Пока я болела, Пол Бретт приезжал дважды, но я отказывалась видеть его. Редко человек бывает так непригляден, как при почечной колике. Оскорбляла сама мысль о том, что любовник увидит меня с желтой кожей, с грязными волосами и опухшими глазами. Однако присутствие Льюиса совершенно меня не беспокоило. Вероятно, из-за отсутствия секса в наших отношениях. И потом, его признание в любви в то знаменательное утро трактовалось однозначно: будь я вся покрыта язвами, он бы этого не заметил. Как женщина, я не могла сказать, хорошо это или плохо. Все это я и попыталась объяснить Полу, когда после моего возвращения на работу он начал упрекать меня:
– Ты позволила Льюису заботиться о себе, а меня не захотела даже видеть.
– Я была такая страшная. Если бы я пустила тебя в дом, ты бы испугался и потом ни разу больше не взглянул на меня.
– Это забавно! Знаешь, мне потребовалось много времени, чтобы поверить, что между вами ничего не было, но теперь я в этом уверен. Но скажи мне, с кем он спит?
Мне пришлось признать, что я не имею об этом ни малейшего понятия. Раньше я думала, что он провел две-три ночи в объятиях какой-либо молоденькой звездочки, но это оказались именно те ночи, когда он занимался выбранными им жертвами. И тут же Глория Нэш – после смерти Лолы звезда номер один – обратила на него внимание и даже прислала ему приглашение на вечер, куда ей пришлось пригласить и меня. Не забыла Глория и Пола
– Я пойду только из-за вас двоих, – признался он. – Надеюсь, этот вечер для нас кончится лучше, чем тот, Другой.
Я тоже искренне в это верила.
– Все равно я удивлен, что из-за обычной драки ты так расхворалась. Твои приступы печеночной колики хорошо известны в Голливуде, Дороти. Один был, когда Фрэнк ушел к Лоле, другой – когда Джерри выгнал тебя после того, как ты обозвала его грязным скрягой, и еще один, когда твоя бедная секретарша выпала из окна. То есть они имели под собой более веские причины, если можно так сказать.
– Что ты хочешь, Пол? Я старею.
Более веские… Если б он только знал!.. Бог мой, если б он только знал! На мгновение я представила выражение его лица и начала смеяться. Минут пять я буквально плакала от смеха. В последнее время мои нервы определенно расшатались, но Пол проявил снисхождение, терпение, заботу и даже дал мне свой платок, чтобы вытереть потекшую с ресниц тушь. Наконец я успокоилась, пробормотала что-то, извиняясь, и поцеловала Пола, чтобы успокоить и его. Мы были одни в моем кабинете. Кэнди куда-то вышла. Пол был со мной все нежнее. Мы решили этим же вечером поехать к нему. Я позвонила Льюису и сказала, чтобы он обедал без меня (на этой неделе съемок не было), велела ему быть хорошим мальчиком. И тут меня снова разобрал смех.
Он обещал не буянить до следующего утра. С ощущением нереальности всего происходящего я поехала с Полом обедать к Чейзену, готовая встретить сотню людей, которые ничего не знали. Все это изумляло меня. И только позже, ночью, рядом с Полом, который, как обычно, спал, положив голову мне на плечо и обняв меня рукой, я неожиданно почувствовала себя одинокой и испуганной. Я владела тайной, страшной тайной, не была научена хранить секреты. Я так и не спала до рассвета, а в то же время в пяти милях от меня в своей маленькой кроватке безмятежно, должно быть, спал мой сентиментальный убийца и ему снились птички и цветы.
XII
В тот вечер у Глории Нэш мы выглядели исключительно элегантно. Я надела черное, вышитое бисером платье, купленное за бешеную цену в Париже, которое восхитительно оголяло спину – один из оставшихся моих козырей. Льюис в смокинге, с блестящими черными волосами выглядел, как молодой принц, хотя в нем было что-то от фавна. Пол являл собой спокойного, элегантного мужчину лет сорока, со светлыми волосами, седеющими на висках, и ироническим взглядом. Я уже смирилась с тем, что мои бисеринки превратятся в пыль, зажатые между двумя смокингами в «ягуаре», когда Льюис торжественно поднял руку:
– У меня есть для тебя новости, Дороти!
