Но в то время я ещё верил в искренность женщин. Я сходил с ума от той любви, что жила во мне, разрастаясь всё больше, давая силы для жизни. Любви к Викки. К дочери моего заклятого врага. Я подыхал, если не видел её хотя бы день. Я умирал от дикой страсти и в то же время от щемящей душу нежности. Я дышал ею. Я жил воспоминаниями о наших встречах.
Глава 9
Я открыл дверь в комнату и поморщился от запаха, которым, кажется, пропитались даже стены белой спальни. Запах отчаяния и безысходности.
Викки лежала на кровати. Настолько ослабленная, что, казалось, будто она спит. Её дыхание было еле уловимым. Сердце билось. Но медленно. Как же медленно оно стучало. Где-то внутри что-то сжалось при взгляде на маленькую бледную фигурку. Когда-то я мог разодрать каждого, кто посмел бы ее обидеть…Ложь. Не когда-то. Я и сейчас готов убить за нее. Она моя. Казнить имею право только я, и никто другой не смеет ни прикасаться, ни даже смотреть.
Подошёл к кровати и опустился на корточки возле Викки. Её лицо побледнело и осунулось. Глаза закрыты, и под глазами появились синяки. По моему приказу её не кормили уже двое суток. А для слабой женщины, которая итак голодала последние недели, эти двое суток приравнивались к неделе мучений от жажды.
Провёл кончиками пальцев по ее щеке, выругался, когда понял, что холодная кожа по-прежнему невероятно нежная на ощупь. Когда-то я лишь мечтал ощутить, какой бы была она, сними я эти проклятые перчатки и прикоснись к ней. А теперь я мог делать что угодно с Викторией. А мне, как и раньше, хотелось только одного.
* * *Я впала в некое беспамятство. Это была привычка с детства — отключать себя, когда внешние факторы пугают или я чувствую страх, дискомфорт. Да, мне было страшно. Не за себя. Страшно, что в моих воспоминаниях Рино был другим. От голода невыносимо хотелось спать, и я чувствовала, как силы меня покидают. Когда-то отец учил меня справляться с голодом, с жаждой крови, выживать в любых условиях. Это был его личный квест — сделать из меня идеальную. Я умела отключаться, отстранятся от всего и беречь свои ресурсы. И я была уверена, что голод — это не самое страшное, что ждет меня в этих стенах. Это пустяк, это легкая пытка, и умру я совсем не от этого.
Почувствовала прикосновения чьих-то пальцев к щеке и мгновенно вскочила на постели, отшатнулась в сторону, обхватив себя руками.
На секунду увидела в разных глазах Рино странное выражение…как легкое дежа вю, но оно исчезло мгновенно, и теперь меня прожигал тяжелый взгляд мучителя, который решил, что я полностью в его власти.
— Пришел посмотреть, жива ли еще? — хрипло спросила я и закашлялась, в горле пересохло от жажды.
* * *Усмехнулся. Всё такая же дерзкая, как и раньше. И, как и раньше, меня это забавляло. Иногда игра с добычей доставляет куда большее удовольствие, чем просто её поглощение.
Её волосы были спутаны, и несколько прядей упали на лицо, когда Викки демонстративно отвернулась в сторону.
Безупречно красивая. Даже сейчас. Даже слабая и похудевшая. Каждый взгляд обжигает то злостью, то презрением.
Я ухмыльнулся и засунул руки в карманы. Как же хотелось снова прикоснуться к ней, но не нежно, а как можно грубее. Причинить боль. Чтобы не смела так дерзко и нагло вести себя.
— Мне не нужно смотреть, Викки, я и так знаю, когда и как ты умрёшь.
А ещё я знал, что если с ней что-то случится — я почувствую. Мне казалось, что когда Викки не станет, остановится и моё сердце. Она уже давно стала частью меня. Точнее, ненависть к ней.
