Спорить я не стал, снова пригубил чай – не хотелось расстраивать тётю – и точно, никакого привкуса уже не ощущалось.
После завтрака Стёша отправилась на рынок, Иван ушёл в каретный сарай, якобы чинить коляску, а тётушка, извинившись, удалилась к себе в будуар, сославшись на сильнейшую мигрень.
Дом оказался в моём почти что полном распоряжении.
Что сделал бы на моём месте Бертран дю Морт, знаменитый кладоискатель из «Запретных сокровищ»? Разумеется, простучал бы стены в поисках тайных ходов. Я тоже не сомневался, что они тут где-то есть, но начать решил с азов – с простого осмотра.
Моя комната, увы, не содержала ничего особенного, кроме уже упомянутых следов от двух снятых картин. В ящиках комода – какая-то старая одежда, переложенная стеблями сухой травы. В шкапу – салопы, пелерины и прочее, совсем-совсем неинтересное. Разумеется, я залез в шкап, добрался до задней стенки; и, разумеется, там ничего не оказалось.
Решив, что простучу стены позже, я двинулся по дому. «Начнём с пустых комнат, – подумал я, – хотя, если уж что-то прятать, так как раз в комнатах занятых, ну, хотя бы у той же Стёши».
Внизу, в столовой, на обширной кухне, где, наверное, разом могли бы сготовить обед на полсотни голодных ртов, в приёмной – я не нашёл ничего интересного. Старые бюро, высокие кресла с резными спинками, шкапы, шифоньеры и прочее; слегка разочарованный, я сунул нос в библиотеку – да так и застыл.
Если дом снаружи казался позаброшенным обиталищем привидений, если комнаты его изнутри выглядели аккуратными, но унылыми и староватыми, то библиотека, напротив, сияла чистотой. От пола до потолка, совершенно скрывая стены, тянулись застеклённые шкафы, а в них – аккуратными рядами сотни, если не тысячи томов. На стёклах – ни пятнышка, ни пылинки, на пол брошен пушистый ковёр, посредине – длинный дубовый стол с пюпитрами, с углублениями для чернильниц, деревянные же стаканы с остро отточенными карандашами, стопки чистой бумаги – хоть и несколько пожелтевшей от времени, – линейки с транспортирами, промокашки, пресс-папье и вообще всё, что только можно себе вообразить. Вдоль стен по специальным рельсам ездит лестница – я такое видел только у папы в университете. Гусиным Лапкам, нашему учителю чистописания, наверное, это место показалось бы раем.
Но… кто ж тут мог работать? Или – никто не работал? Просто каждый день отовсюду сдувается пыль?
Я принялся читать названия, какие мог разобрать – одно другого краше. Начиная от «Книги некромагических практик» до «Поимённого перечня практикующих ведьм области Бранденбург по состоянию на декабрь 1725 года». И ещё куча всего.
Осторожно потянул за ручку – стеклянная панель бесшумно отъехала в сторону. Не заперто.
Не может быть. Дома папа никогда не забывал повернуть ключ в скважине; и только изредка какая-нибудь книга подобного рода могла чуть задержаться на его рабочем столе или среди газет, как в прошлый раз. Но надолго она бы там не осталась, это я вам точно могу сказать.
Всё запретное и недозволенное – вот оно, передо мной.
Голова у меня закружилась, и я чуть не гробанулся с лесенки.
Да, здесь можно было просидеть всё лето. И всю осень с зимой, не говоря уж о весне.
«Стой-стой-стой, – сказал я себе. – Я же хотел доосмотреть комнаты…»
«Э, да на кой тебе это? – возмутился кто-то у меня в голове. – Чего ты вообще взбутетенился? Ну, подумаешь, снял со стены кто-то две какие-то картинки; что ж с того? Может, их мухи засидели. А, может, ещё что случилось. Почему ты вообще решил, будто это что-то значит? Зато библиотека – вот она, битком набитая такими книгами, что и мечтать нельзя, – ими и надо заняться!»
И я уж было совсем решился, когда в дверях вдруг появилась тётушка.
– О, – сказала она безо всякого удивления или раздражения. – Похвально, Тёмушка, похвально, что ты столь увлечён чтением. Ненадолго тебя побеспокою – нужно навести тут порядок.
Только теперь я заметил, что у ног тёти стоит самое обычное ведро, а из него торчат несколько ручек. «Наверное, метёлки для пыли», – подумал я.
– Конечно, тётя. Могу ли я вам помочь?
