– Кто приволок кота? – снова возопила несчастная женщина, загнанно прижимаясь к стене.
Защелкали замки, и из дверей стали высовываться заспанные лица жильцов.
– Что вы так шумите с утра, Верочка? – укоризненно спросил Палыч, поддергивая пижамные штаны.
– Кот. Блохастый, – возмущенно объяснила соседка. – Спите тут до полудня и не видите ничего.
– Так это самохинская девочка притащила, некому больше… И куда только родители смотрят? – риторически вопросил он, делая вид, что не замечает заспанного, встрепанного Данила.
– Не притаскивала Яна кота, Палыч, – ответил Даня и для убедительности строго крикнул вглубь комнаты: – Яна! Ты кота не приносила?
– Ну что ты несешь, – хрипловато со сна ответила Маша, – а то бы я не заметила…
Яна, шлепая босыми ногами, проскользнула мимо отца и с натугой подняла кота, схватив поперек брюха. Кот не возражал, безвольно висел на руках, жмуря разбойничьи глаза.
– Киса, – сообщила Яна Вере Ивановне, – киса вчера лежала, а сегодня пришла.
Вера Ивановна застыла, не зная, как реагировать. Из-за Даниного плеча выглянула Маша, потуже запахнула халатик, ахнула:
– Яночка, брось немедленно, он заразный!
Яна неохотно отпустила кота. Он с наслаждением почесался и с достоинством прошелся по коридору.
– А ведь знакомый-то кот, – вдруг сообразила Вера Ивановна, – это бабы Дуси снизу котик… Этаж перепутал. Кис-кис-кис, – она протянула руку, подманивая, – давай я тебя домой отнесу… Ну и воняет же от него! – воскликнула она, – тухлятиной какой-то… видать, по помойкам шлялся.
– Он мертвенький лежал, – вступилась за кота Яночка, но ее уже никто не слушал.
* * *На лавочке у подъезда консьержка неторопливо беседовала с подругой.
– Дусиного-то помойщика вчера иномаркой сбили… Уж она плакала… Хороший был котик, беленький, пушистый, как она без него… А нечего по улицам отпускать шататься, говорила ей – добром не кончится…
– Ездют тут, черти, скоро шагу ступить некуда будет, – ответила подруга, и, обращаясь к еще одной старухе, только что вышедшей из подъезда, с затертым пакетом в руках и в грязно-багровой кофте: – Какой хороший котик был, Дуся, жалко-то как…
– Так ведь не мой котик оказался, похожий! – радостно ответила Дуся, – мой-то просто загулял, подлец! Сегодня верхняя соседка принесла, из семьдесят шестой, говорит, в квартиру забрел!
– Ну слава Богу, а то разъездились здесь, – ответила консьержка и переключилась на парня, жмущего кнопки домофона.
– А вы куда, молодой человек? – бдительно спросила она.
– В семьдесят шестую, – ответил тот через плечо.
– К Самохиным поди? – консьержка гордилась своей проницательностью
– Угу, – парень перепутал кнопки и теперь набирал номер заново.
– К Самохиным, – объяснила консьержка подруге, и, наклонившись поближе, громко зашептала: – Дочка у них странная, у Самохиных… Рыжая. И вот котик этот. Дусин ведь был котик, своими глазами видела, как мертвый лежал…
Парень терпеливо слушал гудки домофона, с безразличным видом косясь на громко шепчущихся старух.
– Вы погубите ее талант, – сказал Игорь.
– Да Бог с тобой, какие у Яночки таланты? Ей три года всего. Она нормальная девочка, не вундеркинд какой-нибудь.
– Данил, не валяй дурака. Ты знаешь, о чем я говорю.
Данил недоуменно пожал плечами.
– Твоя дочь умеет воскрешать из мертвых, – тихо сказал Игорь.
– Извини, но ты какой-то суеверный бред несешь. Нельзя воскресить умершего, это все знают.
– Данил, ты же умный мужик… зачем ты так? – простонал Игорь.
– Ты слишком много пьешь, – жестко ответил Данил.
