– Давид, речь идет о целом пульмановском вагоне, будь повнимательнее…
Три месяца Давид мотался по Берлинам, Лондонам и Парижам, по другим городам поменьше, заключил сотни контрактов. И вот наконец в итальянском городе Милане был загружен целый вагон обуви различных моделей, образцов и размеров. За все было заплачено по счетам через международные банки. И теперь вагон, прицепленный к товарному составу, покатил по железным дорогам многих стран, становясь принадлежностью и игрушкой разных пространств и случаев. На нем был привешен сертификат с указанием адреса – Россия, Крым, станция Ак-Мечеть и фамилия хозяина…
5
Давид поехал домой другой дорогой со спокойной совестью. Доложился хозяину, и они стали ждать, когда вагон придет на станцию. Через некоторое время пришло сообщение, что вагон прибыл. Они вместе поехали на товарную станцию и увидели свой вагон. Им сказали, что завтра начнут разгружать и вывозить товар на склады и по магазинам. Утром же, когда более тридцати подвод были готовы загружаться, Давид вдруг с ужасом увидел, что вагона с обувью на месте нет. Они с помощниками оббегали всю станцию, подключили к поиску полицию и сыщиков, но вагона не было нигде. Пропало целое состояние. Давид чувствовал себя виноватым, хотя, конечно же, вины на нем не было. Вагон по существовавшим правилам был под охраной станции, пока его не разгрузят.
6
Никто не мог найти вагон с обувью. И Давид решил сам спасать ситуацию. Точно вычислив, для чего был угнан целый вагон с таким товаром, он поехал на станцию Инкерман. Он понял, что похитители решили угнать его в Стамбул, пройдя таможню в Инкермане за взятку и загнав его по рельсам на паром. Когда он примчался в Инкерман, то увидел непостижимое количество новых и старых, пассажирских, грузовых и товарных составов, состоящих из одинаковых вагонов, похожих на его вагон с обувью… В глазах зарябило, ему чуть не стало плохо… Как отыскать свой вагон в этом вагонном «стаде»?
7
Тогда он стал ходить вдоль составов и присматриваться. И вдруг его осенило: надо принюхиваться к вагонам. Кожа! Запах кожи. Все знают, как едко пахнет кожа новой обуви. Даже кожа одной пары.
«А тут – целый вагон, тут целый букет, – подумал Давид, – конечно же он будет пахнуть, да еще как».
Он уже знал профессионально, как пахнет обувь из свиной, овечьей, говяжьей кожи… И Давид сутки ходил возле вагонов. Чем только они ни пахли!
«Боже, – подумал он, – зачем людям столько ненужного?»
А вот запаха обуви не было… И вдруг он почуял, как запахло тридцать пятым женским номером на каблучке, затем лакированными, мужскими под смокинг штиблетами большого размера, затем просто школьными ботинками… И разом всеми шкурами животных, убиенных ради тепла для людских ног, разносимым вместе с запахом металлических гвоздиков и про мыленной дратвы…
На вагоне было мелом написано: Ак-Мечеть – Инкерман – Стамбул.
8
Ситуация была спасена, и хозяин в знак благодарности подарил Давиду дом, который тот принял с благодарностью. Его семья начинала жить в доме из восьми комнат с верандой и внутренним двориком счастливо. Однако надвигалась Первая мировая война. Давид облачился в форму русского солдата и после убийства герцога Фердинанда в Сараеве ушел на фронт. Семья осталась без кормильца. И хотя Давид смог оставить на пропитание, Бася тянула деньги по копейкам, чтобы полноценно кормить детей и содержать дом как можно дольше. Когда Давид вернулся, добросовестно отвоевав на передовой, то нашел семью в целости и сохранности. Политикой он не занимался, и поэтому вернулся к старому хозяину на работу коммивояжером. Работать он умел и хотел, несмотря на то, все больше демагогов и провокаторов мешали это делать. Революция, Гражданская война, – почти все прошло мимо него. Он знал – надо работать, кормить детей… К началу тридцатых у них с Басей уже было четверо, и вскоре родилась и самая маленькая: Сима, Симочка…
9
После того, как белая армия покинула Крым и Советы начали вводить свои порядки, Давид сразу почувствовал неладное. Склад хозяина был разграблен в одну ночь пьяными красноармейцами. Там поживилось чуть не полгорода и в конце концов он был еще и подожжен. Хозяина объявили буржуазным пособником с его «хранцузской» обувью. Не расстреляли, но ему срочно пришлось бежать в Турцию. Давид лишился привычной работы, стал грузчиком на железнодорожной станции. Вскоре к нему пришли и сказали:
– Какой ты грузчик, если живешь в таком доме?
