Кажется, Эдита Станиславовна тоже волновалась, хотя старалась не показывать вида. Несколько раз она посматривала на телефонный аппарат, стоявший в углу на специальном столике, но, по-моему, никак не могла решиться позвонить. Ее, наверное, сдерживало присутствие мужа.
Но делать было нечего. Не могла же я просто встать и откланяться. Тем более что вечер все равно был потерян. Я решила подождать — вдруг Адам Станиславович все-таки явится попозже.
Пиршество в основном завершилось, мужчины предложили Эдите Станиславовне не торопиться с тортом, выпили еще по одной и закурили. Бородатый Макс попросил вдруг гитару и, глядя на меня безумно-отчаянными глазами, хрипло спел какую-то мужественную песню. После его вокала я вспомнила песенку про девчонку с почти ностальгической теплотой.
Как ни странно, морской волк Пашков тоже спел — к моему удивлению, не о море, а о тундре, о сторожевых собаках и вертухаях. Не люблю блатных песен, но эта удивительно подходила к обветренному, покрытому шрамами лицу Пашкова. Она с ним органично сочеталась. Хотя минуту назад я даже в мыслях не держала ничего похожего. Тяга моряка к блатной романтике была настоящим открытием для меня. Во всяком случае, я была заинтригована.
Но, спев одну песню, Пашков этим удовлетворился и вернулся к праздничному столу, чтобы подкрепиться. Его крепкие челюсти опять занялись пережевыванием пищи, и никаких комментариев к песне не последовало.
Мне захотелось расспросить Эдиту Станиславовну об этом странном человеке, да заодно уточнить, появится ли наконец ее брат, но она как раз отлучилась на кухню, уведя с собой окутанную сигаретным дымом Регину. Безумный Макс, видимо, почувствовал мою холодность и нехотя поплелся вслед за подругой.
Я попала в распоряжение хозяина дома, который со значительным видом предложил мне продегустировать какой-то уникальный армянский коньяк, который ему достали по великому блату.
— Все, что вы видите на полках специализированных магазинов, дорогая, — авторитетно сообщил он, — не более чем вульгарная подделка. Достать настоящий коньяк — еще большая проблема, чем двадцать лет назад! Кроме знакомств нужно иметь настоящее чутье. Оно у меня есть! Убедитесь сами!
Меня не слишком волнует выпивка и все, что с ней связано, но, чтобы не огорчать хозяина, пришлось пригубить его уникального напитка и изобразить восхищение.
— Недурно, да? — самодовольно улыбнулся Кавалов и положил в рот ломтик лимона.
Полагая, что сеанс дегустации окончен, я поставила на стол рюмку, но Виктор Алексеевич тут же сказал:
— Почему вы не берете лимон? Это отличные лимоны!
Будто я сомневалась в качестве его лимонов!
— Спасибо, не хочется, — кротко сказала я.
— Вы не любите лимонов? — поразился Кавалов. — Это глубочайшая ошибка. Лимоны очищают организм. Я непременно съедаю один лимон в день, — строго добавил он, глядя мне прямо в глаза. — Вы серьезно не любите лимонов?
— Не замечала за собой такого пристрастия, — скромно ответила я. — Предпочитаю кофе.
Кавалов осуждающе покачал головой.
— Кофе разрушает организм! — категорически заявил он. — Портит кожу, изнашивает сосуды и губит печень. Рекомендую вам отказаться от этой бессмысленной привычки. Правда, мы, работники телевидения, тоже иной раз подстегиваем себя кофе. Но я лично разрешаю себе не более чашки в день, и непременно из своих собственных запасов. То, что продается в магазинах, — просто отрава! Мне кофе привозит мой кузен Игорь Николаевич, из-за рубежа, подлинный, в зернах!
— Игорь Николаевич ходит в дальние плавания? — поинтересовалась я, радуясь возможности перевести разговор на другие рельсы. — Он на военном или на торговом флоте?
— Он коммерсант, — улыбнулся Кавалов. — Плавает под разными флагами. Сейчас это реально. Команда нанимается на службу какой-нибудь компании и бороздит океан… Если компания солидная, иногда это даже выгодно. Но бывает, что все лопается и наши коммерсанты остаются с носом… А иногда груз арестовывают в каком-нибудь порту, и все как бы повисает, правда, Игорь? Расскажи, как вы два месяца торчали в Лаосе! Представляете ситуацию? — с довольным смехом обратился он ко мне. — Жрать нечего, денег нет, моему бедному братцу приходилось питаться корабельными крысами! То-то он старается сейчас отъесться!
Пашков посмотрел в сторону брата, прищурив глаз, и продолжал невозмутимо жевать. Только вытерев наконец рот салфеткой, он спокойно заметил:
— Ты все перепутал. Мы ели не крыс, а летучих мышей. У них мясо нежное, но они так отвратительно пищат, когда перекусываешь им горло!