– Я знаю, что тебе наплевать на человечество. Но подумай о Яне. Что ее ждет? За ней нужно присматривать, ты понимаешь? Слухи уже поползли…
– А ты, как баба, им веришь.
– Я только что слышал про кота.
– Мало ли котов шляется по улицам! Если верить всему, что говорят бабки у подъезда…
– Данил, хотя бы одно обследование. Хотя бы энцефалограмму снять… Я же видел своими глазами…
– Ляг проспись, – посоветовал Данил. – А я, так уж и быть, поговорю с женой. Придумал тоже – воскрешение из мертвых…
* * *Даня беспокойно ворочался в тяжелой послеобеденной дремоте. Снилась толпа оборванных, голодных людей, собравшихся у подножия холма. Люди ждали чего-то, и вот на холме появилась белая фигурка. Вокруг закричали, бросаясь к вершине, и Даня узнал Яночку. Он тоже бросился вперед – защитить, огородить от этой странной и страшной толпы, но кто-то рядом истерически крикнул «Вот он!», и вокруг Данила завыли, потянулись к нему сотнями костлявых рук. Горящие глаза вперились в него, в раззявленных беззубых ртах хлюпало, и Даня дернулся назад, обмирая от ужаса, просыпаясь, продираясь обратно в привычную, уютную реальность и чувствуя, как, небрежно раздвигая рев толпы, его догоняет невеселый смех Яночки.
Над ним склонилось испуганное Машино лицо. Жена тормошила его, трясла за руки, и он, с трудом разлепив глаза, пробормотал:
– Ну все, проснулся, проснулся, хватит…
– Даня, там Палыч в ванной… долго… и вода течет! – Маша чуть не плакала. – Даня, сходи посмотри, мне страшно…
С хлюпаньем переминаясь мгновенно промокшими тапочками по тепловатой воде, Даня забарабанил в дверь.
– Палыч, у вас вода льется! Палыч! Виктор Палыч, да что вы, заснули, что ли?
Данил приложил ухо к двери и снова застучал, пытаясь задавить растущий страх, все прислушиваясь, ожидая, что вот-вот за шумом хлещущей из крана воды раздастся сонное бормотание и ворочанье бегемотовой туши.
– Палыч! – снова крикнул он, оглянулся. Маша прижала побелевшие кулачки к губам, глядя застывшими глазами на ручеек, пробивающийся из-под двери. Вера Ивановна крепко держала за руку Яночку. Лицо соседки как будто высохло, седые волосы выбились из строгой прически.
– Дядя Витя крепко-крепко спит, да? – спросила Яночка.
– Да, – ответила Вера Ивановна. – Ломайте дверь, Данил, чего вы стоите?
Даня, зажмурившись от ужаса, ударил плечом по шаткой фанере. Шум воды стал громче, в глаза ударил свет. Данил оглянулся, все еще не веря, ожидая возмущенного вопля человека, к которому так неожиданно и грубо ворвались. Наткнулся на взгляд Яночки, устремленный в ванну, и, сжав зубы, развернулся.
Палыч медленноо колыхался в ванне, неестественно огромный, белый, похожий на толстую снулую рыбу. Искаженное лицо захлестывали мелкие волночки, поднятые струей из крана. Данил сглотнул и, стараясь не смотреть, сунул руки в горячую воду, пытаясь ухватить Палыча за плечи. Пальцы соскользнули, и Данил шарахнулся, задев задом Яночку. Перепуганные женщины толкались в дверях, не давали развернуться.
– Уберите ребенка! – страшно заорал Данил, таща под мышки тяжелое, скользкое тело. – И позвоните же наконец в скорую!
– Яночка, не смотри, не смотри, – шептала Маша, таща дочь из ванной. Но Яночка смотрела, – пристально, тяжело, завороженно.