Я вздрогнула, а Пол заговорщицки засмеялся:
– Это настоящий сюрприз, Дороти, пойдем за ним.
Льюис вышел в сад, сел в «ролле» и на что-то нажал. «Ролле» издал мягкий, ровный звук, дернулся и, члавно тронувшись с места, остановился передо мной. Льюис спрыгнул на землю, обошел вокруг машины и с низким поклоном открыл дверь. От изумления я лишилась дара речи.
– По крайней мере, сюда-то он доехал, – рассмеялся Пол. – Да не удивляйся ты так. Залезай. Шеф, мы едем к мисс Глории Нэш, кинозвезде, Бульвар Заходящего Солнца.
Льюис тронул машину с места. Через стекло, разделявшее нас, в зеркало заднего обзора я видела лицо Льюиса, радостное, детское, счастливое, возбужденное доставленной мне радостью. Бывают моменты, когда реальность жизни полностью ускользает от меня. Я нашла старую переговорную трубку и поднесла ее ко рту:
– Шеф, что заставило «ролле» сдвинуться с места?
– Я всю неделю чинил его. Как видишь, не зря.
Я посмотрела на Пола.
– Он признался мне три дня назад, – Пол улыбнулся. – Мне кажется, Льюису лет двенадцать. – Пол в свою очередь взял трубку. – Шеф, советую вам сегодня быть повежливее с хозяйкой. Ваше безразличие могут неправильно истолковать.
Льюис пожал плечами, но ничего не ответил. Я отчаянно надеялась, что все будут добры ко мне в этот вечер и у моего маленького преступника не возникнет никаких странных желаний. К этому вечеру я готовилась последние десять дней. Приукрашивала коллег, друзей и изображала Голливуд, эти гнусные джунгли, цветущим раем любви. Если же едкая реплика о ком-либо все-таки слетала с моих губ, я немедленно рассказывала о воображаемой услуге, которую эта личность оказала мне три года назад. Короче, я быстро могла стать идиоткой, сойти с ума, если этого еще не случилось.
Глория Нэш встретила нас в дверях своего скромного тридцатидвухкомнатного домика. Прием этот ничем не отличался от других: сад, подсвеченный маленькими лампочками, залитый светом бассейн, огромные столы и вечерние туалеты. Глория Нэш – блондинка, красивая и образованная. К сожалению, она родилась лет как минимум на десять позже меня и никогда не забывала любезно напомнить мне об этом самыми разными способами: восклицаниями типа «Но как тебе удается сохранять такой цвет лица? Ты должна в будущем открыть мне свои секреты» или посмотрев на меня с выражением изумления, будто сам факт, что в свои сорок пять я могу стоять одна, без поддержки, достоин занесения в книгу Гиннесса. В тот вечер она выбрала именно второй путь, и на мгновение под ее изумленным взглядом я почувствовала себя мумией Тутанхамона, случайно выставленной для обозрения. Она немедленно увела меня, чтобы я могла поправить прическу, которая, впрочем, в этом не нуждалась, но это один из наиболее скучных и неизменных обычаев Голливуда: каждые десять минут женщины должны исчезать, чтобы причесаться или припудрить нос. На самом деле Глория дрожала от любопытства и забросала меня вопросами о Льюисе, от которых я всячески старалась увильнуть. Наконец она начала злиться, сделала несколько намеков, которые я. игнорировала, и в отчаянии, когда мы уже покидали ее очаровательный будуар, перешла в наступление:
– Знаешь, Дороти, я питаю к тебе глубокую привязанность. Да-да. Еще когда я была маленькой и увидела тебя в том фильме… э… В общем, кто-то же должен предупредить тебя. О Льюисе рассказывают странные истории…
– Что?! – кровь застыла в моих жилах, но мне удалось замаскировать мой испуганный вскрик под вопрос.