– Что ты, что ты, дорогой, – сказала она со всё той же грустью. – Эта библиотека, видишь ли, была любимым местом дедушки, твоего, значит, прадеда. Он её собирал, очень берёг. В память о нём я тут всё сохраняю, как и раньше было. Сама убираю, сама чищу. Прислуге такое не доверишь. Так что спасибо, милый мой, ты очень любезен и вежлив, но, право же, не надо. Лучше побеги на двор, поиграй там.
– Конечно, тётя, – как послушный мальчик, кивнул я. Если тебе надо что-то по-настоящему крупное, лучше не спорить по мелочам.
На дворе было тихо и пусто. Тётя Аглая не держала даже собак. Да и кошек тоже не было, хотя мышей тут должно быть видимо-невидимо.
Я побродил туда-сюда, обошёл правый флигель и оказался на заднем дворе. Поодаль стоял большой сарай, широченные ворота приоткрыты – наверное, тот самый, где полагалось пребывать «каретам». Там что-то лязгало и позвякивало – должно быть, работал Иван. Мешать ему я не хотел и направился по заросшей дорожке к задней калитке, что выходила в лес.
Забор покосился, нижние концы плашек калитки вросли в землю, я её едва отвалил. Отсюда когда-то начиналась тропа, сейчас уже едва заметная. Она круто уходила вниз, в густо заросший овраг. Где-то на дне, невидимый среди зелени, журчал ручеёк.
Ручей – это хорошо. Можно построить запруду, можно даже водяное колесо. Я начал спускаться.
Яркое солнце едва пробивалось сквозь густую листву. Знаменитый путешественник Джеральд Лонгбоу, трижды пересёкший джунгли Экваториальной Африки, наверное, сказал бы что-нибудь о «таинственной сени раскидистых ветвей, скрывающей неведомые секреты лесных глубин», но я-то знал, что никаких особых тайн впереди меня не ждёт, кроме мшистых валунов да весело журчащей меж ними воды.
Едва заметная тропка довела меня до ручейка и исчезла среди папоротников.
Я нагнулся, присматривая местечко для запруды. Виски вдруг что-то сдавило. Слегка затошнило – ни с того ни с сего. Я сглотнул, пару раз глубоко вдохнул-выдохнул – обычно это помогало.
Не знаю, что это было и откуда взялось, но долго раздумывать мне не пришлось, потому что сверху, с той стороны оврага, внезапно донеслись голоса. Вроде как ребячьи, но словно приглушённые.
Ого! Похоже, я, сам того не зная, срезал путь и уже оказался на задах чужой улицы? Вообще-то у нас на даче, если ненароком угодишь на другой конец, ухо надлежало держать востро, мальчишки с «той стороны» нас не жаловали, ну, и мы в долгу не оставались.
Недолго думая, я перемахнул через ручей, и тошнота мигом исчезла.
От ручья склон круто поднимался вверх, тропа исчезла. Я поколебался и таки полез наверх – в конце концов, если кто встретится, скажу, что, мол, только приехал. Новичков у нас, например, никогда не трогали, ни мы сами, ни кончанские.
Однако, выкарабкавшись из оврага, я уткнулся в старую, насквозь проржавевшую ограду из железных прутьев с копейными остриями сверху и причудливыми коваными спиралями.
За древней оградой лежало кладбище, такое же старое, заросшее травой, лопухами, малиной, так что зелень почти поглотила серые кресты.
Приглядевшись, я понял, что погост очень невелик – всего восемь могил с покосившимися надгробиями, сгнившей скамейкой и полуоткрытыми воротцами на противоположной от меня стороне.
За кладбищем никто не следил, здесь, похоже, вообще никто не бывал.
Погост щедро заливало солнце, было светло и ничуточки не страшно, но мне отчего-то стало не по себе – ребячьи голоса, я был уверен, раздавались совсем близко, а на кладбище я не увидел ни одной живой души.
«Наверное, показалось, – уныло подумал я, глядя на глухие заросли по другую сторону кладбищенской ограды. – Овраг, наверное, так направляет звук, что кажется – говорят совсем близко. Может, надо просто обойти эту изгородь, и я очутюсь на другой улице?»
Я так и сделал, однако заросли на той стороне оказались совершенно непроходимы. Репей в рост человека, колючие кусты, крапива, малинник, перевитый какими-то вьюнками, – здесь потребовался бы топор или, как тому же Джеральду Лонгбоу в покрытых джунглями верховьях Лимбези, огромное мачете.
Но мачете у меня не было, даже перочинного ножа в кармане не оказалось. Несолоно хлебавши, я повернул назад.
Когда подходил к ручью, меня отчего-то опять замутило. Голова закружилась, да так, что пришлось отойти, присесть, посидеть на камне, пока не пришёл в себя.