Скорая уехала, оставив телефон фирмы «Ритуал» и посоветовав найти ближайших родственников. Оставив пахнущих валерьянкой жену и Веру Ивановну копаться в записной книжке покойного, Данил вернулся в комнату. Растерянно огляделся. Разложенный диван, кроватка Яночки, из которой она уже почти выросла. Кресло, письменный стол с компьютером, маленький столик с пустой клеткой Мыша. «Надо бы отдать кому-нибудь, – подумал он, только место занимает». Места не хватало. С тех пор, как родилась Яночка, – места всегда не хватало. Даня включил компьютер, сел, потер лоб. «Бедный Палыч», – сказал вслух. Собственный голос показался ему тонким и зажатым, тесная комната сглотнула звук, и Даня нервно засмеялся.
Компьютер мягко, ласково жужжал, подмигивал монитором, говорил – ну что тут такого? Подключиться к сети удалось на удивление быстро. Данил вздохнул, открыл «Яндекс», набрал в окошке «коммунальные квартиры» и тупо уставился на россыпь ссылок.
За спиной всхлипнули, обхватили за плечи. Данил подергал лопатками, крепче прижимаясь к теплой Машиной груди, потерся щекой об висок.
– Такой славный дядька был… Ему бы еще жить да жить… Набери лучше «законы о коммунальных квартирах».
– Да что ж это такое, – раздался из коридора плаксивый голос Веры Ивановны, – опять телефон занят! Сколько же можно!
Данил поспешно, почти наугад ткнул в пару ссылок. По двери застучали, и он, поморщившись, отключился от сети.
Маша проснулась от бешеных толчков сердца, наощупь потянулась к будильнику. Светящиеся зеленым стрелки показывали начало второго. В замке заскрежетали ключом, вызывающе хлопнула дверь. Теперь в коридоре кто-то ворочался неуклюже и страшно, невнятно бормотал. Маша протянула руку, ища Даню, и почувствовала крепкое пожатие. Муж тоже не спал, прислушивался, всматриваясь в темноту.
Теперь ворчание стало разборчивее. «Ведьма рыжая… – говорили в коридоре, – кто просил? Ну кто просил, спрашивается?» За дверью закряхтели, зашаркали. Кто-то дернул одеяло, и Маша сдавленно закричала.
Теперь ворчание стало разборчивее. «Ведьма рыжая… – говорили в коридоре, – кто просил? Ну кто просил, спрашивается?» За дверью закряхтели, зашаркали. Кто-то дернул одеяло, и Маша сдавленно закричала.
– Мам, – жарко зашептала Яночка, залезая в кровать. Мостясь между родителями, задрыгала ледяными пятками. Даня обнял дочку, крепко прижал к себе.
– Мам, почему дядь Витя на меня ругается? – спросила Яна дрожащим от слез голосом.
– Ккакой дядь Витя? – обмерла Маша. Яночка только угрожающе засопела в ответ.
– Надо пойти посмотреть, – прошептал Даня, выбираясь из-под одеяла.
Втроем, держась за руки, они осторожно выглянули в коридор.
Узкая полоска света падала из-за двери Веры Ивановна. Сама она стояла в коридоре, – растрепанные седые волосы, ночная рубашка, очки. В руке книжка, заложенная пальцем. Вера Ивановна пристально всматривалась в коридор, туда, где в темноте стоял кто-то огромный, толстый и невозможный.
– Ведьма рыжая, кто просил? – вновь невнятно раздалось из темноты.
Вера Ивановна деловито перекрестилась, не выпуская книги из руки. «…квартиры, законы и акты» – машинально прочитала Маша и сдавленно хихикнула.
– Нехорошо, Маша, с вашей стороны, некрасиво! – возмущенно повернулась Вера Ивановна. – Следить надо за детьми, а не распускать!
Маша, закусив губу, бросилась в комнату.
– Иди спать, Яна, – строго блеснула очками Вера Ивановна, – хорошие дети по ночам спят, а не занимаются не пойми чем!
– Да, Яночка, ложись спать, – согласился Даня и тщательно прикрыл за дочкой дверь. Снова взглянул на Палыча. Тот стоял, расхристанный, в куртке поверх несвежей майки, страшно недовольный, руки в боки. Сверлил Даню взглядом.
– Молодежь нынче пошла, – наконец заговорил он, – ничего святого!
– Надо выпить, – ответил Даня мертвеющими губами.
– Так я уже и сбегал, – охотно отозвался Палыч, вытягивая из-за пазухи бутылку водки, – капитализм, магазины круглые сутки работают!
– Тты пойми, Палыч! – задушевно сказал Данил, наливая, – вот сейчас… ххер с ним, с садиком! Я нормально зарабатываю, пусть Маша дома с ребенком сидит! Но ты пойми, Палыч! Дальше-то что? В школу она как пойдет?
Палыч выпил и, жмурясь, помотал головой.
– Вот и я говорю, – продолжал Данил, – сейчас – ладно! Дети ее шугаются – ладно! Воспиталка эта, дура… А потом? Чем она потом займется? Будет бегать и кричать «Выйди вон, Лазарь»? Да это просто смешно!
Палыч снова со стоном затряс головой, будто отгоняя воспоминания. Данил потупил глаза.
– Ну, извини, извини, сорвалось… А скажи, – глаза Данила сверкнули, он пьяно подался к соседу, – скажи, как оно там? Страшно?
– А пошел ты, – ответил Палыч, наливая, – тебя бы… Давай лучше выпьем.
– Выпьем, – согласился Данил, слепо водя горлом бутылки над стаканами. – Чтоб наши дети нас не огорчали!
* * *– Ты просто предлагаешь продать нашу дочь на опыты!
– Да не опыты! Сколько раз тебе говорить – простое обследование… Пойми, Яне – никакого вреда, а заплатят за это очень много…
– Ради денег ты готов позволить экспериментировать с родным ребенком? Ты… ты…
– Маша, ну что ты несешь? Пойми – это огромная помощь науке… а может – и всему человечеству!
– Какая помощь?! Яночка – обыкновенный ребенок, чем она может помочь науке?
– У нее уникальные способности…
– В том, чтобы знать в три года буквы, нет ничего уникального! Некоторые даже читают… не смей перебивать меня! Некоторые даже читают, но отцы не продают их вивисекторам!
– Ту прекрасно знаешь, что Игорь имеет в виду не буквы. Вспомни этих тараканов…
– Бррр… мерзость.
– Кот, воробьи… Может, у Яночки и правда какие-то способности? Почему бы не проверить?
– Подумаешь – воробьи! Из-за какой-то мелочи поднимать столько шума…
– А Палыч?
– Не смей напоминать мне о Палыче! – истерически завизжала Маша. – Яночка – нормальный ребенок, а не урод для кунсткамеры! Так и передай своему Игорю!
Она заплакала, прислонившись к стене и кусая пальцы.
– Ты ее не любишь, – гнусаво бросила она Данилу, – ты думаешь, она какой-то монстр!
– Ну что ты, нет, – Данил обнял жену. – Самая обыкновенная девочка. И я очень, очень люблю. Вас обеих.
– Она нормальная, правда? – всхлипнула Маша в Данилову рубашку.
– Правда, правда.
– А Палыч?
– Ну ты же сама знаешь, какие сейчас врачи… Ну, не плачь.
– Скажи Игорю, чтоб не приходил больше.
– Конечно. Совершенно нечего ему здесь делать. Пусть других детей на опыты ищет.
* * *– Так вы говорите – полтергейст? Скажите, – Игорь доверительно наклонился к Вере Ивановне, – неужели вас весь этот… хм, полтергейст… не удивляет? Не кажется странным?
– Всяко бывает… Вот священника же позвала, окропил.
– И помогло? – иронически спросил Игорь.
– Помогло, – упрямо нахмурилась Вера Ивановна.
Игорь пожал плечами.
– Помогло так помогло. Тараканы… Кот… Это, конечно, мелочь. А все-таки! Я слышал – были и случаи… как бы это сказать… более убедительные?
Палыч побагровел и привстал со стула.
– Я понимаю, вам об этом вспоминать неприятно, – поспешно сказал Игорь, – но все-таки! Вы хотя бы в поликлинике были с тех пор?
– Вот еще, – буркнул Палыч, снова оседая на табуретку.
– А ведь надо бы! С инфарктом, знаете ли, не шутят… Я понимаю, в районной поликлинике – и очереди, и качество не очень… А вот к нам? Мы бы и диагностику провели, и подлечили – бесплатно, заметьте! А ведь в наш институт со всей страны едут…
– Вот еще, – буркнул Палыч, – здоров я. Чего мне по врачам мотаться?
