— Это ты, Пьер?
— Нет, это я. Плащ свой ищу.
Край парусины поднялся, и оттуда выглянуло изможденное личико Мари. Она пошарила в повозке и протянула Бизонтену его длинный коричневый плащ. И улыбнулась:
— Вот он, в нем вы точь-в-точь похожи на птицу.
Глаза у нее покраснели, веки распухли. Бизонтен взял плащ и накинул его на плечи.
— А как малыши?
— Спят. Им в повозке тепло.
Она спросила, где ее брат. Бизонтен сказал, что он сидит у костра и ужинает, а потом объяснил ей, как они справились с работой.
— Бог ты мой, — вздохнула Мари, — никого из нас горе не миновало. И боюсь, что много бед ждет еще впереди.
Ни на минуту не задумываясь, Бизонтен солгал:
— Самое трудное уже сделано. А главное — не надо больше плакать. Знаю, знаю, как вам тяжело, но хоть ради ваших малышей перестаньте вы плакать.
Мари обещала не плакать. Бизонтену показалось, что она хочет ему что-то сказать, но тут до них донеслись крики. Возле костра кто-то чертыхался и клял всё и вся, и Бизонтен бросился туда со всех ног.
Плащ его развевался от быстрого бега, и, чувствуя на себе взгляд Мари, он не мог сдержать смеха при мысли, что теперь-то уж наверняка он похож на птицу.
У костра Бертье и старик кузнец стояли по обе стороны Ортанс — казалось, вот-вот они сцепятся с Сора и Мане.
— Что здесь происходит? — спросил Бизонтен, не повышая голоса.
— Да ничего, — ответил дядюшка Роша. — Просто проклятые пьянчуги, как всегда, рады покуражиться.
— Это мы-то проклятые! — завопил дылда Сора. — А я вам вот что скажу — все мы здесь издохнем. И из-за этого старого сумасшедшего, хотя он и воображает, что больно умен.
— А ну заткнись, — сурово оборвал его Бизонтен. — Произошел несчастный случай. Конечно, страшное это дело, но ведь везде такое могло произойти.
Сора ядовито хихикнул, и дружок его тоже не отстал. Пузо Мане, обтянутое льняной красной рубахой, вылезавшее из-под загнувшегося края куртки, доходило ровно до бедра долговязого Сора. И пузо это, хоть и тряслось от смеха, почему-то наводило больше страху, чем его издевательская ухмылка. Бизонтен сразу смекнул, что они перебрали фруктовой водки, которую гнали в лесу. Если раздразнить их окончательно, может начаться свалка. Эшевен, должно быть, мирно спал в своей повозке, стоявшей впереди других, и крики его не разбудили. Кузнец хоть и был в свое время первым силачом, но с возрастом здорово сдал. Кроме него Бизонтен мог рассчитывать лишь на Бертье, на Ортанс: она тоже сумеет постоять за себя, да еще есть надежда на молоденького Пьера, который, видать, совсем не безрукий. Зато все прочие держались в стороне. Все они были люди благоразумные, как и положено крестьянам. А ведь этот Сора и впрямь великан. Ростом он, правда, не выше Бизонтена, зато весит раза в три больше. К тому же такому человеку ничего не стоит вытащить нож. Уже несколько раз, когда они еще зимовали в лесу, Сора грозился отдубасить всякого, кто попадется ему под руку, но впервые Бизонтен вмешался непосредственно в драку. До сегодняшнего дня эшевену удавалось силой своего авторитета и влияния обуздывать буяна. Однако сейчас, при поддержке Мане, тот, видно, чувствовал себя неуязвимым.
Бизонтен понял это сразу же и сразу же принял решение. Не спуская глаз с Сора, он подошел к нему поближе и произнес спокойным тоном, чуть ли даже не с улыбкой:
— Ты совершенно прав. Господин эшевен заманил нас в ловушку. Я тоже прошел немного вперед, и дороги действительно нет. Все к черту пропало, нам отсюда не выбраться!
В глазах рыжеволосого дылды вспыхнул огонек радости, и он, повернувшись к Ортанс, бросил:
— Ну что, не прав я был?
Бизонтен тоже повернулся к Ортанс и подмигнул ей, чего Сора не заметил. Потом он снова обратился к двум пьяным дружкам:
— На нашу беду, что сделано, то сделано. Счета будем сводить потом, в подходящее время. Самое главное — выбраться отсюда. И пускай выведет нас на верный путь кто-нибудь другой, кто посмышленее эшевена.