— Хотел поинтересоваться, на что ты готовы ради своей никчёмной жизни? Склонил голову набок, когда Викки резко повернулась в мою сторону и прищурилась.
* * *Рино сунул руки в карманы, он смотрел на меня с презрением, с нескрываемой ненавистью. От этого взгляда по коже пробегали мурашки. Зато искренне. Никакой лжи… как когда-то. Все эмоции честные.
— Ради своей ни на что…
Я пожала плечами и поморщилась, все тело ломило от боли и голода. Увидела, как вспыхнул его взгляд и сжались челюсти. И, вздернув подбородок, сказала:
— Ради своих близких на что угодно. Что именно ты хочешь, Рино? За жизнь моего мужа и моей матери? Они не имеют никакого отношения к твоей войне…
* * *Снова упоминание об этом её ублюдке. И тут ярость срывается с цепи, распаляя внутренности словно лава, вызывая желание обхватить рукой тонкую шею и сломать простым нажатием пальцев.
— Этого подонка уже ничто не спасёт, Виктория… — у меня к нему свои счёты, девочка. Тварь заплатит мне за каждую ночь, в которой ты раздвигала перед ним ноги. — И потом, только не говори, что тебя интересует судьба твоего мужа-рогоносца. Это даже не смешно, Викки
* * *— В таком случае нам не о чем договариваться, Рино.
Я отвернулась от него, чувствуя, как меня начинает лихорадить. Я могла бы его просить и умолять, но это именно то, что он ждет, то, чего жаждет. И не факт, что после этого сжалится над матерью и Арманом. Скорее всего, поиздевавшись вдоволь надо мной, он все равно вынесет им приговор. Я не доставлю ему такого удовольствия. Вообще никакого. Кроме моей смерти, если его это обрадует.
* * *Ярость проникла в сознание и выплеснулась наружу, отравляя все намерения быть с ней хладнокровным.
Схватил Викки за руку и дёрнул вверх, намеренно причиняя боль, улыбнувшись, когда послышался хруст костей. Наверняка, вывихнул ей руку. Девчонка вскрикнула, глаза мгновенно наполнились слезами.
А я… Я почувствовал послевкусие короткого, но, всё же, триумфа. Да, чёрт возьми, я получил хоть и небольшое, но удовольствие от её боли.
Прошипел ей в губы:
— Никогда не смей мне дерзить, дрянь… — встряхнул её. — Запомни раз и навсегда, Викки. Игра идёт по моим правилам… — сжал локоть, засмеявшись, когда она застонала от боли. — Тебе остаётся лишь молча следовать им.
Оттолкнул её на кровать и, резко раздвинув её ноги, встал между ними.
— Если я захочу, я оттрахаю тебя прямо сейчас. Если захочу, я отстегаю тебя кнутом, Викки. Ты здесь никто! И не стоит играть в гордость! — грубо сжал полушарие груди. — У тебя есть возможность облегчить своё пребывание здесь. Мой совет, девочка, — я схватил её за подбородок, вглядываясь в потемневшие от ненависти, смешанной с болью, глаза, — воспользуйся ею.
* * *Рино дернул меня за руку, и я почувствовала, как заболели кости. Их ломило от распада тканей и нехватки крови. Поморщилась, на глаза навернулись слезы, а от блеска триумфа в его расширенных зрачках заболело и сердце.
Он толкнул меня на кровать, и я беспомощно упала на спину, тело предательски отказывалось мне подчиняться.
Рино навис надо мной. Страшный, не скрывающий своей сущности, монстр. Монстр, которого я когда-то боготворила и любила любым. Каждую вену на его лице, каждый шрам на его теле. Разные глаза. Его жесткие волосы, его запах, низкий голос. Одержимо любила в нем все. А он… он использовал эту любовь.
