут он увидел, что я проснулся, и сказал полным голосом:
– Николай Валентинович, послушайте меня. Я доказываю этому человеку, что попал в безвыходное положение. Допустим, Маркушев жив. Я заставлю его раскодировать меня в вашем присутствии. Он это сделает. Но тут же найдет способ, чтобы опять меня закодировать. Тайком, из-за угла, во сне, на расстоянии, как угодно! Если же он в самом деле умер, то никто уже меня не расколдует. Я буду думать, что слова Маркушева остались во мне. Может, ничего и не останется, но я буду думать, что осталось, и это все равно будто они есть, эти слова, во мне на самом деле. Это проклятье и рок, и я устал. Я желаю умереть. Милый Николай Валентинович, дайте водки – выпьем, как мы давно с вами хотели.
Я долго отговаривал его, хотя понимал, что он в любом случае исполнит задуманное, поэтому согласился. Выпил немного сам, потому что был крайне возбужден и нужно было привести нервы в порядок.
– Ну, прощайте! – сказал Непрятвин и выпил разом полный стакан. После этого он молча сидел пять или десять минут. Потом удивленно и радостно поднял на нас захмелевшие глаза. – Ничего! То есть… Ах я дурак! – и выпил еще один стакан.
Н. при этом пришел в полный ажиотаж. Я понял его мысли и сказал ему:
– Не вздумай!
Но его это будто подтолкнуло, он схватил бутылку и стал пить прямо из горлышка.
Проснувшись утром, я увидел, что Непрятвин, живой и невредимый, сидит на корточках перед лежащим Н.
– Помер! – сказал он, как-то фамильярно усмехаясь. – Что ж. Значит, раз на раз не приходится!
И – ушел, исчез, испарился.
Я вызвал скорую, милицию, ну, и так далее.
Я пишу эту повесть не для художественности, а для крика души: оглянитесь вокруг себя, вглядитесь! Я понял – поэтому и не выхожу вот уже два месяца из дома, – поймите же и вы: большинство людей – закодировано. Я не знаю, кто и когда это сделал, но то, что они закодированные, совершенно точно! И у каждого, у каждого в кармане нож, и он в любой мементо мори (так в рукописи. – А.С.) готов вас прирезать. Будьте же бдительны!
Впрочем, какое мне, инопланетянину, до вас дело…
8. Восьмая первая глава
Мне больше нечего сказать – или, вернее, добавить к сказанному.
Но я не хочу, чтобы было семь глав. Семь – слишком круглое число, хотя и угловатая цифра. Семь дней недели, семь пар чистых и нечистых, «Семеро смелых», «Семь-сорок», «у семи нянек дитя без глазу», «семь раз отмерь…» и т. д., и т. п.