Гарольд Бранд (В.П. Космолинская) ДВУЛИКИЙ БЕС
Провалы в памяти — дело наживное.
Кажется, обычно мне было не свойственно лежать под столом, рядом с опрокинутым стулом, забавляясь язычками пламени, пляшущими джигу на кончиках моих пальцев. «Та-та-там-пам-парам-пам-парам!..» Огоньки послушно выплясывали под любую, приходящую мне в голову мелодию. Это было весело, но исподтишка вызывало тревогу. Было в этом положении вещей что-то ненормальное… Только что именно? То, что я лежу под столом, или то, какие мелодии заставляю выплясывать послушные огоньки? Наверное, огоньки отвлекали от правильной работы мысли, и я велел им погаснуть, а потом сел на полу и деловито огляделся. В комнате царил относительный порядок. Шкафы стояли на месте, горы какого-то хлама по углам тоже не вызывали ощущения неправильности. Ощущение неправильности вызывал опрокинутый стул. Я поднял его за ножку и поставил вертикально. Ага. Вот так и должно быть… Вдохновленный чувством внутреннего одобрения и ощущением, что это только начало, я поднялся на ноги и сам. Стало еще лучше. Но кажется, это было еще не все… Да, не все. «Но не совсем в этой комнате», — пришло мне в голову. И увидев дверь, я подошел к ней, толкнул створку наружу, вышел в коридор и захлопнул дверь за собой. Потом медленно повернулся и посмотрел на нее подозрительно, внезапно вспомнив, что дверь не должна была открываться ни «наружу» ни «внутрь», она должна была просто отъехать в стену. Гм… На моих пальцах снова раздраженно вспыхнули и погасли огоньки, когда я махнул рукой и направился по коридору наугад — куда-нибудь да приведет, иначе, зачем тут коридор?
Коридор вел к сияющей двери, что тоже отчего-то вызвало во мне смутную тревогу. Что же я когда-то слышал или читал о свете в конце тоннеля? Не помню… Значит, надо проверить, что там. Когда я добрался до сияющей двери, за ней обнаружилось просторное помещение, залитое ярким, но уже не кажущимся ослепительным, светом — освещающим все уголки сверкающего белизной зала со стенами, усеянными всевозможными датчиками. А посередине, вместо центрального терминала… (так, выходит, я вспомнил, что тут должен был быть центральный терминал…) торчал здоровенный, этак в шесть или семь обхватов, древесный ствол. Шелестящая крона взмывала куда-то вверх, сквозь опалесцирующий потолок, оставляя в пределах видимости лишь несколько мощных ветвей, усеянных листьями, похожими на золотисто-зеленые полированные дощечки — плотные и твердые, мелодично позванивающие без всякого ветра.
— Эрвин! — окликнул очень приятный голос откуда-то сверху, пока я обалдело разглядывал возникшее откуда ни возьмись сказочное дерево и пытался сообразить, куда же делся терминал. «Ух ты! — подумал я, да ведь это, кажется, мое имя!» И посмотрел вверх.
На ветке дерева сидела девушка, завидев которую, я сообразил, что тоже знаю ее имя.
— Антея! — удивился я. — Что ты там делаешь?
Антея держалась за ветку обеими руками и выглядела очень сосредоточенной. Похоже, она сама не знала, что она там делает.
— Хочешь спуститься? — спросил я, протянув руку.
Антея кивнула и ловко спрыгнула вниз почти что и без моей помощи. Одета она была во что-то, напоминающее мундир — удобный черный китель с серебряным шнуром и золотым значком на груди и серые брюки. Что до самой Антеи, была она пышнокудрая и сероглазая, с очень правильными чертами лица. Но снова уловив какую-то «неправильность», я повнимательнее присмотрелся к ее значку. Это было золотое яблоко. А должна была быть золотая спираль, — вспомнил я. — Мы ведь историки.
— Спасибо, — сказала Антея. В ее голосе слышалась настоящая признательность, куда большая, чем это могло быть вызвано объективными причинами. Наверное, мое появление вывело ее из какого-то умственного тупика. — Едва завидела твою рыжую голову, так и вспомнила, как тебя зовут. Да и меня заодно — уже прогресс!
— Угу, — отозвался я рассеянно и покосился на собственный значок — уж не превратился ли и он во что-то другое. Но тут же про него забыл, наткнувшись взглядом на нечто куда более массивное — на моей груди на золотой цепочке висел довольно здоровенный золоченый рог — и как я умудрился раньше этого не заметить?
— Гьяллахорн, — сказала Антея удовлетворенно, будто припечатав, и как-то радостно ткнула в рог пальцем. — Выходит, ты здесь Хеймдалль. Ну а я — Идунн, — она дотронулась до своего значка-яблока.