Кавалов брезгливо поморщился.
— Фу, какая мерзость! Оставил бы ты при себе эти подробности! Все-таки ты не в кубрике или на этом, как его, камбузе! Здесь женщины!
— Не я начал, — заметил Пашков, мрачновато усмехаясь.
Мне показалось, что между братьями растет некое невидимое напряжение, готовое вот-вот дать искру. Эдита Станиславовна принимала желаемое за действительное, когда называла свою компанию симпатичной. Похоже, у ее супруга натянутые отношения существовали не только с Адамом Станиславовичем, но и вообще со всеми, кто попадал в его поле зрения. В этом не было ничего удивительного — судя по всему, Виктор Алексеевич относился к тому типу людей, который социальные психологи именуют претензионистами. Ему постоянно требовалось доказывать собственную исключительность, а для этого приходилось выставлять окружающих дураками. Надо сказать, он здорово поднаторел в этом занятии, но даже дураки с предубеждением относятся к подобному таланту.
К счастью, меня выручила наконец сама хозяйка. Она вернулась в общество и тут же увела меня с собой, как она выразилась, — посекретничать.
Я последовала за ней с большим облегчением, но тут же нарвалась на новое испытание, от которого, как мне казалось, удалось так удачно отвертеться. Оказалось — не удалось.
Эдита Станиславовна привела меня в уютную светлую комнату, которую называла будуаром, и заставила просмотреть толстенный семейный альбом в синем сафьяновом переплете. Передо мной промелькнули десятки чужих лиц — мужских и женских — старательно улыбающихся и пристально таращившихся в объектив. Здесь были какие-то дядьки, тетки, троюродные племянники и просто одноклассники. Кстати, выяснилось, что в молодости Эдита Станиславовна была очень хорошенькой, а ее брат в свое время был худощавым, спортивным молодым человеком с прекрасной шевелюрой и энергичным лицом белозубого викинга. Ничего, кроме неясной печали, эти фотографии у меня не вызывали, но Эдита Станиславовна перебирала их с большим удовольствием, попутно рассказывала мне о вехах своей жизни.
Меня привлекла только одна фотография, на которой все лица были мне знакомы. Она была сделана любителем и особым качеством не отличалась. Зато можно было ясно рассмотреть сидящих за столом всех троих — Адама Станиславовича, Виктора Алексеевича и Пашкова. Они сидели плечом к плечу и лучезарно улыбались в объектив.
— Это фотография двухлетней давности, — вздохнула хозяйка. — Новый год. Мы отмечали его у брата. Тогда еще Адам собирал у себя гостей… Увы, потом он решительно отказывался видеть у себя Игоря Николаевича, да и я с мужем… Ну, я вам говорила.
— А какая причина? Почему он так невзлюбил Игоря Николаевича? — полюбопытствовала я.
— Вы знаете, — трагическим шепотом произнесла Эдита Станиславовна. — Игорь Николаевич вообще человек сложный! Скажу вам по секрету, у него была бурная молодость! Он связался с плохой компанией. Представляете, знал всех бандитов в Тарасове! Ну, это было, слава богу, так давно… Наверное, тех людей и в живых уж не осталось. Игорю Николаевичу повезло — ему удалось порвать со своим прошлым, он пошел учиться, стал моряком… Но старые привычки нет-нет, а дают о себе знать. Адам Станиславович этого ужасно не любит. А кроме того, в тот новогодний праздник у них произошла какая-то неприятная история. Не спрашивайте меня, что случилось, — я ничегошеньки не знаю! Вообще, на эту тему у нас не принято говорить. Просто Адам старается избегать конфликтов с Игорем Николаевичем…
— Поэтому он и сегодня не пришел? — спросила я.
— Ах, нет-нет! — воскликнула Эдита Станиславовна. — Я сама теряюсь в догадках. Тут что-то другое… вы не думайте — они поддерживают отношения — ну, как это принято у цивилизованных людей, разговаривают, здороваются…
— Как-то у вас все сложно! — вырвалось у меня. — Вы, наверное, постоянно ощущаете себя между двух огней?
— Ну что вы! Стоит ли принимать близко к сердцу причуды мужчин? — ответила Эдита Станиславовна. — Я их каждого по-своему люблю и не обращаю внимания на их взбрыки. Рано или поздно все утрясется, поверьте мне!
— Однако же Адам Станиславович так и не пришел, — заметила я.
— Однако же Адам Станиславович так и не пришел, — заметила я.