В глазах Сора промелькнула тень беспокойства. Будучи от природы тугодумом, Мане стоял разинув рот, положив обе ладони, все еще лоснившиеся от конского жира, на свое объемистое брюхо. Бизонтен сделал минутную паузу и только потом повернулся к собравшимся:
— Я лично вот что предлагаю — давайте выберем главарями Сора и Мане. Вместо господина эшевена. Они-то сумеют вывести нас отсюдова и доведут до…
Ему не дали договорить — пара подвыпивших дружков посылала его подальше, а все остальные прямо-таки корчились от смеха. На этот-то смех Бизонтен и рассчитывал. Все-таки Сора успел еще огрызнуться напоследок:
— Смейтесь, смейтесь, негодяи чертовы! Вот когда мы все околеем…
Дальнейшего Бизонтен не расслышал. Дружная парочка отправилась к повозке Мане.
Когда хохот утих, подмастерье заговорил:
— Мы и впрямь свернули на дорогу, где дальше пути нету. Вы сами в этом могли убедиться. В темноте господин Этернос спутал развалины Миньовилара с какой-нибудь другой деревней. Но поди найди дорогу в этом чертовом краю. В чем же вина эшевена, раз саксонско-веймарская солдатня разорила и разграбила Франш-Конте? Вы тоже, как и я сам, видели все эти развалины, укутанные снегом, а развалины, они друг с дружкой схожи. Ну так что будем дальше делать?
Он обвел присутствующих вопросительным взглядом, и первым ему ответил дядюшка Фавр:
— Если поворачивать назад, на такой узенькой тропке придется все деревья кругом повырубать.
— Я об этом тоже думал, — признался Бизонтен, — давайте все вместе пойдем посмотрим.
Он повел их к тому месту, где разыгралась катастрофа. При утреннем свете был виден поток, где яростно бурлила между скал тоненькая струйка воды. Снег и соседние камни перед разбитой вдребезги повозкой были окрашены лошадиной кровью. И кругом расходились звездообразно тоже красно-коричневые следы человеческих ног. На той стороне лес расступался, открывая просторную долину, а за ней, на противоположном склоне, лежал еще ночной мрак. Но чувствовалось, там, за горой, уже разливается живое золото встающего утра.
Подмастерье не прерывал молчания своих спутников, оглядывавшихся вокруг, но потом начал спокойным голосом:
— Если повернуть обратно, другими словами, вернуться назад, чтобы поискать нового пути, он все равно приведет нас сюда.
И он протянул свою длинную ручищу в направлении долины. Потом, повернувшись спиной к восходящему солнцу, показал на сосняк и добавил:
— Если мы станем валить лес не на ровном месте, где можно будет повернуть повозки, а вот здесь, на этой стороне, куда упадут деревья, а?
Все взоры обратились к обрыву.
— Именно сюда и упадут, — подтвердил Бизонтен, — лягут поперек, а так как они достаточно длинные, то упрутся верхушкой в тот берег. Что говорить, не такай уж складная работка получится, зато мы все-таки сможем на ту сторону перебраться.
Раздались восторженные возгласы одобрения, и, воспользовавшись этим, подмастерье сделал вид, что оглядывается кругом, как бы ища кого-то глазами, потом доверительно обратился к собравшимся:
— Только не нужно им об этом твердить, так как люди скромные, как известно, не любят вперед вылезать, но эту мысль мне дылда Сора и толстяк Мане на ушко шепнули.
Раздался дружный хохот, и Бизонтен почувствовал, что все они на его стороне, по крайней мере сейчас на его стороне.
6
Почти целый день понадобился, чтобы подготовить переход. Для начала они прилегли на часок-другой, нужно же было набраться сил после событий этой ночи, а проснувшись, все, слова не сказав против, взялись за дело. Одолевала усталость, деревенели ноги, ломило поясницу. Бизонтен ощущал это по себе, знал, что и другим не легче, но поднявшееся в безбрежной лазури солнце разгоняло грусть.
Работали они попарно, валили дерево, обрубали сучья, и Бизонтен был счастлив, взяв себе в напарники юного возчика из Лявьейлуа. Малый этот говорил мало и старался не выставлять себя напоказ, зато в работе он был чистый зверь. Он привострился валить лес еще в долине, и ему нипочем были и гигантские сосны, и крутой склон, хотя иной раз приходилось страховать себя с помощью веревки, чтобы свалить дерево под корень. Когда ствол следовало уложить на нужное место, тогда запрягали Бовара, и Бизонтен заметил, что эти крестьяне, все, в сущности, немало поработавшие в лесах, любовались верным глазомером Пьера и тем, как они с конем понимали друг друга и, видимо, жили в добром согласии.
Тут подмастерье обратился к эшевену:
— Смотрите-ка, какие этот малый со своим конягой кружева плетет, ну чем не каретник.
— Верно, — подтвердил эшевен, — скажу прямо, редко мне доводилось видеть такого крепкого коня. Но тут важна также человеческая рука. Да и ласковый голос к тому же немало значит.
