Оттоманская империя веками угнетала славянские народы Балканского полуострова. Их вассалы — крымские ханы со своими грабительскими ордами терзали население Польши и России. Но со времен Петра Великого эта вековечная беда стала неуклонно затихать. Казалось, победы Суворова и Ушакова решили исход борьбы, Крым стал русским, а наш флот — сильнейшим на Черном море. Однако Крымская война на время повернула историю вспять. В Стамбуле не преминули воспользоваться этим. Там попытались в крови подавить стремление югославян к свободе. За турецкими захватчиками стояла Великобритания, главный враг России в XIX веке.
В апреле 1876 года началось восстание в Болгарии. Оно превратилось в народное движение общенационального характера. Войной против Турции пошли Сербия и Черногория — в то время крошечные государства с небольшими, но отважными армиями. Началась всеобщая борьба славянства против султанской тирании. Русская общественность с величайшим сочувствием следила за успехами братских славянских народов. Множество добровольцев готовы были отправиться на Балканы, чтобы принять участие в этой освободительной борьбе. По всей стране проводились сборы средств в пользу восставших славян, в Сербию и Болгарию посылались продовольствие, медикаменты, потянулись ветераны-добровольцы.
Макаров стал добиваться перевода его на Черное море. «Там трудно, значит, я должен быть там», — примерно так выразился адмирал Макаров много лет спустя. Лейтенант Макаров ничего подобного не говорил, быть может, даже не думал об этом. Он просто начал хлопотать о переводе на Черное море. И делал это, как и всегда, настойчиво. Впоследствии он скажет:
— Вряд ли за всю жизнь я проявил столь христианского смирения, сколько за эти два месяца. Иной раз не только язык — руки! — так и чесались!
В октябре 1876 года Макаров наконец добился приказа о переводе его на Черное море. Много раз уже ему приходилось собираться в неблизкий путь, и сборы были коротки и точны: с легким чемоданом выехал из Петербурга в Севастополь. Вместе с ним еще несколько морских офицеров, в том числе и старший товарищ Макарова лейтенант Измаил Зацеренный.
С точки зрения службиста назначение это было незавидным: после поражения в Крымской войне Черноморский флот пришлось создавать заново. Строительство велось к тому же не слишком спешно, и в результате к 1876 году южные берега России оказались, по существу, не защищены со стороны моря. И в самом деле, в то время, когда Макаров выехал в Севастополь, в составе Черноморского флота числились два броненосца береговой обороны, тихоходные, недостаточно вооруженные, хотя и сильно бронированные корабли, а также четыре устаревших корвета и несколько шхун.
А у «вероятного противника» — так еще полагалось называть Турцию — в то время имелось 22 броненосных корабля и 82 неброненосных. Турецкие броненосцы — основная сила вражеского флота — были вооружены мощными английскими орудиями, имели достаточно хорошие по тем временам ход и бронирование. Командовал султанским флотом Гобарт-паша — английский офицер на турецкой службе, вместе с ним служили немало других британских наемников. Главной слабостью турецкого флота была плохая подготовка личного состава. Матрос-турок был забитым, унижаемым существом, своим положением он ненамного отличался от галерного раба.
Изучая ратное прошлое родины, Макаров знал, что русские умели успешно вести активные наступательные действия против, безусловно, сильнейшего противника. «История показывает, — писал он в ту пору, — что мы, русские, склонны к партизанской войне». Но ведь основа партизанской тактики — скрытность нападения, а на морской глади не скроешься. И Макаров пояснял: «Минная война есть тоже партизанская война». И справедливо пророчествовал:
— По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено играть громадную роль.
…«Константин» было взял на буксир шесть катеров. Ночью Макаров подошел к болгарскому порту Сулин, занятому турками.
Темное небо непрерывно освещали два маяка: турки, наученные горьким опытом, уже стали бояться ночных атак. В десять минут первого «Константин» застопорил машины, катера были спущены на воду. В ночной тишине прозвучал голос командира:
— Господа! Мы в шести милях от сулинского рейда. Отдавайте буксиры и постарайтесь отыскать турецкие суда. Держитесь правее маяка. Если, пройдя пять миль, ничего не увидите, то поворачивайте на север и в пяти милях встретите меня.
Катера тесной группой пошли к погруженному в тишину и мрак вражескому берегу.
Около двух часов со стороны Сулина раздался оглушительный взрыв, а затем частая орудийная и ружейная стрельба. Прошел час, другой, катеров все не было. Беспокоясь за их судьбу, Макаров приказал подойти поближе к берегу. «Константин» увеличил ход. Вдруг корабль резко затормозил и стал. Мель! Дали задний ход на полные обороты. Тщетно. Командир отрывисто приказал:
— Уголь за борт!
Матросы стремглав бросились к угольным ямам. Мешки с углем один за другим полетели в темную воду. Десять, двадцать, сто…
— Полный назад!
«Константин» медленно сползает с мели и поспешно отходит от опасного места. Макаров снял фуражку и перекрестился: да, весело было бы встретить рассвет под носом у турецкой эскадры. Пронесло на этот раз. Но где же катера?
Только в пять утра подошел первый катер, а за ним еще четыре. Одного катера так и не дождались…
Лейтенанту Зацеренному не повезло: мина, сброшенная в воду, почему-то утонула, и атака не состоялась. На катере лейтенанта Пущина мина взорвалась произвольно и так повредила маленькое суденышко, что его пришлось затопить (как стало известно позже, все члены команды, кроме одного человека, вплавь добрались до берега и были взяты в плен). Наконец катер лейтенанта Рожественского подвел мину к борту турецкого корвета «Иджлалиле». Сильный взрыв повредил вражеский корабль настолько, что он вышел из строя до конца войны.
Командир поздравил всех с первой победой, поблагодарил. Однако сам-то он был не очень удовлетворен. Как-никак, а вражеский корабль остался на плаву… Так он и написал в своем рапорте: взрыв, дескать, «не произвел такого действия на судно, от которого броненосец сейчас же пошел бы ко дну». И не преминул сказать «о замечательном спокойствии и хладнокровии, с которым все на пароходе и катерах исполняли свой долг». Слово «долг» Макаров особенно любил…
19 июля Макаров пошел в новый рейд к берегам противника. На сей раз «Константин» крейсировал буквально в виду турецкой столицы. За несколько дней крейсерства удалось уничтожить шесть небольших торговых судов (их опять-таки уничтожили, а не захватили). Получив от турецких матросов известие, что в болгарском порту Варна находится вражеский сторожевой корабль, Макаров спешно двинулся туда, надеясь атаковать наконец достойного противника. Рейд оказался пустынным, пришлось возвратиться…
Между тем на Кавказском театре военных действий русские войска добились большого успеха и осадили сильнейшую турецкую крепость Карс. Однако противник сумел выправить положение и оттеснить наши войска. Немалую роль сыграло то, что туркам удалось в начале войны развернуть диверсионную деятельность в тылу нашей армии на Кавказском побережье.
Турецкий флот не только снабжал отряды диверсантов оружием и снаряжением, но и оказывал им непосредственную поддержку в сражениях с русскими войсками. Военные действия велись преимущественно в узкой прибрежной полосе, ограниченной высокими лесистыми горами, поэтому турецкие броненосцы могли очень легко обнаруживать с моря продвижение наших отрядов и поражать их огнем своих орудий.
В ночь на 7 августа отряд полковника Шелковникова около Гагры подошел к ущелью и вступил в бой. Врага удалось сбить с высот и отбросить от берега, однако ночной бой затянулся. Когда поднялось солнце, обнаружилось, что арьергард отряда только-только втянулся в ущелье и находится как раз напротив вражеского броненосца. Турки не заставили себя ждать — тотчас же раздались залпы тяжелых орудий. Казалось, русский полк обречен на верную гибель…
В это время с севера появился какой-то корабль. Турецкий броненосец, прекратив обстрел берега, двинулся ему навстречу. Неизвестный пароход отвернул и пошел в открытое море, преследуемый броненосцем. Вскоре оба корабля исчезли. Русский отряд благополучно форсировал ущелье. Чудо свершилось.
Макаров, находившийся в Севастополе, получил от адмирала Аркаса телеграмму с пометкой «экстренно»: «Шелковников телеграфирует мне, что у Гагры стоит броненосец… Отряд сегодня выходит из Сочи. Просит отвлечь неприятеля. Поручаю вам сделать, что можете».