— Может быть, его что-то задержало? — неуверенно произнесла Эдита Станиславовна. — Вы огорчены? Право, не стоит! Давайте лучше послушаем музыку! — неожиданно предложила она, загадочно улыбаясь. — Угадайте, кто моя любимая певица?
— Пугачева! — брякнула я, не подумав.
Эдита Станиславовна укоризненно покачала головой.
— Неужели не догадались, милочка? — умоляюще проговорила она. — Но это же так просто! Ну, хорошо, подскажу вам — мы с этой прекрасной певицей полные тезки… ну же!
— Неужели Пьеха? — сказала я. — И как это я сразу не сообразила!
— Ну конечно! — расцвела Эдита Станиславовна, бросаясь куда-то в угол, где стояла застекленная тумбочка. — У меня есть все ее пластинки, даже самые старые… А вы любите Пьеху?
— Боюсь, я несколько опоздала, — с сожалением ответила я. — В дни моей молодости Пьеха не была уже столь популярна.
— И напрасно! — с неожиданной неприязнью произнесла Эдита Станиславовна. — Настоящий талант никогда не теряет актуальности! Впрочем, если эта музыка оставляет вас равнодушной — я не настаиваю…
— Но я просто имела в виду… — начала оправдываться я, поняв, что наступила Эдите Станиславовне на любимую мозоль. Не знаю, удалось ли бы мне выкрутиться из этого неловкого положения, но меня спас Кавалов. Он вдруг заглянул в комнату и довольно холодно сообщил своей супруге:
— Подойди к телефону! Там твой братец желает услышать твой голос.
Эдита Станиславовна растерянно улыбнулась и устремилась вон из комнаты, что называется, подобрав юбки. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Разумеется, я тут же оказалась под опекой Кавалова, который пренебрежительно заметил:
— Моя дражайшая половина, наверное, утомила вас всякой чепухой. Удивительно, какими пустыми созданиями могут быть иной раз женщины! Видимо, единственное их предназначение — продление рода человеческого — убедился в этом на собственном горьком опыте! — Он самодовольно рассмеялся. — К вам это, конечно, не относится, вы — деловая женщина. Но посмотрите на мою супругу — годами ишачить на этого выжигу, собственного братца! Для этого надо быть поистине без царя в голове! Подбирать те жалкие крохи, которые этот гарпагон выделяет от своих щедрот! Вы можете это понять? Я не могу. Может быть, вы сумеете убедить ее?
Мне уже делалось тошно. Симпатичная компания достала меня уже до самых печенок. Судя по всему, Адам Станиславович оказался умнее меня и решил проигнорировать званый вечер. Пора было и мне сматывать удочки. Я мило улыбнулась и сказала:
— Непременно попробую как-нибудь переубедить вашу супругу! В самом деле, пусть сменит обстановку. Например, займется экстремальными видами спорта. Бертольдов, я думаю, охотно составит Эдите Станиславовне протекцию. Адам Станиславович просто умрет от зависти. Ну, как вам моя идея?
Кавалов на секунду опешил, поднял вверх брови, но потом все-таки заставил себя расхохотаться.
— А вы — тонкая штучка! — одобрительно заметил он. — Признаться, недооценил вас… Однако, знаете ли, это самое простое — отделываться от философских вопросов иронией. Женский пол — категория парадоксальная…
— Странный какой-то у нас с вами разговор получается, — сказала я. — Вроде женский день… Я могла бы рассчитывать на снисхождение…
Кавалов сверкнул очками и открыл рот, собираясь изречь что-то веское, но в этот момент его супруга, разговаривавшая по телефону, так ахнула, что всеобщее внимание моментально устремилось в ее сторону.
— Ну что там такое? — с досадой пробормотал Кавалов, отступая от меня на шаг.
Эдита Станиславовна положила трубку и обернулась к гостям. Лицо ее казалось сейчас растерянным и жалким. Обведя всех испуганным взглядом, она пролепетала:
— У Адама опять неприятности! Под утро кто-то ломился в магазин. Разбили стекло в двери. Опять сработала сигнализация, опять приезжала милиция, а сегодня он полдня провел в отделении, полдня искал, кто вставит стекло… теперь у него поднялось давление, он просто никакой… Я сейчас же должна к нему поехать!
— Злоумышленника поймали? — деловито осведомился Бертольдов.
— Ну что вы говорите, Макс? — с упреком отозвалась Эдита Станиславовна. — Когда это у нас кого-нибудь ловили?
Пашков молча слушал, приподняв левую бровь. Лицо его было бесстрастно. Трудно было понять, радует его или огорчает эта новость.
— Адам в своем репертуаре! — провозгласил Кавалов, воздевая руки к небу. Весь город отмечает праздник, и только у него бедлам и форс-мажор! Можно подумать, что мы живем в Чикаго времен «сухого закона». А ты, конечно, сейчас опять будешь страдать и утирать его крокодиловы слезы! Добро бы, от этого толк был! Но ведь ты даже спасибо не дождешься. Между прочим, твой Адам кому-то, видно, здорово насолил, если ему устроили такую веселую жизнь!
— Ну что ты говоришь? — сквозь слезы пробормотала Эдита Станиславовна. — Адам никому не делает зла! За что его третировать?
— Я тебе миллион раз говорил, — назидательно произнес Кавалов. — Доиграется твой братец! Думаешь, никто не знает… — тут он вдруг осекся и невольно оглянулся на меня.
Я сделала вид, что сплю с открытыми глазами. Тем не менее Кавалов не стал развивать свою мысль.
— В общем, дело твое, но мое мнение ты знаешь — бросай этот магазин к чертовой матери! Пусть твой братец один повертится! А моей дочери чтобы там и ноги больше не было, слышишь?!
— Это и моя дочь, между прочим! — обиженно всхлипнула Эдита Станиславовна.
— Тем более! — отрезал Кавалов.
Возникла неловкая пауза. Все как-то сразу почувствовали себя здесь лишними. Даже у Эдиты Станиславовны был вид провинциальной девчонки, заблудившейся на столичном вокзале. Один Пашков как ни в чем не бывало опять что-то жевал.
— Пожалуй, мне пора! — решилась я прервать молчание.
Мое замечание всех расшевелило. Задев крепким бедром стол, поднялся экстремал Макс и громогласно объявил:
— Ну, раз пошла такая пьянка… Как говорится, пора и честь знать! Наше вам за хлеб за соль!
Следом за ним поднялась и Регина, пожалуй, впервые за вечер открывшая рот.
— Правда, мы пойдем! Уже поздно…
— Да вот, я так и знал! — сердито процедил Кавалов. — Уж что-что, а испортить праздник — это твой братец умеет! Ну что ж, не смею никого задерживать! Все равно в этом доме сегодня ждать уже нечего. Как говорится, где стол был яств — там гроб стоит. Приношу свои глубокие соболезнования!
В свои слова он вложил изрядную долю сарказма, направленного в основном против собственной супруги. Однако Эдита Станиславовна, поникшая, расстроенная, вряд ли могла сейчас по достоинству оценить его старания. С трудом вырвавшись из глубокой задумчивости, она вдруг махнула рукой и сказала:
— Ах, я тоже ухожу! Ты как хочешь, а я должна увидеть брата!
— Я не попрусь сейчас в гараж, даже не надейся! — злорадно сообщил Кавалов.
— Ах, я доеду на троллейбусе! — сказала Эдита Станиславовна. — Или возьму такси!
— Могу вас подвезти, — предложила я.
Эдита Станиславовна признательно мне улыбнулась. Это почему-то окончательно взбесило Кавалова. Он трясущимися руками выхватил из кармана пачку сигарет и крикнул:
— Прекрасно! Я поеду! Сяду за руль в нетрезвом виде — ради бога! Ради своего замечательного родственника я готов на любые жертвы! Извольте!
Атмосфера накалялась. Сладкая пара — экстремал и художница — под шумок предпочли улизнуть, наскоро попрощавшись. Хозяйка неожиданно начала беззвучно, но обильно лить слезы. Кавалов, избегая смотреть по сторонам, курил сигарету, часто и лихорадочно затягиваясь.
Я и не заметила, как со мной рядом оказался Пашков. Взяв меня под локоть железной рукою, он негромко сказал мне на ухо:
— Предлагаю покинуть этот дом! Я знаю, что теперь начнется. Полчаса они будут обвинять друг друга в смертных грехах, а следующие полчаса клясться в вечной любви. Зрелище почти невыносимое.
Я решила прислушаться к его словам. Супруги Каваловы, действительно, сосредоточились друг на друге, практически перестав замечать все вокруг. По-моему, они даже не расслышали моего «до свиданья».
Мы с Пашковым выбрались на улицу. Тихий переулок неподалеку от телестудии был освещен мягким светом ночных фонарей. По черному небу плыли разорванные в клочья тучи. Из разрывов выглядывали слабые звезды. У ветра был особенный, весенний запах.
— Я вас провожу! — уверенно заявил Пашков.
— Меня не стоит провожать, — заметила я. — Вы уже слышали — я на машине.
— Тогда проводите вы меня, — нисколько не теряясь, сказал морской волк. — Время позднее, общественный транспорт ходит из рук вон плохо. Пожалейте скитальца.
Он говорил небрежно, беззастенчиво уставившись мне прямо в глаза. Такая уверенность мне не слишком-то понравилась, но я не нашла веского повода отказать. Однако решила держаться с этим морячком посуше.