– Как ты упряма!.. Я должна отметить, что он чертовски обольстителен.
– Между нами нет нечего романтического, – отрезала я – Что это за истории?
– Ну, говорят… ты знаешь, какой здесь народ… говорят, что ты, Пол и он…
– Что? Пол с ним и со мной?..
– Ты всегда появляешься между ними, поэтому неизбежно…
Наконец до меня дошло, и я снова обрела способность дышать.
– О, и это все? – весело воскликнула я, словно истории эти были не более чем детские шутки. И как еще можно назвать сплетни об оргиях по сравнению с мрачной действительностью. – О, только это? Ерунда.
И, оставив Глорию в недоумении, я выпорхнула в сад, взглянуть, не успел ли Льюис между двумя рюмочками зарезать кого-нибудь из гостей, кому не понравилось мое вышитое бисером платье. Нет. Он спокойно разговаривал с одной из голливудских журналисток-сплетниц. Успокоившись, я приняла активное участие в развлечениях. Встретила кое-кого из моих бывших любовников, и все они ухаживали за мной, осыпая комплиментами цвет моего лица и мае платье, пока я не начала думать, не является ли хороший отдых после печеночной колики секретом омоложения.
Должна подчеркнуть, что я всегда оставалась в хороших отношениях с моими бывшими любовниками, и теперь при встрече со мной они с виноватым видом шептали: «Ах, Дороти, если бы ты только захотела…», скромно намекая на воспоминания, уже подернувшиеся для меня плотной дымкой тумана. Со временем моя память, увы, слабеет. Пол издали наблюдал за мной, дивясь азарту, с которым я развлекалась. Раз или два я поймала взгляд Льюиса – казалось, Глория серьезно осаждала его. Но я решила не беспокоиться о нем, мне хотелось немного развеяться. Я достаточно поволновалась за последние несколько дней. Я хотела шампанского, благоухания калифорнийской ночи и уверенно-успокаивающего смеха добрых, смелых, красивых голливудских мужчин, которые если и убивали, то лишь на экране.
Должна подчеркнуть, что я всегда оставалась в хороших отношениях с моими бывшими любовниками, и теперь при встрече со мной они с виноватым видом шептали: «Ах, Дороти, если бы ты только захотела…», скромно намекая на воспоминания, уже подернувшиеся для меня плотной дымкой тумана. Со временем моя память, увы, слабеет. Пол издали наблюдал за мной, дивясь азарту, с которым я развлекалась. Раз или два я поймала взгляд Льюиса – казалось, Глория серьезно осаждала его. Но я решила не беспокоиться о нем, мне хотелось немного развеяться. Я достаточно поволновалась за последние несколько дней. Я хотела шампанского, благоухания калифорнийской ночи и уверенно-успокаивающего смеха добрых, смелых, красивых голливудских мужчин, которые если и убивали, то лишь на экране.
Когда через час Пол подошел ко мне, я была слегка пьяна и счастлива, как жаворонок. Рой Дэдридж, король вестернов, печально объяснял мне, что четыре или пять лет назад я загубила его жизнь, и, вдохновленный своими чувствами и добрым десятком бокалов мартини, презри – тельно взглянул на Пола, на что тот, впрочем, не прореагировал. Пол взял меня за руку и отвел в сторону:
– Ты довольна?
– Безумно. А ты?
– Конечно. Видеть тебя смеющейся, даже издалека…
«Пол, несомненно, душка», – подумала я и решила завтра же выйти за него замуж, раз для него это так важно. Единственное, что удержало меня от того, чтобы сразу сказать ему об этом, – мое твердое правило не высказывать мысли вслух на вечеринке. Воспользовавшись тем, что мы стояли в тени магнолии, я ограничилась лишь нежным поцелуем в щеку.
– Как поживает наш маленький мальчик? – спросила я.