Тут подмастерье обратился к эшевену:
— Смотрите-ка, какие этот малый со своим конягой кружева плетет, ну чем не каретник.
— Верно, — подтвердил эшевен, — скажу прямо, редко мне доводилось видеть такого крепкого коня. Но тут важна также человеческая рука. Да и ласковый голос к тому же немало значит.
Мучительный выпал на их долю труд, но, быть может, потому, что они так долго оставались без дела, на что у них привычки-то не было, они чуть ли не с яростью радостно набросились на работу, и в живительном горном воздухе звонко застучали топоры и завизжали кривые ножи. Постройкой моста руководил Бизонтен, скупой на жесты и слова, четко и ясно дававший советы, и дававший их без нажима.
Когда стволы были уложены в ряд, вбиты с обеих сторон сваи, чтобы, чего доброго, не сползла вниз какая повозка, они присыпали стволы снегом — так и лошадям было удобнее, и полозьям легче скользить по снежному покрову.
Наконец работа была закончена, и люди разошлись по своим повозкам убрать инструмент. Их ждала похлебка, где вместе с репой сварили добрую четверть конской туши. Женщины и дети собрались вокруг костра. И когда все принялись за еду, в недвижном воздухе поплыл парок, он вился над мисками с горячей похлебкой, смешивался с человеческим дыханием. Куски репы обжигали пальцы, но после злого ожога снега это был добрый ожог. Воспользовавшись минутой молчания, эшевен начал:
— Когда мы переправимся через ущелье, нам еще целый час добираться до дороги на Мут. Так как никому не известно, что нас там ждет, а придется ведь ехать до самого ущелья Сив, предлагаю дождаться темноты. И сил за это время успеете набраться. Если у кого-нибудь есть иное предложение, пусть выскажется.
Бизонтен обвел глазами обедающих и задержался взглядом на Сора и Мане, сидевших рядышком. Рыжий верзила работал на повале как бешеный, и Бизонтен не раз слышал, как он честит толстяка Мане и упрекает его за то, что тот еле движется. А сейчас Сора с равнодушной, казалось бы, миной смотрел на огонь. Зато Мане, размалывая челюстями кусок конины и широко разевая рот, поглядел сначала на Бизонтена, потом злобно на эшевена и спросил:
— А потом куда мы двинемся?
Произнесено это было ядовито-насмешливым тоном, но старик эшевен невозмутимо ответил ему:
— Вброд перейдем через Ду. Потом возьмем на Бельфонтен через ущелье Сив.
— Там что, дорога? — спросил краснорожий Мане.
— Нет. Тропа. Но раз там много снега, наши сани пройдут. И потом, там меньше вероятности наткнуться на солдат. Особенно ночью.
Мане смачно захохотал, так что даже заколыхалось его жирное брюхо, и повернулся к Сора:
— И снова заплутаемся. И все через этого старика…
Фразы он не успел закончить. Даже не оглянувшись в его сторону, Сора с силой двинул Мане локтем в грудь. Толстяк выронил миску, взмахнул руками и повалился с бревна, он упал прямо на спину и заболтал ногами. Ответом был громовой хохот, и под этот хохот он поднялся, физиономия его налилась кровью, даже пена на губах выступила. Подняв миску с земли и ни на кого не глядя, он направился было к своей повозке, но Ортанс остановила его, резко бросив ему вслед:
— Мане, давайте-ка сюда вашу миску!
Он подошел к девушке, глядя на нее исподлобья. Налив ему новую порцию супа, Ортанс добавила:
— У нас здесь всех лошадей одинаково кормят, и хороших и плохих.
Бизонтен заметил, как в зрачках толстяка вспыхнула ненависть, однако он не моргнув глазом взял миску с похлебкой, отошел и привалился к задку своей новенькой крепкой повозки.
После трапезы мужчины отправились к повозкам — пора было запрягать лошадей, а женщины и дети тем временем пешком перешли по настилу. Бизонтен с улыбкой смотрел им вслед, потом обратился к эшевену:
— Ни в жизнь я вам слова упрека не скажу, что вы у нас больно осторожный, но смело можете загнать на такой вот настил все наши повозки и всех наших коней, мостки даже не прогнутся.
— Правильно ты говоришь, — подтвердил старик, — но чего ты от меня хочешь, в мои годы человек не меняется.
— А знаете, — продолжал шутить подмастерье, — по-моему, мостки такие прочные получились, что, вот когда остановимся мы в ближайшей деревне, я непременно с тамошних жителей деньги востребую. Не захотят платить, нарочно возвращусь сюда и все мостки самолично разнесу.