Я перепрыгнул через поток и поспешил выбраться из оврага. Может, не стоит искушать судьбу и лезть очертя голову в неведомые места, а попросить у тёти план города? Папа учил меня читать карту и ходить по ней. У меня даже был с собой компас – не в кармане, конечно, а в моих вещах.
Ходил я совсем недолго, тётя ещё оставалась в библиотеке, так что я пошёл к себе, раскрыл дневник и со всеми подробностями описал сегодняшнее приключение, постаравшись, как мог лучше, начертить план оврага и старого кладбища.
Потом вернулась с рынка Стёша, пришёл «пить чай» Иван, тётя закончила уборку в библиотеке. И не успел я глазом моргнуть, как наступило время обеда, а потом все разошлись почивать, а ещё потом пришёл черёд полдника… В общем, я добрался до прадедовой библиотеки, когда уже почти стемнело.
Горели лампы, гостеприимно поблёскивали стёкла книжных шкапов, лесенка, казалось, так и просила, чтобы на неё взобрались. Мне на голову свалились такие сокровища, что глаза разбегались, я не мог выбрать, с чего начать.
Потом решил сыграть в нашу с сестрой Таней любимую игру – зажмуриваешься и наугад вытягиваешь книгу с полки.
Так и сделал.
Тёплые и твёрдые корешки под пальцами. Разные – чуть пониже, чуть повыше, с тиснением и валиками. Я медленно вёл рукой вдоль ряда томов – в «Невероятных приключениях Квентина, мага королевских мушкетёров» посланный ему сборник волшебных заклинаний чуть не отхватил главному герою пальцы, чтобы только обратить на себя внимание. Нет, конечно, я знал, что любимый мой, читаный-перечитаный «Квентин» – сказка, но…
Показалось, будто я схватился за свёрток, только что принесённый с ледника. Вздрогнул, открыл глаза – пальцы мои лежали на ничем не примечательном томике, не толстом и не тонком, среднем, в обычной коричневатой коже с полустёртым тиснением и осыпающейся позолотой букв.
На русском. «Теория и практика некромантии, по изложениям Парацельса, Бена Бецалеля и Джона Ди, издание С.-Петербургского университета, факультет оккультизма, 1805 год».
Надо же… А я и не знал, что в папином университете есть такой факультет. Или был? Сто лет прошло, как-никак. Однако никакой тайны из этого никто, как видно, не делал…
Страницы в книге были хоть и пожелтевшие, но ровные, чистые, гладкие – полное впечатление, что листы разрезали, но больше ни разу не открывали.
Я сел листать – написано было тяжким, старинным слогом, выспренно и длинно, никакого сравнения с тем же «Квентином». Папины лекции слушать было куда интереснее.
Но всё-таки почему мне почудился этот холод? Сейчас-то книга на ощупь ничем не отличалась от обычной.
Я пожал плечами. Эркюль Пуаро, наверное, указал бы на нервность, что порой заставляет людей чувствовать или даже видеть совершенно невероятные вещи – а потом твердокаменно верить в увиденное. Ну, вроде нашего дьячка на даче, совершенно убеждённого, что ему явился призрак, хотя это была всего лишь простыня с расчалками и «волшебный фонарь».
Мы с Танькой тогда ухохотались до слёз.
Здесь, правда, никаких простыней мне никто не показывал, но…
Я сдвинул брови, взял остро очиненный карандаш и с головой погрузился в детальнейшие – хоть и нудноватые – описания «первичного ритуала некромагической практики, долженствующего остановить распространение тления по свежему трупу».
Бррр. Некоторые мальчишки у нас в классе жить не могли без ночных походов на кладбища. А мне было более интересно понять – это что же, все сотни лет множество людей верили в некромантию, в оживление мёртвых, в общение с призраками, в вызов духов, писали на эту тему целые трактаты – а всё оказалось, как стало ясно в наш просвещённый век, полной ерундой и «суеверьями»? Как и с философским камнем? Целые века работы, целые библиотеки книг – и никто так и не догадался, что, мол, всё это чепуховая чепуха?
Папа утверждал в своих лекциях, что, мол, алхимики таким образом шифровали истинные свои рецепты, но я опять же не понимал. Шифровать есть смысл, только если ты на самом деле нашёл философский камень. А коль не нашёл, то зачем Егору забор, как говорится? «Дом продадим, ворота купим, будем закрываться», – как говаривала моя нянюшка.
Описания поражали детальностью. Точно сообщалось, что именно и как надлежит делать, дабы «остановить разложение и реставрировать ткань», особо подчёркивалось, как сохранить «естественный румянец кожи, буде молодые девицы от утраты оного особо страдают».
Признаться, мне стало разом и скучновато, и страшновато. Возиться с «приданием трупу исконно присущего блеска и цвета глаз» мне как-то совсем не хотелось.