В ночь на 7 августа «Константин» вышел на поиск. Итак, надо было во что бы то ни стало «отвлечь неприятеля». Легко сказать — отвлечь! Хрупкий, лишенный брони торговый пароход с несколькими слабыми пушками и мощные турецкие броненосцы — вот соотношение сил. И все же Макаров не колебался, он смело искал боя. И, может быть, именно тогда сложился в его сознании дерзкий призыв, который он провозгласил много лет спустя, но которому следовал всю свою жизнь, во всем и везде:
В ночь на 7 августа «Константин» вышел на поиск. Итак, надо было во что бы то ни стало «отвлечь неприятеля». Легко сказать — отвлечь! Хрупкий, лишенный брони торговый пароход с несколькими слабыми пушками и мощные турецкие броненосцы — вот соотношение сил. И все же Макаров не колебался, он смело искал боя. И, может быть, именно тогда сложился в его сознании дерзкий призыв, который он провозгласил много лет спустя, но которому следовал всю свою жизнь, во всем и везде:
— Если вы встретите слабейшее судно, нападайте; если равное себе, нападайте, и если сильнее себя — тоже нападайте!
Макаров был из породы людей, применяющих собственные правила прежде всего к самим себе. «Константин» направился прямо к Гагре. Глубокой ночью были спущены катера:
— Осмотреть побережье от Гагрипши до Гагры. Если обнаружите неприятелей, атакуйте!
Через несколько часов катера вернулись ни с чем: найти противника не удалось. И неудивительно — турецкие суда по ночам стали тщательно соблюдать световую маскировку и старались не производить никакого шума, опасаясь минных атак. Быстро светало. И тогда Макаров приказал подойти вплотную к Гагрскому ущелью.
Сквозь тающий утренний туман турки первыми заметили приближавшихся и бросились в атаку. Макаров приказал отходить, но пошел не вдоль берега, что было бы безопаснее, а на запад, в открытое море: ведь надо увести броненосец как можно дальше от русских войск, подвергавшихся бомбардировке. «Константин» обладал большей скоростью, чем его преследователь. Турецкий броненосец стал постепенно отставать. Тогда, рассказывал позже об этом сам Макаров:
— Я приказал уменьшить ход, чтобы представить ему интерес погони…
Броненосец развил предельную скорость, стремясь сблизиться с «Константином» на дистанцию орудийного выстрела. Порой казалось, что турки вот-вот догонят пароход и тогда…
— А дело становилось дрянь, — рассказывал потом Макаров, — нажимает, вот-вот начнет разыгрывать. Пароходишко картонный с начинкой из мин… Два-три удачных выстрела — капут!
Неожиданно налетел сильный шквал с дождем, и противники потеряли друг друга из виду. Когда турецкий броненосец вернулся к Гаграм, русский отряд уже ушел в горы. Смелое предприятие увенчалось успехом.
Долго не применялись торпеды в ходе текущей войны, хотя несколько штук их имелось на севастопольских складах. Макаров все лето тщетно бомбардировал Аркаса рапортами с просьбой дать ему возможность провести атаку минами Уайтхеда. Адмирал отказался дать торпеды под предлогом самым невероятным: «стоят они дорого»…
В конце концов адмирал уступил, и Макаров наконец-то заполучил эти драгоценные торпеды. Кстати сказать, драгоценные не только в переносном, но и в прямом смысле: за каждую «самодвижущуюся мину Уайтхеда» нерасторопное морское ведомство платило 1200 золотых рублей, то есть огромную по тем временам сумму; дороговато стоило русской казне пренебрежение власть имущих к собственным «Платонам и Невтонам»!
Теперь Макаров должен был на свой страх и риск разработать способы применения торпедного оружия. Посоветовались с командирами катеров и решили: одна торпеда будет укреплена в трубе под днищем катера, вторая доставлена к месту атаки на специальном плотике. Все это делалось кустарно, на скорую руку, да и сами торпеды в техническом отношении оставляли желать много лучшего. Учебные стрельбы провести не удалось: «импортных» торпед было мало.
Наконец «Константин» отправился в боевой поход. Шли к Батуму. В ночь на 16 декабря, обнаружив турецкую эскадру в Батумской бухте, Макаров приказал произвести атаку. Все шло обычным порядком, только на этот раз два катера несли торпеды. Дело складывалось как нельзя более удачно, оба катера подошли к сильнейшему турецкому броненосцу «Махмудие» и направили мины в цель. Раздался сильный взрыв, у борта корабля вверх взлетел фонтан воды.