– Глория смотрит на него, как спаниель на мясо. Она не даст ему сбиться с пути. Кажется, его карьера обеспечена.
«Конечно, если он не убьет дворецкого», – быстро подумала я. Хотела пойти посмотреть, как там идут дела, но не успела: со стороны плавательного бассейна раздался вскрик, и я почувствовала на мгновение, как пишут в романах, что волосы мои встали дыбом, несмотря на прижимающий их лак.
– Что это? – хрипло вырвалось у меня.
Но Пол уже бежал к толпе, собравшейся вокруг бассейна. Я закрыла глаза. Когда я их открыла, рядом стоял бесстрастный Льюис:
– Это бедная Рена Купер. Она мертва, – спокойно сказал он.
Рена Купер была та самая журналистка, с которой он говорил часом раньше. Ужаснувшись, я взглянула на него. Рену, правда, не следовало считать символом человеческой доброты, но в ее вызывающей отвращение профессии она была из лучших.
– Ты обещал мне, – выдохнула я. – Ты же обещал!
– Что обещал? – спросил он, удивившись.
– Обещал никого не убивать без моего разрешения. Ты трус, и твое слово ничего не значит. Ты прирожденный убийца. Тебе нельзя верить. Мне стыдно за тебя, Льюис. Я в ужасе.
– Но… это не я, – сказал он.
– Скажи это кому-нибудь еще, – с горечью ответила я, покачав головой. – Кто же еще это мог быть?
Подошел Пол, ему было не по себе. Он взял меня под руку, спросил, почему я так бледна. Льюис спокойно стоял, наблюдая за нами, почти улыбаясь; мне хотелось отхлестать его по щекам.
– У бедняжки Рены еще один сердечный приступ, – пояснил Пол. – Десятый в этом году. Доктор ничего не смог сделать: она пила слишком много, а он предупреждал ее.
Льюис широко развел руками и одарил меня насмешливой улыбкой несправедливо обиженного праведника. Я вздохнула свободнее. И в то же время поняла, что остаток моей жизни, прочтя любой некролог в газете или узнав о чьей-либо смерти, я не смогу не подозревать его.
Вечер, конечно, пошел насмарку. Бедьяжку Рену увезла «скорая помощь», а вскоре разъехались и остальные гости.
Я пришла в себя, все еще несколько подавленная, только дома. Льюис с покровительственным видом подал мне содовой и предложил идти спать. Я покорно согласилась. В это трудно поверить, но мне было стыдно за себя. Мораль – странная штука, чрезвычайно многогранная. У меня никогда не будет времени твердо определить свои моральные принципы, пока я не умру – несомненно, от сердечного приступа.
ХIII
Потом был чудесный спокойный период. Три долгие недели прошли без инцидентов. Льюис снимался, Пол и я работали; часто мы обедали вместе у меня дома. Однажды в солнечный уик-энд мы даже отправились за пятьдесят миль в уединенное бунгало на побережье, принадлежащее приятелю Пола. Бунгало стояло высоко над океаном, на скалистом обрыве, и, чтобы искупаться, приходилось спускаться вниз по козьей тропе. В тот день штормило, и мы с Льюисом, бездельничая, в основном наблюдали, как плавает Пол. Как и все хорошо сохранившиеся мужчины его возраста, он старался изображать спортсмена, и это чуть было не закончилось катастрофой.
Пол плыл элегантным кролем футах в тридцати от берега, когда его ноги вдруг свело судорогой. Льюис и я, оба в купальных халатах, ели тосты на террасе, с которой открывался прекрасный вид на океан, лежавший футах, в двадцати пяти ниже. Я услышала, как Пол слабо вскрикнул, увидела, как он взмахнул рукой, потом огромная волна накрыла его с головой. Я вскочила и бросилась вниз по тропинке. Но Льюис уже скинул халат и прыгнул в воду с высоты двадцать пять футов, рискуя приземлиться на скалы. В две минуты он доплыл до Пола и вытащил его на берег. Пола рвало морской водой, я глупо шлепала его по спине, а когда взглянула вверх, то увидела, что Льюис совершенно голый. Бог знает, сколько голых мужчин видела я в своей жизни, но тут я почувствовала, что краснею. Наши глаза встретились, и Льюис опрометью бросился к дому.