Я пролистнул ещё несколько страниц, а потом хлопнул себя по лбу и полез в оглавление.
Все малоаппетитные манипуляции с «трупами свежими, а также первой, второй и третьей степенями разложения» я, поёжившись, пропустил. Куда больше обе-щал второй раздел, «об общении с духами». Это вроде бы проходило по ведомству спиритизма, но, выходит, в старину его не различали с некромантией…
Это оказалось куда интереснее. Я читал о самых разных духах, что, по разным причинам, не смогли отправиться тропой небесных мытарств. С ними-то в первую очередь и можно было поговорить, для начала выяснив, куда точно угодила та душа, что тебе нужна.
Это было сложно. И страшно. На самом деле. Требовалось множество самых диковинных ингредиентов, вроде «толчёной кости левого мизинца повешенного» и прочее. Требовалось раскапывать могилы и добывать из них… бррр, меня снова замутило. Правда, и награда за труды выходила неимоверная – можно было точно узнать, где, скажем, твой любимый дедушка и, если он почему-то задержался среди живых, поговорить.
Но ещё интереснее оказался раздел третий. О путешествиях живых в мир мёртвых. О том, кого там можно встретить и кому помочь. Ибо душа, как писалось там, даже во время небесных мытарств остаётся наедине с бесами, кои стараются сбить её с пути, завлечь, поразить укорами в совершённых прегрешениях, и только лишь святые – небесные заступники – могут облегчить участь несчастной; однако это не так. Живые мастера некромантии тоже могут оказаться «на ближнем краю того света», подавая оттуда помощь, отгоняя бесов и укрепляя душу в её решимости и твёрдости. Дело это очень рискованное – раздосадованные бесы могут наброситься на смельчака, стараясь умертвить и разлучить его собственную душу с телом; однако такое заступничество, самоотверженное и самоотрешённое, тоже может помочь духу усопшего благополучно добраться до небесных врат.
«Этот мир – мир ушедших, но задержавшихся – рядом с нами, – говорилось в книге. – Мы порой замечаем усопших – краем глаза, странные тени в простенках, исчезающие, стоит лишь всмотреться пристальнее. Нам слышны порой их голоса – на старых погостах, в церковных оградах, особенно – возле заброшенных и опустевших храмов. Сила креста охраняет добрые души и отгоняет злые, те, что могут сделаться ночными убийцами, что способны входить в мёртвые давно тела, придавая им жуткую видимость бытия – ненадолго, но и этого хватит, чтобы оборвать нить чьей-то жизни».
Было всё это захватывающе интересно, но и жутко. Я читал, читал, и сам не заметил, как подобрался вечер – библиотека была ярко освещена, а за дверью сгустилась темнота. Признаюсь, я с большим облегчением услыхал шарканье Ивана, тащившегося по длинному коридору и зажигавшего лампы – электричество, давно ставшее обыденностью у нас в Петербурге, сюда ещё так и не провели.
– Барчук? Эвон где вы, а барыня-то ужинать зовёт… – заглянул кучер в библиотеку.
Я как мог аккуратно, сохраняя в то же время вид слегка скучающий и независимый, поставил книгу в шкап, закрыл стеклянную дверцу. Она никуда не денется. Лето у меня впереди длинное.
За ужином тётя говорила о каких-то пустяках, расспрашивала о маме, о папе, сестрёнках, хвалила Танины успехи – но глаза оставались ужасно, ужасно грустными.
Я не задавал лишних вопросов – ни про маленькое старое кладбище буквально у нас на заднем дворе, ни про следы от двух снятых картинок; не сказал и о недомогании там, в овраге, на берегу ручья.
Не знаю, заваривала ли Стёша вечером какие-нибудь травы, но спал я, противо всему, крепко. Ничего не снилось, хотя и начитался, как говорит мама, «всяких ужастей», твёрдо решив наутро дообследовать дом, а потом взяться как следует за библиотеку. Одну книгу я там уже нашёл, но, как говаривал папа, не хватайся за первое попавшееся, осмотрись сперва как следует! То, что ты нашёл, от тебя уже не денется – ну, разумеется, если ты не на палубе тонущего пиратского брига.
Следующий день начался точно так же. Только теперь на рынок вместе со Стёшей уехала и тётя, сославшись на какие-то дела в уездном казначействе. Я остался один.
Нет, я, конечно же, не испугался. Оставался и раньше один, и даже на даче, где ночевали мы вдвоём с Танькой. Но… как-то стало неприятно. «Недобро и выжидающе глядел на меня дом многочисленными окнами», как сказал бы, наверное, Джеймс Уортон, герой «Тайной изнанки Лондона».