– Вот документы на дом, все законно.
– Законно – это хуже всего, плевали мы на законы.
– Я пойду по судам, – сказал Давид…
– Вот именно, по судам, а там все уже наши. Убирайся отсюда… пока тебя не стрельнули, – сказали кожаные тужурки… – В этом доме будет жить семья начальника районного ГПУ. Ну, тебе мало этого? Даем три дня…
10
Давид вышел на улицу, Бася пошла за ним…
– Останься с детьми, я скоро вернусь.
Он пошел по родному городу, слезы подступали к горлу. Друзья начали подыскивать квартиру под съем… Но Давид уже не мог пережить этого… И как только он вспоминал об Олечке, Семене, Аркадии, Женечке, Симочке и о Басе, о том, что им придется уйти из дома, в котором они все так уютно жили, он не мог, не мог… Удар настиг его у Салгира, где он сидел на мостках и глядел на воду. Его так и нашли лежащим на берегу. Правая рука и правая нога лежали в воде против течения и шевелились в последний раз на этой земле.
11
Хоронили его по всем крымчакским обрядам. Пришли пожилые мужчины и женщины, положили Давида головой на северо-запад в прямоугольной могиле с заплечиками, переложив перед этим яму деревянными дощечками, и засыпали землей. По дороге на кладбище мужчины и женщины разделились. Мужчины обращались в молитвах и пенье к богу Тенгри, женщин же не пустили за ворота. Одна Бася, несмотря на запрет, прошла к могиле и простояла все время похорон, правой рукой подпирая щеку. У часовни поминали Давида водкой, чоче и амин имерта, то есть запеченными яйцами. На седьмой и тридцатый день сама уже Бася устроила ткун, поминки… Но все это уже происходило в большой и низкой комнате с верандой, куда на следующий день после смерти Давида была выброшена совдепами Бася с детьми. И началась совсем другая жизнь у семьи Давида Зенгина… Со всем другая.
12
Община стала помогать Басе, дети, все, кроме маленькой Симы, начали ходить в школу. От Давида осталось немного денег, о существовании которых знала только Бася, но это не спасало. Дети были красивыми, особенно девочки. И вот, когда им исполнилось 15 и 16 лет, пришли в дом свататься два брата-татарина, которые были старше их лет на восемь. Бася не нарадовалась, и состоялась свадьба. Но девочки не понимали, зачем и куда они должны были уходить из дома. В общем, что-то не сложилось у двух братьев-татар и двух сестер-крымчачек, и ровно через год обе вернулись домой почему-то очень счастливые.
– Ну, они другие, другие, совсем не такие, как мы. Мы все время смеемся, – говорили сестры.
Их новый, теперь уже не собственный дом оказался тоже в центре города. Они делили большой внутренний двор с еще примерно десятью квартирами. Люди как-то жили, помогали друг другу. Юг есть юг, на юге люди добрее и мягче, теплее. Бедность и сиюминутность маленьких радостей объединяли их, они давали друг другу в долг спички, керосин, деньги, могли выслушать…
13
Как-то все стало устраиваться. Оля и Женя через два года снова вышли замуж. Оля – за азартного и доброго русского парня, отслужившего на флоте, Женя – за добродушного крупного хохла Ефима и даже уехала жить с ним в Россию. Оля же осталась с Петром в Крыму. Мужчина появился в доме – и все пошло на лад. Он был работящий, веселый. Семья стала жить лучше. Подросший Семен стал работать на железнодорожной станции, Аркадий поступил в летное училище. Все налаживалось. Бася часто ходила на могилу Давида и все рассказывала ему, и он словно радовался вместе с ней. Прожили так в тесноте и в относительном счастье почти десять лет, в доме у Ольги и Петра появились еще двое детей. Но судьба снова обрушила на семью Баси невыносимые испытания. Это ужасно, когда рок уносит не только целый народ, но и многие его капельки в океан небытия… Война. Вторая мировая!
14
Петр понимал, что может случиться с семьей, тем более с крымчакской. Немцы еще не дошли до Крыма, а уже все знали о том, какая бойня развязалась. Он понимал, что должен будет воевать, и был уже призван на фронт. Поэтому он решил отправить семью в эвакуацию. Инстинкт сильнее знания. Он посылал двоих маленьких детей Валеру и Людмилу с женой и бабушкой и еще с девочкой Симой в никуда, даже не представляя, какие страдания выпадут им в эти три года. Петр погрузил семью в товарный вагон с тысячами беженцев, и они медленно поплыли вместе со всеми в сторону керченского пролива, в сторону переправы на Кубань. Он посылал их на Волгу, к своей родне… Именно этим он спас их всех от того, что случилось буквально через два месяца после взятия немцами Крыма.