– Друг мой, – сказал Пол немного позже, согретый и возвращенный к жизни грогом, – друг мой, у тебя есть голова на плечах. Этот прыжок… Если бы не ты, меня бы здесь не было.
Льюис хмыкнул, явно раздраженный. Меня поразило, что этот мальчик занимается или спасением человеческих жизней, или кладет им конец. В роли спасителя он определенно нравился мне больше. Я порывисто поднялась и поцеловала его в щеку. Все-таки, может, мне еще удастся превратить его в хорошего мальчика. Поздновато, конечно, если вспомнить Фрэнка, Лолу и так далее, но надежда еще оставалась. Однако чуть позже я стала менее оптимистичной, когда, воспользовавшись отсутствием Пола, я поблагодарила его за спасение.
– Знаешь, – холодно ответил он, – лично для меня нет никакой разницы, жив Пол или нет.
– Тогда зачем же ты рисковал своей жизнью, спасая его?
– Потому что ты любишь его, и ты бы страдала, если б он погиб.
– Если я правильно тебя понимаю, не будь Пол мо им другом, ты бы и пальцем не пошевелил, чтобы спасти его?
– Точно, – кивнул он.
Я подумала, что никогда не встречалась с таким представлением о любви. Во всяком случае, никто из моих кавалеров не предложил такого толкования чувства, которое я когда-либо кому внушала; им всегда хотелось и чего-то плотского.
– Но разве у тебя не возникло никакого сострадания к Полу, никакой привязанности после этих трех месяцев?
– Ты единственная, кого я люблю, – серьезно ответил Льюис, – и больше никто меня не интересует
– Ясно, – сказала я. – А ты думаешь, это нормально? Мужчина твоего возраста… привлекающий женщин, должен время от времени… я не знаю… я…
– Ты хочешь, чтобы я кинулся в объятия Глории Нэш?
– К ней или кому-нибудь еще. Это необходимо даже просто с точки зрения здоровья. Я думаю, что молодого человека, который…
Я замялась. Не знаю, что на меня нашло, но я начала читать нотации, как любящая мать. Льюис с ехидцей посмотрел на меня:
– Я думаю, что люди поднимают слишком много шума вокруг этого дела, Дороти.
– Тем не менее это одно из главных удовольствий в жизни, – слабо запротестовала я, отметив про себя, что я-то посвящала этому делу три четверти своего времени и мыслей
– Но не для меня, – возразил Льюис. И опять на мгновение я заметила его отсутствующий взгляд, похожий на взгляд дикого близорукого животного, который всегда так пугал меня. Я тут же прервала разговор
Если не считать происшествия с Полом, уик-энд прошел прекрасно. Мы отдохнули, загорели и в отличном настроении возвратились в Лос-Анджелес.
А тремя днями позже закончились съемки фильма Льюиса, вестерна, на который возлагали немало надежд, и Билл Макклей, режиссер, пригласил массу народа на коктейль, прямо на съемочной площадке, чтобы отпраздновать завершение работы. Все происходило в фальшивой деревне, среди хрупких деревянных фасадов, где Льюис слонялся все лето. Я приехала около шести, чуть раньше назначенного времени, и нашла Билла в фальшивом салуне, расположенном на фальшивой главной улице. Я поняла, что он в плохом настроении, помятый и грубый, как обычно. Чуть дальше по улице его съемочная группа была занята подготовкой следующей сцены, а он, с остановившимся взглядом, сидел за столом. В последнее время он сильно пил, поэтому ему давали ставить только второсортные фильмы, от чего он нервничал и пил еще больше Он глядел, как я поднимаюсь по пыльным ступенькам, ведущим в салун, потом прорычал что-то похожее на смех: