— Надеюсь, тут нет привидений, — заговорила Жаннет в попытке сгладить неловкость.
— Я тоже надеюсь, потому что у меня панический страх темноты.
— Ладно. Пей.
Я хотел было недоуменно посмотреть на нее, но через секунду понял, что она этого взгляда не заметит, и поэтому просто выдержал паузу.
— А где бокалы?
Жаннет фыркнула от смеха.
— В спальне. В смысле, в той комнате, где спальня. Но я туда не пойду. Я тоже боюсь темноты.
После нескольких глотков шампанского на голодный желудок я почувствовал, что мрачные мысли оставляют меня, и в голове появляется приятная легкость.
— Ну что, может, в темноте я сойду за нее? — спросила Жаннет.
— Нет. Но теперь это не имеет значения.
Я обнял ее за плечи, привлек к себе, погладил по волосам. В какой-то момент я подумал, что могу представить на ее месте Лизу. В этом нет ничего сложного, даже не надо закрывать глаза. Но стоило только на секунду задуматься о том, какое разочарование ожидает меня после — и я понимал, что стоит воздержаться от слабости. Только в этом и заключалась моя слабость — в таких ситуациях воздерживаться я не мог.
— Если бы ты была ей, я бы умер, — сказал я.
— Вот и отлично. — Жаннет нашла мои губы в темноте (до этого она сделала очередной глоток шампанского — я почувствовал легкое покалывание пузырьков). — Нет ничего приятнее, чем умереть после встречи с прошлым.
… Вот уже несколько минут я думал о том, что в этом отеле слишком тихо. Это была какая-то мистическая тишина, которая окутывала плотным ватным облаком и не давала ни одному звуку вторгнуться в ее владения. И, несмотря на глубокую ночь, я не мог отделаться от ощущения, что эта тишина слишком иррациональна. Мне казалось, что номер должны наполнять странные шорохи и таинственные звуки. Происходящее стойко ассоциировалось у меня с «Сиянием» Стивена Кинга. Не хватало только мертвой женщины в ванной.
Мы с Жаннет давно перебрались на кровать (остывшая вода в ванне по всем параметрам проигрывала подушке и теплому одеялу), допили шампанское и теперь спокойно лежали, размышляя каждый о своем.
— Мы стали ближе, — сказала мне она.
— Потому что сначала разбили лампу, потом занимались любовью в ванной, а потом — на кровати? — предположил я.
— Может, и поэтому тоже.
— Если честно, у меня другой опыт в этой области. Ничто не отдаляет и без того не знакомых людей, как секс.
— С незнакомыми людьми хорошо говорить о важном. Расскажи мне что-нибудь плохое о себе, Брайан.
Я допил остатки шампанского и вернул бокал на стул, который выполнял функцию прикроватной тумбочки. Жаннет тем временем поднесла спичку к тонкой сигарете, и через некоторое время по комнате поплыл дым с едва уловимым запахом ментола.
— Что-нибудь плохое? В каком смысле?
— Если мы заговорили про секс, пусть будет секс.
— Плохое в общепринятом плане? Ладно. Я спал с двумя лесбиянками, с женой своего друга…
— А если не в общепринятом? Расскажи мне что-то, что ты сам считаешь плохим.
Я тоже закурил и положил на одеяло пустую сигаретную пачку — за неимением пепельницы мы решили воспользоваться ею.
— Не понимаю, как могут сочетаться «секс» и «плохо». По-моему, если что-то доставляет удовольствие обоим, плохим оно не может.
— А если бы я сказала тебе, что спала со своим братом?
— Если вам было хорошо, в этом нет ничего плохого.
— А если бы я тебе сказала, что после этого он покончил с собой?
Я выпустил колечко дыма и посмотрел на неё.
— Он покончил с собой из-за того, что вы переспали?
— Этого я уже никогда не узнаю.
Жаннет перевернулась на живот и посмотрела на меня.
— Так что ты думаешь, это плохо?
— Мне не нравится определение «плохо». Зато очень нравится определение «порочно».
— Между ними есть разница?
— Порочные люди умеют получать удовольствие не только от хорошего, но и от плохого.
Она молчала.
— Хочешь, я расскажу тебе что-то, чего еще никому не рассказывала?
— Хочу.
Жаннет снова сделала долгую паузу. Она перебирала в пальцах кромку одеяла, и было заметно, что ей не очень-то хочется мне что-либо рассказывать.
— Я сказала тебе, что живу в Берлине, — заговорила она. — Но это неправда. Я нигде не живу. Когда-то у меня был дом, но теперь его нет. Поэтому я решила, что хочу быть проводницей. Мне нравится эта профессия. Нравится тем, что я постоянно в движении. Новые места. Новые лица. И есть только один маршрут, которого я боюсь. Он проходит через этот город. Каждый раз, когда я еду этим маршрутом, что-то случается, и мне приходится коротать тут ночь. Будто колдовство какое-то. И больше всего я ненавижу коротать тут ночь в одиночестве. Если бы ты ехал со мной в одном поезде, но другим маршрутом, я никогда бы не предложила тебе выпить. И уж точно не стала бы со мной спать.
— А я-то уже подумал, что тебе этого на самом деле хотелось.
— Тот факт, что мне этого хотелось, не имеет никакого отношения к моему рассказу, — сказала она серьезно. — Просто, Брайан, эта история только началась. Что-то каждый раз приводит меня в этот город с определенной целью. Потерпи, со временем ты все узнаешь. Мы в одной лодке, и нам придется совершить это вместе.
Мне стало жутко, и я решил отшутиться в очередной раз.
— Мы пойдем гулять по ночному отелю и приманивать привидений остатками шампанского в бутылке?
— Не совсем. У каждого из нас есть история из прошлого, которой мы боимся. И у тебя, я уверена, тоже есть такая история. Иногда нужно освежать воспоминания. Для этого мы здесь. — Жаннет взяла свои наручные часы и, поднеся их к глазам, попыталась разглядеть время. — Без четверти два. Запомни. Это важно.
— А если я… не хочу освежать воспоминания?
— Я понимаю тебя. — Она взяла меня за руку и погладила пальцы. — Не волнуйся, я буду рядом.
Я тяжело вздохнул, но руку не убрал.
— Иногда люди становятся счастливее после того, как пропускают через себя прошлое, — сказала Жаннет.
Я предпочел промолчать.
— Прошлое — это хрупкая вещь, Брайан. Как дорогая хрустальная ваза. Маленькая неловкость — и она разбилась. Прошлое не прощает такого отношения. Ведь гораздо приятнее смотреть на хрустальную вазу, пусть даже она вызывает у тебя не очень приятные воспоминания, чем наступать на осколки. Это больнее. — Она снова погладила мою руку. — Завтра ты все узнаешь. А сейчас нам пора спать.
… Когда я проснулся, за окном темнело. Ответа на вопрос, как я умудрился проспать почти целый день, у меня не было. Я помнил, что где-то часов в десять утра просыпался, думал о том, что неплохо было бы перекусить, понимал, что для этого нужно заказывать завтрак и, разумеется, так ничего и не заказал. И сейчас готов был съесть целого барана, если бы мне его приготовили.
Жаннет до сих пор спала. Во сне она, как и все люди, выглядела иначе, не так, как в жизни — у нее было по-детски наивное лицо, она улыбалась и обнимала подушку Мне не хотелось будить ее: я поправил одеяло, которое она почти сбросила на пол, поднялся, взял сигареты и подошел к окну.
В сумерках город выглядел иначе — хотя я даже толком не смог разглядеть его вчера ночью. На вид это был обыкновенный провинциальный городок с узкими улочками и домами, которые словно склонились друг над другом — создавалось впечатление, что можно сделать шаг и оказаться на балконе соседа в доме напротив. Город напоминал мне Прагу, где я провел свой прошлый отпуск. Правда, Прага выглядела более европейской. Этот город нельзя было отнести к какому-то определенному типу городов — он выглядел чудным, и можно было подумать, что это не город, а отдельное государство. Крошечное, но зато имеющее свое лицо.
Теперь город не казался мне таким зловещим, как ночью. Мне до сих пор было не по себе, но сейчас к этому чувству прибавилось любопытство. Захотелось прогуляться и изучить местные достопримечательности. Если уж я тут застрял, то почему бы не провести время с пользой?
— Нет, и все же ты совершенно бессовестный. Мог бы что-нибудь накинуть для приличия.
Жаннет сидела на кровати и смотрела на меня. Я повернул голову в ее сторону.
— А ты знаешь, что до того, как придумали одежду, люди хорошо обходились без нее?
— Тогда не для приличия, а для того, чтобы не замерзнуть.
Я выбросил сигарету в окно и оделся.
— Вот. Теперь я выгляжу прилично, и мы можем пойти поесть. Я голоден как волк.
Жаннет потянулась. Похоже, на нее правила приличия не распространялись, так как одеваться она не торопилась.
— Может, мы совместим приятное с полезным и сходим в хороший ночной клуб?
— В этом городе есть ночные клубы? — съязвил я. — Хорошо. Мы пойдем в ночной клуб. В хороший ночной клуб.
Жаннет посмотрела на меня и улыбнулась.
— Не волнуйся, Брайан. Он тебе обязательно понравится.
— В этом городе есть ночные клубы? — съязвил я. — Хорошо. Мы пойдем в ночной клуб. В хороший ночной клуб.
Жаннет посмотрела на меня и улыбнулась.
— Не волнуйся, Брайан. Он тебе обязательно понравится.
— Не сомневаюсь. — Я помолчал, разглядывая ее. — И надеюсь, что там есть какая-то еда.
— Там есть все, что ты пожелаешь. Это необычный клуб. Я знаю, ты любишь необычное.
— Интересно, чем ты меня удивишь.
Она поднялась и, завернувшись в покрывало от кровати, направилась в душ.
— Все проще, чем ты думаешь, Брайан. Самое необычное находится у нас в голове. Надо просто уметь это оттуда достать.
… В клуб мы отправились пешком. В городе я не заметил никакого транспорта, но странным это не казалось. Несовременным — может быть, но в городскую атмосферу это вписывалось отлично. Я мог представить себе кебы или кареты на улицах, но с трудом мог вообразить проезжающий «Мерседес» или «Порше».
Ночь не опустилась, а буквально упала на город. Такое явление для Европы было необычным — быстро наступающую ночь я наблюдал разве что на Востоке, да и то в тех местах, которые по климату приближались к пустынному. Город, в котором я оказался, противоречил всем законам природы. Европа, но никакого транспорта — по крайней мере, его не видно. Крошечные отели, узкие улицы, плохое освещение. И, плюс ко всему прочему, темная ночь. И не просто темная, а черная. Как в пустыне. И почти ни одной звезды. Вот уж точно — Средневековье. Не хватает только инквизиторов, ведьм и врачей в черных «птичьих» масках, которые бродили по Европе во время эпидемий чумы. Даже у самого последнего смельчака сдали бы нервы. Но ведь люди тут как-то живут. Кстати, людей я пока что не видел, разве что нескольких — на вид они выглядели обычными горожанами, и привидений из Средних веков не напоминали.
— Мне одному кажется, что тут… жутковато? — подал голос я, когда мы вышли на освещенную улицу (мне не хотелось обсуждать подобные темы в темноте).
— Ночью тут на самом деле жутковато, — подтвердила Жаннет. — Жаль, что мы проспали весь день. Можно было бы прогуляться по городу. Я бы показала тебе свои любимые места.
— Ты так хорошо знаешь город?
— О да. И любимых мест у меня много. К примеру, кладбище. Ты любишь кладбища?
Я выдержал красноречивую паузу.
— Никогда не замечал за собой особой любви к ним.
— А жаль. Кладбище прекрасно.
— Придется поверить тебе на слово. Надеюсь, сейчас на кладбище ты меня не поведешь.
— Можно. Оно рядом.
— Мне больше по душе идея с клубом.
Жаннет сбавила шаг и огляделась, а потом кивнула куда-то вбок.
— Нам сюда.
В клубе тоже царила старомодная атмосфера. Тут было сумеречно, пахло алкоголем, духами и табачным дымом. Мы присели за один из круглых деревянных столиков неподалеку от сцены, где кто-то танцевал (если бы в зале было чуть светлее, то я смог бы разобрать, кто это).
— Как обычно, — сказала Жаннет подошедшем официанту, лицо которого в темноте я тоже разглядеть не смог, и перевела взгляд на меня. — Тебе тут нравится? Что там танцует эта девушка?
— Не знаю, — признался я. — Я не вижу даже силуэта этой девушки.
— Неправда. Смотри лучше. И не забудь прислушаться.
Я пожал плечами, будто желая сказать, что света от этого не прибавится, и посмотрел в сторону сцены. И через несколько минут я был уверен в том, что танцовщица — полноватая брюнетка (из тех, кого полнота не только не портит, но и украшает), и что танцует она танец живота. Танцует профессионально, совмещая его со стриптизом — пошловатое развлечение для жителей Востока и экзотическая диковинка для европейцев.
— Это Нура, — сообщила мне Жаннет. — Если хочешь, я вас познакомлю. Она тоже замужем, как и жена твоего друга.
— Жена моего друга? — не понял я.
— Та, с которой ты спал.
Ровно пару секунд я прокручивал в голове наш вчерашний разговор, а потом вспомнил, как Надья танцевала мне танец живота, и тоже совмещала его со стриптизом.
— Я понял, — заговорил я. — Нет, не стоит нас знакомить.
— Но ты увидел, что она танцует и как она танцует. Что еще у тебя в голове?
Я рассмеялся.
— Это что, заколдованное место? Все, что я захочу, исполнится?
Жаннет легко покачала головой.
— Скорее, исполнится то, чего ты по-настоящему хочешь. Но так бывает не только здесь, так бывает и в жизни. А вот и наш заказ.
Официант поставил на стол бутылку вина, два бокала и небольшую плоскую коробочку, инкрустированную зеленым камнем.