Внутри поднималась волна злости, ярости. Рино сжал мою грудь, глядя мне в глаза, а я вспомнила иные прикосновения…. сводящие с ума, полные нежности. Игра… сейчас он настоящий и я настоящая. Лучше бы он был настоящим тогда.
— Нет! — отчеканила, глядя на него, не моргая. — Не воспользуюсь ни одной твоей подачкой. Хочешь — убивай. Хочешь — трахай. Мне плевать. Я не боюсь боли.
* * *Сказала, словно выплюнула мне в лицо, словно ткнула лицом в дерьмо, указывая, насколько унизительно высокородной сучке принимать условия грязного выродка. Замахнулся и улыбнулся, когда в глазах Викки появился испуг. Ударил хлёстко, так, что её голова дёрнулась в сторону, а по щеке побежала слеза. Но она только крепче сжала губы, не отворачиваясь, всё так же прожигая взглядом, наполненным презрением.
Выдернул её с кровати и прижал к себе, опустив руки на ягодицы, сжимая их, зная, что это не только приносит ей физическую боль, но и унижает.
— Слишком гордая, да, Викки? — дёрнул за корсаж платья, разрывая его и откидывая в сторону куски ткани, обнажая молочно-белую грудь в плену чёрного кружева.
Развернул дрянь лицом к зеркалу и одним движением руки избавился от остатков ткани на её коже.
Просунул руку между её ног, прижимая ладонь к нежной плоти и чувствуя, как низ живота обдало жаром. Как начинает твердеть член от её близости. Как наполняется слюной рот, и начинают печь дёсны от желания нагнуть её и грубо отодрать, заставляя выть от боли. А я сатанею только от осознания того, насколько она слаба и беспомощна передо мной. Это возбуждает не слабее любого афродизиака.
— Ну же, детка, мне всё таки трахнуть тебя?
* * *Это была не просто пощечина, а именно жестокий удар, по щекам покатились слезы боли…. нет, не физической. Физически я прошла через такой ад, который мало кому снился из смертных и бессмертных, а морально… морально меня еще можно было убивать. Бесконечно долго. И он уже начал на живую вскрывать мои раны на душе. Одну за другой. Скоро я начну истекать кровью изнутри.
— Ну же, детка, мне всё таки трахнуть тебя?
* * *Это была не просто пощечина, а именно жестокий удар, по щекам покатились слезы боли…. нет, не физической. Физически я прошла через такой ад, который мало кому снился из смертных и бессмертных, а морально… морально меня еще можно было убивать. Бесконечно долго. И он уже начал на живую вскрывать мои раны на душе. Одну за другой. Скоро я начну истекать кровью изнутри.
Рино рывком прижал меня к себе, и сердце забилось в горле, заставляя проклятое тело все равно реагировать на прикосновения. ЕГО прикосновения. Как когда-то. Как всегда.
Он рванул на мне корсаж и толкнул к зеркалу, развернув спиной к себе, содрал остатки платья, заставляя трястись на слабых ногах. Обнаженной кожи коснулась прохлада. Как же я презирала себя в этот момент, потому что какая-то часть меня реагировала совсем иначе. Какая-то часть меня помнила, как это — принадлежать ему и орать от наслаждения в его руках. И именно эту память я презирала. Забыть. Я мечтала и молилась о забвении каждый проклятый день своей бессмертной жизни.
— Мне все равно. Можешь трахать бесчувственную, безразличную куклу, Рино, — посмотрела на него через зеркало, — но я лучше бы сдохла, чем доставила тебе даже такое удовольствие.
18*** г— Прошу…Рино… — То ли полу-стон, то ли полу-вздох, от которого сердце начинает колотиться ещё быстрее, от которого начинают дрожать руки. — Я не могу… — Всхлипнула, прижимаясь сильнее, раскачиваясь бёдрами на моей руке… насаживаясь на мои пальцы.
— Сейчас…прошу…любимый… — протяжный стон и громкий вскрик.