Оба командира катеров клялись Макарову, что цель поражена. Вернувшись в Севастополь, он так и доложил об этом командованию, сделав, однако, некоторые оговорки: мол, сам не видел, но… И тут Макаров поступил опрометчиво, о чем вскоре пожалел, зато получил хороший урок на всю жизнь. Оговорки Макарова приняты во внимание не были, и из штаба флота — а в каких штабах не любят сообщений о победах? — во всеуслышание объявили, что «Константин» подбил турецкий броненосец. Некоторые газетчики тут же этот броненосец и потопили…
Боевой лейтенант был представлен к внеочередному присвоению следующего звания капитана второго ранга (это почти совпало с его днем рождения, что ж, быть в двадцать восемь лет в таком чине — честь немалая). Но очень скоро выяснилось, что «Махмудие» никакого повреждения не получил. Вышла очень неприятная история. Правда, командование флота никаких претензий Макарову не предъявило, ибо при внимательном (запоздалом, к сожалению) чтении его рапорта становилось ясно, что командир «Константина» просто-напросто передал донесения командиров катеров. Однако будущие недоброжелатели будущего адмирала очень любили впоследствии вспоминать этот эпизод: вот, дескать, за какие такие заслуги выскочка получил свои чины и ордена…
Макаров нервничал необычайно. Конечно, в его рапорте нужно было сделать более определенные оговорки, конечно, надо строже относиться к донесениям командиров, вернувшихся из боевого дела: они возбуждены, взволнованы, они благополучно ушли из-под огня — как же им не верить в собственный успех?! Ну ничего, не в последний раз писать ему рапорты…
Тем временем в русско-турецкой войне наметился решительный перелом. 28 ноября после долгой осады капитулировала осажденная русскими крепость Плевна. Еще раньше в Закавказье был взят Карс — оплот турецких позиций в том районе. В декабре была освобождена София, на полях Болгарии в нескольких битвах турецкие войска потерпели сокрушительное поражение. Путь на Константинополь был открыт.
…Макаров плотнее повязал накидку, поправил капюшон. Зима даже в этих субтропических широтах остается зимой. Ишь какой холодный ветер! Под ногами содрогался настил мостика. Корабль шел полным ходом. Уже начинало смеркаться, а часа через два надо быть вблизи Батума.
Макаров получил приказ: «Константин» должен отправиться к Батуму и попытаться отвлечь на себя внимание турецких кораблей. Недавно вражеские броненосцы подвергли зверскому обстрелу Евпаторию, Феодосию, Анапу; командование опасалось, как бы подобные нападения не повторились.
Операцию решено было провести ночью. Макаров шутил о собственной тактике:
— Днем я вижу неприятеля далеко и имею много времени справиться или, лучше, убежать, ночью же они все от меня бегут, как от зачумленного…
В половине двенадцатого два катера, вооруженные самодвижущимися минами, пошли в атаку. Погода к этому времени прояснилась, «свет луны и блеск снежных гор прекрасно освещали рейд», писал позже в своем донесении Макаров. Командиры катеров могли хорошо наблюдать цели. Атакован был сторожевой корабль, стоявший в гавани ближе всех к открытому морю. С небольшого расстояния катера выпустили торпеды, обе взорвались одновременно. Позже Макаров рассказал:
— Слышен был энергичный взрыв… Затем слышен был сильный треск от проломившегося судна и глухие вопли и крики отчаяния многочисленной команды. Пароход лег на правую сторону и быстро погрузился на дно с большей частью своего экипажа… До того, как скрылись мачты, прошла одна или две минуты.
Итак, свершилось! Вражеский корабль исчез в волнах непосредственно после удара макаровских катеров.
Победное «ура» звучит на палубе «Константина», обнимаются и поздравляют друг друга моряки. Макаров молча смотрит с мостика на это торжество. Командир должен быть сдержан. Он не может размахивать фуражкой, как тот молодой мичман на юте, не может кричать во весь богатырский голос, как те матросы, что собрались в кучу около одной из труб. Но он счастлив, как и они. Он улыбается в темноту и яростно теребит небритый подбородок, на котором не выросла еще знаменитая адмиральская борода.
«Итибах» оказался первой в мире жертвой торпедного оружия в морских войнах.
О Макарове восторженно писали газеты, он получил множество приветствий и поздравлений. Трогательную телеграмму послал ему адмирал Попов:
«Наконец-то полный успех. Позвольте считаться не учителем вашим, а учеником».
Так у двадцативосьмилетнего капитана второго ранга Макарова появился первый ученик…
Свою долгожданную победу Макаров одержал, что называется, вовремя: через пять дней было подписано перемирие.
Он полюбил атаку, стремительность, дерзость. Но при этом у него на всю жизнь осталось пренебрежение к обороне, к защитительным мерам, а порой даже недостаточная осмотрительность — за все это ему жестоко доставалось в жизни.