15
В вагоне было битком народу. Томительно тянулись часы однообразной езды. Затем – переправа, и вдруг совсем недалеко от Волги на состав с эвакуированными посыпались с неба бомбы под никогда не слышанный людьми вой и рев самолетов. Состав был разгромлен полностью посреди волжской степи, и те, кто остался жив, уходили в сторону реки в надежде перебраться на ту сторону горя. Басе удалось уцелеть вместе с Олей, Симой и детьми, но все, что было с ними, весь домашний скарб был сожжен и разбросан взрывами. Осталось только то, что было на них. Пешком вместе со всеми они потянулись к переправе. А там, чтобы попасть на паром, нужны были и удача, и риск…
16
С ними рядом все время шел раненый военный, которому понравилась пятнадцатилетняя Сима. Он говорил Басе шутя:
– Ой, красавица! Подрастет – женюсь…
Бася, печально улыбаясь, говорила ему:
– Какое там женюсь, выберись отсюда хотя бы сам живой.
– Я-то выберусь, – сказал твердо военный. – И вам помогу.
В поле, перед паромом простояли несколько дней. По ночам было холодно, укрывались соломой, надерганной из стожков. Военный все время пропадал где-то, но приходил снова то с куском сахара и кипятком, то с банкой тушенки…
– Вот, Бася, корми мою невесту и всю компанию.
А невеста улыбалась, а потом заикалась от страха и ужаса при звуке самолетов, раскалывавших небо на куски. Два или три раза бомбили. Опять кое-как уцелели. И вот наконец погрузились на огромную баржу, и она начала переправляться через Волгу.
17
Вскоре, опять налетели самолеты, по ним откуда-то стреляли, опять они бомбили. Но все сидели неподвижно, как мертвые, потому что знали, что баржа старая, и если начнется беготня с борта на борт, то она перевернется. Один раз немец попал. Раненого военного не было с ними, он где-то, видимо, промышлял для неожиданно обретенной семьи. Однако, когда баржа причалила к берегу, вынесли несколько убитых. Среди них оказался и тот военный. Он лежал на земле как-то одиноко и сиротливо, ожидая вместе с другими мертвыми телеги или полуторки. Бася подошла к нему, постояла, поплакала и ушла к детям.
Погрузились они в первый попавшийся эшелон, идущий на восток, и через трое суток оказались посреди оренбургской степи. Они пошли на огоньки и добрались до небольшой деревни.
18
– Только вас еще и не хватало, самим жрать нечего, – сказали им в первой хате.
И во второй. И в третьей. Они пошли к председателю колхоза, показали документы, кто они и откуда. В общем, их пристроили в какой-то дом к совсем старой женщине. Олю и Симу определили на работу – перебирать мерзлую картошку и морковь. Еды не было почти никакой. И еще начался холод, какого в Крыму они не знали. Выдали им по тулупу, давали немного крупы, и если удавалось пронести домой по морковке или картофелине с работы под платьем, то это было счастьем. Известий никаких. Послали письмо Аркадию с адресом. И вот однажды над деревней все загудело и загремело. Все испугались, но потом узнали, что сел наш военный самолет. Это был Аркадий, которому за боевые заслуги раз решили слетать к семье на два часа. Он привез много по тем временам продуктов: хлеб, шоколад, сахар, сала куска три… Поплакали, погоревали, и он улетел назад, на фронт.
19
После этого в деревне семью эвакуированных зауважали. А потом уже и Петр разыскал семью в конце сорок третьего. А летом сорок четвертого все вернулись в Крым и стали жить в другом доме, с садом и водой на кухне…
Семен застрелился в сорок первом, когда немцы сбрасывали наш последний оборонительный рубеж в море. Железнодорожный полк, в котором он воевал, ждал корабля из Новороссийска. И вот когда уже на горизонте показались его дымящие трубы, по нему стала бить вражеская артиллерия. Корабль развернулся и пошел назад. А немцы были рядом, и надо было сдаваться… Семен предпочел смерть.
Аркадий всю войну был командиром эскадрильи бомбардировщиков: ордена, медали, дослужился до полковника. После войны при испытаниях новых самолетов «Миг» облучился и вскоре умер от этого.
Бася страдала, старела, но берегла то, что осталось. Сама ушла, когда все уже выросли и определились. Ее похорони ли рядом с Давидом на старом кладбище. И все было бы, как полагается в этом жестоком и яростном мире, но вот кладбище, на котором они лежали бы вечность вместе с мужем, снесли пришлые люди – без памяти, без совести. И некуда прийти, помолчать, оставив камешек: мол, я был здесь.
Небесный монгол
Юноша стоял перед монахом.