— Что-что?.. — переспросил я, не поспевая за такой прытью мысли. Кажется, недавно мы припомнили совсем другие имена. Но и в этих что-то было…
— Мы в Асгарде, — сказала Антея, и ее губы смешливо дернулись в ответ на мой озадаченный взгляд. — Отчасти. Запутались в измерениях. И вот теперь вместо терминала у нас Иггдрасиль, а за иллюминаторами с ветки виден Биврёст. Там еще осталась моя корзинка с яблоками… Интересный эффект, правда? Но думаю, скоро это пройдет. Перед экспериментами с вероятностями всегда главное — не забыть поставить таймер!
— Ну да… — согласился я. Теперь понятно, откуда у меня возникают странные мысли, что с нами вообще иногда случается что-то необычное, и что это даже в природе вещей. Мы ведь и историю изучаем «перемещаясь во времени», а точнее, в особого рода измерениях-вероятностях, которых бесконечное множество. Но есть способы максимально приблизить их к реальности. А если не приближать… использовать недостаточно полные и недостоверные данные, то оказаться можно, строго говоря (да — именно строго), черт знает где. Похоже, именно это и произошло… мы ведь, кажется, пытались заглянуть в будущее. Точно. Похоже, не самая удачная была попытка. Не считая того, что вообще хоть что-то удалось — и это огромный успех. Но теперь мы про это хотя бы помним.
Из коридора послышались новые голоса. В зал вошли двое — хмурый Гамлет с нелепо сидящим на буйных черных кудрях цветочным венком и моя сестрица Линор — на ее золотых волосах такой же венок смотрелся куда более уместно.
— Фрейр и Фрейя, — сказала Антея как нечто само собой разумеющееся.
— А что это тут за осина? — сердито вопросил Гамлет, неодобрительно уставившись на дерево на месте центрального терминала.
— Иггдрасиль — это ясень, — терпеливо объяснила Линор.
Похоже, эта парочка встретилась раньше в коридоре и как-то тоже умудрилась догадаться или начать догадываться, что происходит.
— А откуда он тут? И с нами-то что?
— Мы пытались заглянуть в будущее, — напомнил я.
— А… — сварливо отозвался Гамлет. — Это многое объясняет.
— Но мы точно вернемся? — поинтересовался он, глядя то на Линор, то на Антею — в том, что касается технической стороны наших исследований, девушки у нас были признанными авторитетами.
— Нет, конечно, — едко отозвалась Линор, чуть насмешливо поглядывая на его венок. Кажется, ее немного раздражала одинаковость венков. — Какая еще точность в экспериментах?
— Вопреки распространенному мнению, — в голосе Антеи зазвучали лекторские нотки, — забросить себя в будущее возможно — пара пустяков. Вот только трудно сделать этот процесс контролируемым, потому трудно обойти встроенную аварийную систему безопасности — никогда не знаешь, в какое будущее попадешь, и на что оно будет похоже.
— Учти, мы все слышали! — послышался новый голос, и в зал вошел Олаф, как-то неприкаянно помахивающий в воздухе боевым молотом. Забавно, даже волосы у него порыжели почти как у меня. Теперь он был Тором. Сразу за ним вошли Фризиан и мой отец. Худощавый Фризиан, заинтересованно посверкивающий яркими глазами по сторонам, с обычным для себя обманчиво-меланхоличным видом поглядывал все время и на свою правую кисть, будто закованную в латную рукавицу. А у отца появилась на лице диковинная повязка с бронзовым щитком, изукрашенным странным, похожим на стилизованное солнце, узором, прикрывающим его правую глазницу. Но его левый глаз, такой же зелено-карий как и всегда, был знакомо иронично прищурен, а темно-медные усы топорщились — он явно потешался над всем происходящим.
Оглядевшись, Олаф пристроил свой молот у стеночки.
— Проснулся с ним в руках, — пояснил он, — решил не бросать где попало, а кого-нибудь встретить и спросить, что за дичь творится. Сперва повстречал Одина, — Олаф сделал полуреверанс в сторону отца, — а потом и Тюра, — кивок в сторону Фризиана, все-таки же уныло разглядывающего свою руку. — И мы поняли, что у нас за диагноз.
— Это не перчатка, — со вздохом сказал Фризиан, не отрывая взгляда от «стальной рукавицы». — По крайней мере, она не снимается.
— Найти бы тутошнего Фенрира, — сочувственно сказал Олаф, — да и дать бы ему промеж ушей!
Его слова вызвали во мне странное чувство отторжения. Но в конце концов, какие еще Фенриры? Временный эффект, все пройдет само. А мы все еще на своей родной станции. Мы были достаточно осторожны, чтобы сохранить главный ориентир и не оказаться где-то слишком далеко или в какой-то серьезной опасности.
— А на сколько мы обычно ставим таймер? — уточнил отец у Антеи.