Крик оргазма, который я ловлю своими губами, лихорадочно лаская её тело, укладывая мою девочку на грязный пол, заваленный тряпками и хламом, сходя с ума, когда она судорожно сжимает мои пальцы, сокращаясь и извиваясь в моих объятиях. Звон моей цепи, которой я наглухо прикован к решетке под потолком, вакханалия кровавой бойни за стенами, вопли ошалелых зрителей, оглушительная музыка…а у меня своя — ее вздохи и стоны. И мы ничего не слышим, кроме бешеного биения сердец и адреналина страсти в крови.
Моя маленькая невинная девочка, от которой всегда сносило крышу похлеще, чем от любой опытной шлюхи.
* * *От наслаждения закатываются глаза, тело бьется в экстазе, сокращаюсь вокруг умелых пальцев внутри моего тела, в его жадных объятиях, под этим восторженным взглядом, полным триумфа, пьяным от страсти. Я знаю, что он может дать мне больше и хочу его до ломоты в костях, до боли в каждой клеточке тела, даже несмотря на оргазм, от которого все еще дрожу, как в лихорадке.
Смотрю ему в глаза, задыхаясь от страсти и любви:
— Возьми меня….дай мне больше, Рино, пожалуйста. Сегодня…сейчас.
Сама нахожу его губы, впиваясь ногтями в затылок в первобытном, самом примитивном желании почувствовать на себе тяжесть его тела.
* * *Зарычал ей в губы, уступая Викки, уступая собственному бешеному желанию и теряя последние остатки контроля. Понимая, что не могу думать ни о чём, кроме того, как овладеть ею, как сделать её наконец-то своей, заставив кричать от наслаждения, заклеймить раз и навсегда.
Оторвался от сладких губ, чтобы втянуть в рот твёрдую вершинку груди, прикусить её зубами, одновременно расстёгивая завязки штанов и раздвигая коленом её ноги.
— Моя? — спросил, ощущая, как перехватило горло, когда провёл головкой члена по влажным складкам её плоти.
* * *От его рычания по коже пошли мурашки, отстранился от моих губ, вырывая из груди стон разочарования. Расставание на миллиметр отзывается во всем теле болезненным протестом и обрушивается ураган безумия, когда эти горячие губы обхватывают сосок, заставляя взвиться от возбуждения, прогнуться навстречу, всхлипывая, цепляясь за его волосы.
Чувствую, как он раздвинул мне ноги, как шуршит ткань штанов и как касается меня там внизу его плоть, щеки пылают, смотрю ему в глаза и умираю от любви, сумасшедшей страсти, от предвкушения вторжения.
— Твоя… — взгляд плывет от дикого ощущения счастья и наслаждения только от того, что это он со мной. Так близко… а я хочу еще ближе. Во мне. Навечно.
* * *От этого признания сносит крышу напрочь. Резкий толчок — и Викки вцепилась в мои руки, на глазах — слёзы, она прикусила губу, сдерживаясь от крика.
А я застонал, почувствовав, какая она тесная, как плотно обхватила меня изнутри, лишая разума, заставляя желать одного — двигаться. Но я сдерживаюсь, понимая, какую боль это может ей принести, давая ей время привыкнуть. Так мучительно видеть слёзы на её глазах.
— Больше никогда, девочка, — припадаю к губам, нежно касаясь их, лаская языком, — никогда в жизни я не причиню тебе боль, Викки.
А потом… как самое дикое и невыносимое наслаждение — слушать её стоны, ощущать, как она царапает мне спину, словно оставляя трофеи, ловить губами вскрики. Двигаясь, двигаясь, двигаясь.
До умопомрачения, до той самой точки невозврата, которую переходят только раз и навсегда.
Я перешёл её, когда она изогнулась в моих руках, обхватив ногами бёдра и прокричав моё имя; когда я сам рассыпался на сотни осколков, растворившись в чистом, не сравнимом ни с чем иным, удовольствии. Я пересёк границу, и понял, что Викки стала моей. Навсегда. Именно с тех пор она стала принадлежать только мне.