– Ты хочешь странствий души, ее духовного наслаждения вплоть до нирваны?
Монах задумался. Над ним куполом сиял яркий, небесного цвета день…
– Ты знаешь, что ты должен сделать для этого?
– Нет, я поднялся на Тибет, я прошел по плато мимо трех холмов, чтобы ты мне объяснил… Я живу в небольшой деревне у подножья. Я не знаю, кто я такой и откуда, как и многие в нашей деревне не знают, кто они и откуда пришли…
– Это неважно. В конце концов, никто не знает, кто он такой и откуда пришло его племя. Мы все дети неба, но живем на земле. Это нас объединяет… Если ты хочешь знать, кто ты такой, ты должен познать самого себя и пройти испытания, после которых будешь посвящен. И после этого у тебя не будет вопросов о твоем происхождении и о происхождении твоего племени… Ты будешь посвящен, но это будет твоя тайна соприкосновения с Буддой, его благословением. Никто тебе не будет верить, если ты расскажешь, но ты-то будешь знать. У тебя будет преимущество перед многими, но ты не должен воспользоваться им, иначе… Итак, ты готов?
– Да, – ответил юноша, даже не представляя себе, что ему предстоит пройти.
– Первое, – продолжил монах, – переплыть шесть морей и шесть океанов. Второе – пройти шесть пустынь. Третье – подняться на самую высокую вершину в мире. Четвертое – пройти испытание властью. Пятое – дойти до края света. Шестое – пройти испытание богатством. Если ты выдержишь все это, то я увижу тебя через десять лет на дорожке к моему дому. А если не увижу – значит, ты остался там, на равнине, навсегда… А сейчас иди, не теряй ни минуты…
Юноша, которого звали Бахыт, пошел по верхнему плато Тибета, отыскивая едва видимые тропинки, ведшие вниз по горным склонам этого загадочного пространства. Ему на пути попадались огромные бабочки-махаоны, сидевшие на траве, слегка пульсируя черно-синими крыльями и даже не думавшие взлетать от шороха шагов Бахыта.
– Да, мир нетронут, мир думает о себе, осознает существование и, как и я, пытается понять, что стоит за тем, что возникает перед тобой…
Время словно засасывало Бахыта в свое нутро, и ему в самой середке времени становилось удобно. Он просто не сопротивлялся ему, медленно постигая кривые линии от звезд к созвездиям, уходящим за край темно синего неба… Наступала ночь, и он шел, ориентируясь на пенье сверчков, поскольку заметил, что сверчки возле его деревни пели тоньше и не с такими паузами, как здесь…
Наконец он пришел домой, но тут же двинулся дальше, к морю. Дороги он не знал. Тогда он выловил небольшую рыбку в реке и пустил ее в банку с водой, подумав, что каждая рыба, даже речная, если ее оторвать от воды, будет тянуться к большой воде, к ее большим течениям и волнам, и поэтому будет вытягиваться по направлению к морю. Так, держа перед собою банку с рыбкой, время от времени меняя воду и подкармливая пленницу, он шел к берегу моря.
Вскоре, за горами он услышал какой-то повторяющийся шум, затем ветер запах солью и донесся резкий крик неслыханных им доселе птиц. Рыбка в банке заколотила хвостом и стала чуть ли не выпрыгивать из нее. И Бахыт понял, что пришел к морю…
Войдя в воду и проплыв немного, он, собираясь плыть через шесть морей и океанов, вдруг понял, что все моря и океаны связаны между собой проливами, речками и даже дождями. Иначе почему его рыбка из банки тут же, как он ее вы пустил, уплыла неведомо куда с радостью в родную безбрежную стихию. И если он вошел в одно море, то разве не вошел в шесть морей и океанов?
Через некоторое время Бахыт, оказавшись в пустыне, оглянулся назад и, увидев покинутые им леса и зеленые от травы поляны, почувствовал, что если он пройдет через шесть пустынь внутри самого себя и внутри своей души, то это и будет тем испытанием, о котором говорил монах. И Бахыт замолчал на три года и уединился в своей деревне, поселившись в забытом всеми чаире, питаясь грушами, сливами и одичавшими яблоками…
После этого он решил, что пора одолеть самую высокую вершину в мире. Тогда он поднялся на самый обыкновенный холм и подождал, пока земля не обернется единожды вокруг себя. И вот, когда наступила темень и земля удалилась от солнца на расстояние своей ширины, он понял, что стоял на самой высокой точке земли, ибо в какой-то момент вращения все было под Бахытом, а он стоял над всем миром…
Наконец, войдя в город Бакнапур, что в Непале, он встретил толпу людей, пребывавших в горе и печали.