— Больше чем на два часа еще не ставили, — ответствовала Антея.
— Хорошо, — одобрил отец. — Вряд ли за пару часов тут что-то случится.
— Очень на это надеюсь, — проворчал Гамлет и, обиженно посмотрев на боевой молот Олафа — наверняка он казался ему более достойным божественным атрибутом, раздраженно сдернул с головы венок, и бросил его в угол.
Я заворожено проследил за этим полетом. Было в нем что-то… неправильное?
Едва смятый венок коснулся пола, ударил гром.
Свет внезапно померк, все сооружение, как бы оно ни называлось, содрогнулось до самого основания, «до печенок», возможно, до корней Иггдрасиля, но каким-то чудом не раскололось. Я кинулся к ближайшему иллюминатору, отчего-то в полной уверенности, что некое космическое безобразие происходит вовсе не в коридоре. Увиденное меня захватило и потрясло — неожиданно — своей красотой.
За иллюминаторами сверкала радуга, казалось, наша станция парила в облаках среди этого переливающегося разноцветного сияния, да и сами иллюминаторы превратились скорее в широкие окна. Приглядевшись, я понял, что это даже не окна, повернул медную ручку, распахнул стеклянную дверь, не обращая внимания на чей-то крик сзади, и шагнул на балкон, будто сплетенный из ажурной бронзовой паутины, впустив в легкие окутавший меня ветер — ощутив пьянящее чувство, будто стоял на носу или мачте несущегося на всех парусах корабля. Радуга плескалась под ногами как море, над «морем» дул по-настоящему радужный бриз — наполненный смесью цветочных медовых ароматов и свежестью горного потока, будто под радугой бил гигантский водопад. На лицо и руки падали мелкие радужные брызги. Биврёст — радужный мост! Я посмотрел вверх, и все опьянение с меня будто сдуло ледяным порывом ветра. Небо над нами напоминало медленно кружащийся черный водоворот с алыми всполохами. Свинцовые тучи, больше похожие на черные скалы, завораживающе вращались. Разве тяжелым тучам не место скорее под нами, чем над нами? — попробовал мысленно запротестовать я, вспомнив какие-то законы природы из совсем другого мира. Но снизу еще лилось сияние, а вверху уже была тьма.
Поблизости, с некоторым опозданием, послышались тревожные возгласы и приглушенная ругань Олафа — это добрались до балконов остальные. Кто-то толкнул меня под локоть, похоже, это был Гамлет. Спиной я почувствовал и присутствие Линор, прежде чем услышал ее изумленный вздох.
— Что это, черт побери? — воскликнул Гамлет.
— Рагнарек, — спокойно ответил ему отец с соседнего балкона. Рядом с ним стояла пораженно глядящая вверх Антея. Ее волосы вдруг показались мне седыми, будто припорошенными снегом. — Что еще в таком контексте могло позиционироваться нашим «коллективным полусознательным» как будущее?
— Конец света, — констатировал я — это был напрашивающийся ответ.
— Но ведь Рагнарёк не просто конец света, — рассудительно подал голос Фризиан с балкона справа. — Должна быть последняя битва.
— И гибель богов, — мрачно произнесла Антея.
— То есть, нас всех должен кто-то поубивать, — подытожил Олаф. — Так, я на минутку, захвачу свой Мьёллнир, на всякий пожарный…
Я с трудом оторвался от созерцания творящейся наверху психоделики и все-таки перевел взгляд вниз. На радужный мост, по которому плыла или карабкалась крошечная разлапистая черная клякса. Когда я пытался вглядеться в нее, у меня отчего-то как будто двоилось в глазах. Я попытался сосредоточиться, и…
— Что это за штука! — выпалил Гамлет, вдруг заинтересовавшийся, куда же это я смотрю, и почему смотрю вниз, а не вверх, как другие.
— Нагльфар, — ответил я почти автоматически. — Корабль из ногтей мертвецов…
— Нагльфар?! — Гамлет буквально подскочил на месте. — И эта штука на самом деле плывет сюда?! Чего же ты ждешь? Ты же Хеймдалль! Ты должен протрубить в рог!..
— Да прекрати истерику! — рявкнул я с внезапным диким раздражением. По небесам снова прокатился гром, черные тучи нависли ниже, алое зарево в них стало отчетливее, легло на искаженное гневом лицо Гамлета.
— Ах, истерику?.. Ну, тогда я сам!.. — В образе Гамлета на мгновение отчетливо проступило что-то волчье, голос сорвался на рык, лязгнули клыки, глаза зажглись желтым огнем. Вот, стало быть, как.
— Назад! — Я отпрянул и поднял руку, уже даже не зло, просто предупреждающе.