* * *От резкого проникновения глаза широко распахнулись, наполняясь слезами, и закусила губу до крови. Я не стану кричать. Сама просила. Да! Вот так. Во мне. Мой. Полностью. Как и я его. Разрывающая наполненность, когда вместе с болью меня переполняет сумасшедшая эйфория. Восторг принадлежать ему полностью.
Его стон вызвал ответный во мне. Мы застыли, глядя друг другу в глаза. Рино казался мне таким красивым, таким ослепительным в этот момент, когда впервые взял меня. Как и эта проклятая коморка. Это был мой личный Рай, который возник посреди Ада и смерти, криков агонии, воплей, обезумевших от вида крови зрителей и моих стонов, сплетенных с его стонами от лязга цепи по полу, от биения тел друг от друга. Мне казалось, наши звуки впитываются в стену, проникают мне под кожу. Я пахну нашими стонами. Им. Его страстью.
И эти клятвы никогда не причинять мне больше боль. Я верила ему… я верила всем сердцем. Что может быть чище и наивней первой любви? Ведь моя боль отразилась мукой в его глазах. Я забыла обо всем, Рино двигался во мне сначала осторожно, потом все быстрее. Под пальцами я чувствовала влажную от пота кожу, каждую мышцу, шелковистость его кожи. От незнакомых сумасшедших ощущений уносило все остатки разума. Я слышала собственные крики, впивалась в его спину, обхватывая узкие бедра ногами, изгибаясь навстречу, отдавая все, что он брал так жадно, с таким диким голодом. Мне казалось, я ослепла от наслаждения, превратилась в оголенный нерв, дрожащий от невыносимого удовольствия, как физического, так и морального. Меня разрывало от эмоций и от оргазма, который неожиданно захлестнул с головой, заставляя кричать его имя, в горячие губы, которыми он заглушал и пил мои крики. Чувствовать, как теперь он дрожит в моих объятиях, слышать его стоны и рычание, чувствовать безжалостную плоть внутри себя. И шептать пересохшими, искусанными губами «люблю…твоя». Говорят, девственницы не испытывают наслаждение в свой первый раз… но с ним… все не так. У нас все не так. Слишком хотела, доверяла. Не боялась. Этот оргазм начинался у меня внутри, в моем сознании, где я разлеталась на осколки от наслаждения принадлежать ему. Он был самым прекрасным этот первый раз, в самых ужасных условиях, которые только можно вообразить.
* * *Это был наш первый раз. И одно из моих ценных воспоминаний о жизни в клетке. Тогда я считал, что это был самый счастливый момент в моей жизни. А на самом деле богатая девочка, дочь одного из известных учёных в мире бессмертных отдалась подопытному своего отца, нищему голодранцу, до того дня видевшему только боль и унижения.
На грязном полу одного их подсобных помещений. После выигранного им боя. Тайком сбежав от своего отца и подруг. Отдалась зверю, прикованному цепью, в нескончаемых перчатках на руках, с ошейником раба, с исполосованной спиной и разодранной душой, которая оживала рядом с ней.
Тогда я поклялся Викки и себе, что больше не причиню ей боли…
А сейчас меня разрывало от желания доставить ей такую боль, чтобы она захлебнулась кровавыми слезами. Чтобы она извивалась на полу, воя в агонии. Чтобы её выворачивало наизнанку…дюйм за дюймом. И даже тогда мне этого будет мало. Я развернул её к себе лицом, и, оглядев с ног до головы, прикоснулся к выступающим рёбрам.
— Трахать? Эти кости? Посмотри на себя, Викки, — издевательски протянул, — ты можешь возбудить только совсем оголодавшего заключенного. Не меня. Ты уже не та красавица, которой была. Есть намного лучше, вкуснее.