— Вино? — спросил я, оглядывая бутылку. — Что же, пусть будет вино. Это безопаснее, чем шампанское.
Жаннет подвинула коробочку к себе, открыла ее и достала оттуда трубку.
— Хочешь забить сам? Или доверишь мне?
— Никогда не видел, как женщины забивают трубку. Так что я посмотрю, если позволишь.
Она выложила на стол еще одну коробочку, поменьше, на этот раз, черную, и чуть подалась вперед, изучая бурые комочки опиума.
— Думаю, тут хватит даже на две трубки, — вынесла она вердикт, подхватывая комочки тонкой иглой и складывая их в углубление трубки. — Это будет замечательная ночь.
— Теперь я знаю, что для того, чтобы тебе подали наркотики прямо, не обязательно ехать в Амстердам.
— Конечно, не обязательно. — Жаннет чиркнула спичкой. — Амстердам — скучный город. И там некрасивые кладбища. Раскуривай.
Минут через пять мы уже дымили трубкой, передавая ее друг другу через две затяжки. А минут через десять-пятнадцать я уже и думать забыл о том, что застрял в чужом городе и, вероятно, опоздаю на пресс-конференцию. Сознание сначала сузилось до пределов комнаты, а потом стало бесконечно широким — я мог оказаться сейчас в любой точке мира, если бы захотел. Достаточно было щелкнуть пальцами. Или даже не щелкать пальцами, а закрыть глаза и представить себе то место, где я хочу оказаться. Жаннет, судя по всему, испытывала похожие ощущения другой реальности — она смотрела на меня, легко щурясь от висевшего в воздухе сладковатого дыма, и улыбалась, а потом взяла мою руку в свою.
— Ведь правда, тут чудесно, Брайан? — спросила она.
— Да. Наверное, герои Оскара Уайльда испытывали похожие ощущения, когда курили опиум.
— Насколько мне известно, все испытывают разные ощущения. Но, наверное, что-то похожее все же есть. Посмотри на часы.
Я бросил взгляд на наручные часы.
— Час ночи. Нам пора домой?
— Нам пора перейти ко второй части вечера. То есть, к тому, зачем мы сюда пришли. Пойдем.
В темном коридоре наверху пахло пылью и чем-то горьким. Мы прошли мимо двух рядов одинаковых дверей без номеров и каких-то отличительных знаков. Жаннет остановилась перед одной из них и, достав из кармана ключи, отперла ее.
— Нам сюда, — сказала она.
Пока я пытался разглядеть комнату, моя спутница зажгла свечу и поставила ее на низкий стул у кровати. Впрочем, это нельзя было назвать даже комнатой. Скорее, это была каморка. Тут была только вышеупомянутая кровать, стул рядом с ней, небольшой стол с креслом и умывальник в углу. На стене прямо напротив двери висело большое зеркало. Жаннет подошла к нему и оглядела себя.
— Здесь Жак провел последние годы своей жизни, — сказала она. — Он много работал — писал каждый день по нескольку листов.
— Он был писателем?
— Да. Его смерть сделала ему отличную рекламу. Книги продаются до сих пор. А в этом номере живут его призраки. Точнее, его герои. Те, о которых он так и не написал. Он всегда говорил мне, что те герои, о которых ты не пишешь, умирают, превращаются в призраков и следуют за тобой. Поэтому всегда надо заканчивать то, что ты начал писать.
Я заметил картину над кроватью и подошел для того, чтобы разглядеть ее повнимательнее. Это был «Сон Диккенса» — писатель спал в кресле за своим письменным столом, а вокруг роились его герои.
— Картина символична, что ни говори. — Я сделал паузу, приблизившись еще на пару шагов к кровати, и посмотрел на бурое пятно на стене под картиной. — А это что такое?
— Это то, что осталось в этой комнате от Жака, — ответила Жаннет. — Он застрелился здесь. На кровати. А на следующий день его нашла женщина, которая тут работает. Разумеется, спасти его было нельзя. Да он и не хотел, чтобы его спасали. Иначе бы сделал так, чтобы его в последний момент спасли.
— Почему ты думаешь, что он застрелился потому, что вы переспали?
Жаннет почти неслышно вздохнула.
— Я знаю только одно — он был моим последним родственником. Теперь я одна на этом свете. Впрочем, это к лучшему. Когда ты один, ты знаешь, что должен полагаться на себя.
— В этом ты права. — Я попытался отвести глаза от бурого пятна на стене, но у меня ничего не получалось — мой взгляд был прикован к этому месту. — Если на улице было жутко, то тут жутко вдвойне. Может, мы спустимся вниз и… — Я хотел сказать «и допьем вино», но заметил, что Жаннет принесла бутылку с собой, не забыв прихватить и коробочку с «зельем». — И… проведем время в более расслабляющей атмосфере?