– Ну, как хотите, – легко согласился Игорь, – телефончик на всякий случай оставлю… если что – обращайтесь… Машенька! Даня! – Игорь легко сорвался с места, радостно улыбаясь. – А я как раз вас жду, поговорить надо бы…
Маша хмурилась, стоя в дверях кухни. Даня бледно улыбнулся приятелю, но, покосившись на жену, поскучнел.
Игорь тяжело вздохнул, уже зная, что услышит.
– Моя дочь – не монстр и не надежда человечества, – медленно, как будто объясняя умственно отсталому ребенку, сказала Маша. – Яна – обычная девочка. У нее нет этих дурацких способностей, которые вы ей приписываете. Она абсолютно нормальна.
Игорь хотел что-то сказать, но Машино лицо опасно скривилось, пошло пятнами. Оставалось только пробираться к выходу, бормоча извинения и отводя глаза от сочувственной Даниной физиономии.
– И не приходите больше! – хлестнул в спину Машин крик.
* * *От мигрени не умирают. От мигрени только хотят умереть. Любой звук – пытка; любое движение – мука. Маша, скорчившись в кресле, пытается вязать. Хочется холодную ладонь на лоб, замереть и не шевелиться – обмануть боль. На полу Яночка рассматривает картинки в детской книжке. Картонные страницы переворачиваются с сухим режущим шелестом. Об окно бьется упорная муха.
– Мама, почитай мне.
– Не могу, Яночка, у меня головка болит. Папа придет – почитает.
– Сильно болит? – глаза Яночки широко распахиваются.
– Очень. Посиди тихо, хорошо?
Яночка вздыхает и переворачивает страницу. Невыносимо гудит муха – как будто уже не об окно она бьется, а об череп.
Маша с трудом поднимается, сворачивает вчерашнюю газету, крадется к окну. Удар, больно отозвавшийся в голове. Легкий стук изуродованного мушиного тельца, упавшего на подоконник. Тишина. Блаженная прохлада подушки.
Снова жужжит муха.
Нормальные дети не издеваются над родителями. Нормальные дети не пялятся на трупы и не устраивают проблем. Маша устало скользит взглядом по стене, натыкается на жирного пруссака, уродливым пятном поблескивающего на обоях. Ее передергивает.
– Яночка, перестань.
– Что перестать?
Губы Маши болезненно кривятся.
– Сама знаешь.
Яночка вздыхает, перелистывает книжку. «А вот боль она снимать не может, – ползут тяжелые, неповоротливые мысли, – голову она полечить не может… ей надо, чтоб сначала умерла…». Жужжит муха. Маша со стоном встает, с газетой в руках подбирается к окну.
Тишина.
– Мама, а где папа?
– В гостях.
– У кого?
– У дяди Игоря.
Муха жужжит. Жужжит, жужжит, жужжат петли перед глазами, невыносимо блестят спицы, жужжит в голове.
– А дядя Игорь хороший?
– Да.
– А почему он меня боится?
– Яна, отстань, у меня голова болит.
Муха выдает особо режущий звук и начинает мерно биться об стекло. Маша снова берет газету. Дребезжит стекло, врезаясь в мозг. Муха измятым комочком падает на подоконник.
Яночка с грохотом вываливает из коробки кубики. Петли рябят перед глазами, расползаются, превращаются в черную боль.
Жужжит муха.
– Яна, прекрати немедленно!
Жужжит муха.
– Яна, я тебя выпорю! – истерически кричит Маша. Глаза Яночки наполняются слезами
– Только не реви, – слабо шепчет Маша, но рот Яночки кривится, открываясь все шире, исторгая горестный, громкий плач. Крупные слезы стекают по щекам, нос немедленно наполняется соплями. Маша, схватив платок, присаживается на корточки. Рев рвет мозг на части, и Маша, перетащив Яну на диван, прижимает голову дочки к груди все крепче, покачивая, шепча успокаивающе – только бы замолчала.