— Почему? — спросил Гамлет, вдруг недоумевающе остановившись. Кажется, он понял или почувствовал, что я не шучу и не угрожаю, а предупреждаю о настоящей опасности, которой он еще не видит.
— Вот почему! — сказал я, и на моих пальцах заплясали языки пламени.
Кто-то сдавленно охнул.
— Что это значит? — изумленно вопросил Гамлет. — Ты что, не Хеймдалль?.. Кто же ты?.. Локи?..
— Думаю, что именно так.
— Вот же, ёжкин кот, угораздило… — выразительно, но сдержанно и очень трезво сказал с соседнего балкона Олаф, снова вышедший на него со своим боевым молотом.
— И не только. Вы все — такие же.
— Спокойно! — сказал Олаф с искренним беспокойством. — Только не затевай «перебранку» и все будет хорошо.
Левой рукой я неосознанно придерживался за перила и вдруг почувствовал, что они стали обжигающе холодными, будто мгновенно заледев. Я отдернул руку, мысленно отметив, что за покрытые изморозью перила продолжает, как ни в чем не бывало, ничего не заметив, держаться Линор. Вот только венок на ее голове — увял.
— Не будет, — возразил я. — Попробуйте на минутку озвереть, только осторожно, и посмотрите, что будет.
— Как же это сделать по заказу? — воскликнула непонимающе Линор.
— Вот так, — я кивнул на заледеневшие перила. — Это ведь делаешь ты. Потому, что ты не только Фрейя. Ты еще и Хель.
— Ой… — Линор поспешно отдернула руки от перил. В ее глазах мелькнуло понимание, вдруг она заговорила очень быстро: — Когда я очнулась, все кругом было во льду, а потом покрылось цветами… А Гамлет — значит, мне не показалось только что…
— Что на мгновение он стал волком? Нет, тебе не померещилось.
— Мать моя женщина!.. — вдруг воскликнул обескуражено Олаф. — Уф, исчезло, слава богу…
— Что именно? — с жадным интересом спросил Гамлет.
— Змеиная чешуя вместо кожи, — с иронией заметил Фризиан. — Надо же. А ведь по всем традициям Тор и змей Ёрмундгад должны убить друг друга.
— Как Хеймдалль и Локи, — кивнул я.
— Вот она — диалектика! — восхитился Фризиан и вдруг издал азартный волчий вой.
Гамлет вздрогнул.
— Фенрир? — произнес он неуверенно. — Но кто из нас?..
— Скорее всего, я Гарм, а не Фенрир, — определился Фризиан. — Это он должен проглотить Тюра, насколько я помню. Мда… Забавненько!
— Но ведь Фрейра убил огненный великан Сурт? — растерянно переспросил Гамлет.
Слева далеко вперед вырвалась струя пламени, будто из огнемета. Я расслышал негромкий смех отца.
— Нет, похоже, что Сурт все-таки я, — сказал он. — Что-то мне подсказывало, что лучше не открывать правый глаз в помещении…
— Ясно, — задумчиво пробормотала Линор. — В конце концов, так или иначе, сами себя или друг друга — просто противоположности. Все равно взаимное истребление!
— Это и будет нашим концом света, — кивнул я. — Самоубийство… Так что я предпочитаю подождать, пока сработает таймер, а не трубить в рог — понятия не имею, что при этом произойдет — раздвоимся мы окончательно и поубиваем сами себя, или даже не раздвоимся, а рассыплемся на целое «воинство мертвых», как-то не хочется рисковать. В конце концов, — я кивнул вниз, на далекую кляксу. — Там тоже плывем мы. По этому самому «морю», на этом самом «корабле».
— А я-то тогда кто? — неуверенно проговорила Антея. — Уж извините, «озвереть» у меня не получается. Но просто интересно…
— Вёльва, — сказал я первое пришедшее в голову, вдруг вспомнив ее поседевшие на время волосы. — «Вещать ли мне дальше?» Кто у нас самая умная? Не расстанешься с терминалом, даже если он превратится в Иггдрасиль.
Все дружно рассмеялись.
— А кто-нибудь помнит, как называется наша станция? — как бы между прочим полюбопытствовал отец.
— «Янус», — ответил Гамлет. — Бог входов и выходов, всякого начала и календаря.
— А кроме того, — прибавил отец, кивнув, — именно этот бог славится тем, что совершенно буквально двуличен. Пусть он и совсем из другого пантеона.
— Точно! — воскликнул Олаф. — Ох уж это «коллективное полусознательное»!
— Значит, смысл только в этом? — грустно спросил Гамлет. — Только в том, что так смешались наши воспоминания, мысли, представления и фантазии?
— Может быть, все гораздо глубже, как во всех играх бессознательного, — сказал отец. — А может, это и есть настоящее положение вещей?
— В каком смысле? — Гамлет удивленно поднял брови.