Раздались было смешки, но сразу же смолкли после слов господина д’Этерноса:
— Тамошних людей, бедняга Бизонтен, уже давным-давно французы отправили на тот свет. Хорошо еще, если трупы на съедение медведям не оставили.
Когда все повозки благополучно перебрались по мосткам, путники решили поспать в ожидании назначенного к отправлению часа. Бизонтен направился проведать Бобилло, которого все прочие уже называли не иначе как живым трупом. Сапожник так и не приходил в сознание. А жена его, уже оправившись после первых минут страха, горько плакала, прижимая к себе двух своих малышей.
Старик эшевен, ждавший Бизонтена возле своей повозки, окликнул его и спросил:
— Ну как там дела?
— Знаете, в нашем плотничьем деле мы разных несчастных случаев навидались. На мой взгляд, он не оправится. Еще не мертвый, но наши правы, он и не живой. Бедный малый…
— Иной раз, — вмешалась в разговор Ортанс, — думаешь, а не обязаны ли мы сделать для человека то же, что делаем для лошади.
— Что верно, то верно, — согласился подмастерье, — но у кого же рука на такое подымется.
— У меня, — не колеблясь, ответила девушка, — если бы мне привелось это сделать, надеюсь, духу у меня хватило бы. Во всяком случае, будь я на месте того бедняги, я благословляла бы тех, кто уверяет, что любит меня достаточно крепко, для того чтобы…
Дядя прикрикнул на нее:
— Замолчи сейчас же! И после этого ты еще дивишься, что все больше исчезают христианские добродетели.
Ортанс отступила на шаг и вполголоса сказала Бизонтену:
— В его годы он такое понять не способен.
— А вы, — пробормотал Бизонтен, — а вы совсем другая, чем все остальные.
Она взглянула на него с таким видом, будто хотела сказать: «Это правда, и я это знаю, ну и что с того?»
И подмастерье отправился к повозке Пьера, который чистил скребницей своего Бовара. Ортанс с первой же встречи произвела на Бизонтена сильное впечатление. Чувствовалось в ней что-то суровое, что внушало уважение, но при этом ее великодушная, чуткая душа сразу же была видна, как только она бросалась на помощь более слабым, чем она сама.
Когда подмастерье подошел ближе, Пьер, уже управившись с Боваром, вытер со скребницы шерсть и положил ее на место.
— Ребятишки расшумелись, — сказал он. — А я все жду, хочу тебя спросить — ты не против, если мы отдохнем вдвоем в этой повозке.
— Вот так здорово живешь! — рассмеялся Бизонтен. — Ведь это твоя повозка, а не моя!
Пьер в ответ добродушно улыбнулся, они влезли в повозку и разлеглись на соломе между разобранной мебелью и сельскохозяйственным инвентарем, привязанным к поленнице вместе с бороной и небольшой сохой. Солнце еще освещало верх парусинового полога, все швы которого были усыпаны огненно-красными точечками. Рассеянный дневной свет смазывал очертания предметов. Наступила тишина, но ее тут же нарушили ребячьи возгласы и голос Ортанс, вот они прошли мимо повозки и удалились.
— Увела их к себе, чтобы мы могли спокойно отдохнуть, — сказал Бизонтен. — Вот ведь какая она, о всех думает.
— Да, — согласился Пьер, — сильная она… Душой сильная, характером.
Но тут Пьер затих, и, прежде чем Бизонтен успел ответить, он уже сладко спал. Намотался за целый день, вот его разом и сморил сон. С минуту Бизонтен смотрел на него с таким чувством, будто рядом находится малый ребенок, потом, поняв, что все равно задремать ему не удастся, встал и, стараясь не шуметь, выбрался наружу.
Уже шло к вечеру, и небо было алым там, где солнце скрывалось за голубоватой толпой гор, окаймленных по вершинам золотой каемочкой. Верхушки сосен, черные, разлапистые, чуть покачиваясь, четко выделялись на сером фоне горных кряжей. На землю пал покой, предвещая приход ночи.
Подмастерье зашагал к повозке эшевена, как вдруг он заметил Мари: присев на брошенную на землю оглоблю, она, не отрываясь, смотрела на пурпурную полоску заката. В глазах ее стояли слезы, в них блестели два солнечных пятнышка. Увидев Бизонтена, она торопливо вытерла слезы. Он подошел ближе и сказал:
— Не сидите здесь в одиночестве. Пойдите к детишкам.
— Они с барышней Ортанс, — ответила Мари.
— Знаю. Но все-таки и вам тоже необходимо пойти к ним.
Она снова уставилась на догорающее пламя заката, и Бизонтен понял, что думает она о потерянной своей отчизне и о том, другом лесе, где остался навеки ее муж. Должно быть, она тоже догадалась о его мыслях, потому что голос, ее, когда она заговорила, дрогнул: