– Да, – кивнул эксперт, – и я думаю, что вы можете выдать ему заграничный паспорт. Он никуда не убежит, в лучшем случае уедет к себе в Хорватию или в Германию, где у него живет подруга. А если в ходе расследования неожиданно окажется, что именно он виноват, его легко можно будет найти.
– Хорватия не выдаст его Сербии, – напомнил Вукославлевич.
– Тогда будет международный скандал, и всем станет понятно, кто именно был заинтересован в срыве переговоров и кто может стоять за убийством вашего вице-премьера. Насколько я понял, такой вариант будет почти идеальным для официального Белграда.
Вукославлевич взглянул на ухмыляющегося Бачановича и покачал головой:
– Вы не совсем адекватно поняли нашу политику и наши пожелания, господин эксперт. Мы не хотим никого обвинять, хотим всего лишь добиться истины.
– Поэтому я считаю, что паспорт Зорану надо вернуть. На мой взгляд, он не мог быть убийцей своего отца.
– Почему? У вас есть доказательства?
– Его привезла в этот особняк машина отца. Она могла не приехать, и тогда он не оказался бы в этом здании ни при каких обстоятельствах. Охрана его просто не пропустила бы. Это во-первых. Во-вторых, он приехал за деньгами, которые отец должен был ему дать. Согласитесь, глупо получить деньги и тут же душить собственного отца. И наконец, в-третьих. Судя по всему, это преступление было очень хорошо продумано и осуществлено. А молодой Зоран Баштич на роль хладнокровного убийцы явно не подходит.
– Почему не подходит? – поинтересовался Вукославлевич. – Ему дали мало денег, он поспорил с отцом, между ними возникла ссора, и он – возможно, в состоянии аффекта – задушил своего отца. В моей практике было несколько подобных случаев.
– Тогда Зоран – абсолютный идиот, – сказал Дронго, – а мне он показался вполне нормальным человеком. Ведь он поднялся в апартаменты отца сразу после Даниэлы и видел охранника, сидевшего у дверей. Отцу достаточно было громко крикнуть, чтобы охранник ворвался к нему на помощь. Уже не говоря о том, что главным подозреваемым стал бы сам Зоран, который последним входил к вашему вице-премьеру.
– Он мог напасть внезапно, – не сдавался Вукославлевич.
– В таком случае кто позвонил Петковичу примерно через час? Или Зоран решил так отчаянно рискнуть, не понимая, что его могут разоблачить? И если это заранее спланированное убийство, то почему в последний момент алиби Зорану обеспечивается таким глупым и непродуманным ходом? И учтите, что я еще не говорю о моральной составляющей этого дела. Обвинять сына, пережившего потерю отца, по меньшей мере аморально. Судя по всему, за последние годы они достаточно близко сошлись с отцом, он даже познакомил его со своей девушкой, живущей в Германии.
– Вы меня не убедили, но я передам ваши слова в наше министерство иностранных дел, – согласился Вукославлевич. – Однако, выгородив Зорана, мы не приблизились к раскрытию преступления и не знаем имя убийцы. Не забывайте, что вас пригласили в Белград не адвокатом Зорана, а в качестве эксперта, который должен попытаться найти конкретного убийцу. Мы до сих пор не можем понять, как произошло это загадочное убийство.
– Именно этим я сейчас и занимаюсь, беседуя с господином Бачановичем, – напомнил Дронго.
– В таком случае успехов вам, – поднялся Вукославлевич и быстро вышел из кабинета.
– Пусть почувствует, как сильно они меня прессовали, – со злорадной улыбкой произнес Бачанович.
– Вы учились с ним вместе? – спросил Дронго.
– Да, в одной группе на юридическом факультете. Он был нашим старостой и учился лучше всех. А потом успел еще защитить диссертацию. Петр всегда был лучшим в нашей группе и первым занял такой важный пост.
– Вы тоже считаете, что я напрасно «выгораживаю» Зорана?
– Я считаю, что вы слишком самоуверенны. А если окажется, что это он каким-то образом причастен к убийству? После одного-единственного разговора составить себе мнение о человеке! Боюсь, ваша самоуверенность вас подведет.
– Это не самоуверенность, Бачанович, это мой опыт. Двадцатичетырехлетний молодой человек вырос во вполне обеспеченной и интеллигентной семье. Его дед сейчас вице-спикер хорватского парламента, а мать достаточно быстро вышла замуж за известного врача, с которым живет уже шестнадцать лет. И мальчик рос в такой семье. Последние годы он учился в Германии. И вы хотите, чтобы я поверил, что такой молодой человек мог хладнокровно спланировать и осуществить убийство своего отца?
– Я не говорил про убийство. Я сказал, что он мог быть каким-то образом причастен. А если мы его выпустим, то обратно уже не получим.
– И тем не менее я бы предложил рискнуть. Он и так достаточно потрясен смертью отца, чтобы еще так долго держать его под домашним арестом.
Бачанович промолчал, решив дальше не спорить. Они уточнили еще несколько моментов по протоколам допросов, и в десятом часу вечера бывший руководитель следственной группы наконец уехал домой. Когда он ушел, Орлич тяжело вздохнул.
– Он очень самолюбивый человек, и ему непросто соглашаться с вашими методами работы. Многие годы он считался одним из лучших следователей в нашей стране.
– Думаю, что он и сейчас один из лучших, – задумчиво произнес Дронго, – но профессия наложила на него свой неизгладимый отпечаток. Он стал подозрительным, нетерпимым, болезненно переживающим за успехи своих товарищей, не соглашающимся ни с чьим мнением, упрямым и жестоким. Все эти частности, накапливаясь, привели его в конце концов к ошибкам, допущенным во время расследования именно этого дела. Что у нас на завтра?
– Утром в десять приедет Даниэла Милованович. Потом в двенадцать мы поедем в тюрьму к арестованному Николичу. В три часа у нас встреча с Недичем, – сообщил Павел Орлич, просматривая свои записи.
– А Петкович и его супруга?
– Они будут в Белграде только завтра вечером, и мы сможем встретиться с ними послезавтра.
– Где они находятся?
– Насколько мне удалось выяснить, супруга Петковича была в Вене, но должна вернуться уже сегодня ночью. У них там учится дочь. А сам Петкович находится на переговорах в Лондоне и завтра вечером вернется вместе с нашей официальной делегацией. Поэтому встречу с ними назначили на послезавтра, я уже предупредил господина Петковича.
– Очень хорошо, – сказал Дронго. – Кажется, мы сегодня засиделись. Идемте ужинать, я вас приглашаю, иначе скоро свалимся от голода и усталости.
В свой номер он вернулся, когда на часах было двадцать минут двенадцатого. И почти сразу раздался телефонный звонок.
– Господин Дронго? – услышал он незнакомый голос, говоривший по-русски, но с характерным сербским акцентом. – Не нужно влезать туда, куда вам не стоит влезать. Это может быть опасно. – И трубку тут же повесили.
Дронго невесело усмехнулся. Прошло только два дня, а он уже нажил себе непонятного врага. Интересно, куда он не должен влезать? Нужно было потребовать у позвонившего более конкретных объяснений. С этой мыслью Дронго и улегся спать.
Глава седьмая
Утром он проснулся раньше обычного, вспоминая про звонок неизвестного. Либо это был кто-то из соратников Марко Бачановича, либо звонили по поручению прокурора Вукославлевича. В обоих случаях это неприятный звонок, который он обязан иметь в виду во время дальнейшего расследования. Приняв душ, побрившись, он успел позавтракать до приезда Павла Орлича, которому решил ничего не говорить об этом неприятном звонке. В прокуратуре они появились ближе к десяти часам утра, и им почти сразу сообщили, что пришла вызванная на допрос Даниэла Милованович. Орлич позвонил и попросил выдать ей пропуск. Через десять минут в их кабинет вошла высокая молодая женщина с широкими плечами, какие бывают обычно у профессиональных пловчих. Она была одета в серый костюм с короткой юбкой, в руках – сумочка известной немецкой фирмы, специализирующейся на кожаных вещах, с характерной буквой «А». Светлые волосы, собранные в своеобразную гриву, голубые глаза, приятные черты лица. Такая женщина могла понравиться не только погибшему вице-премьеру. Она энергично пожала руку Дронго, кивнула Орличу, которого, очевидно, уже знала по предыдущим допросам, ведь он входил в группу Бачановича, и, не дожидаясь приглашения, уселась на стул.
– Даниэла Милованович, – представилась она.
– Меня обычно называют Дронго, – произнес он свою характерную фразу, с которой обычно начинал знакомство.
– Разрешите закурить? – спросила Даниэла. По-русски она говорила неплохо.
– Откуда вы знаете, что я говорю по-русски? – уточнил Дронго и добавил: – Пожалуйста, курите.
– В кабинете министров, откуда меня попросили уйти, все знают, что для расследования убийства господина Баштича будет приглашен известный эксперт из России. Откуда еще могут пригласить к нам независимого эксперта? – усмехнулась Даниэла, доставая сигареты. – Из Германии нельзя, из Америки тоже нельзя. Либо из Франции, либо из России. – Щелкнув зажигалкой, она затянулась.
– Боюсь, что ваши коллеги ошиблись. Хотя я действительно хорошо владею русским и не говорю по-французски, к моему большому сожалению, так как всегда завидовал тем, кто знает этот язык.
– Я говорю по-французски, – улыбнулась Даниэла, – еще по-английски, немецки, венгерски. Хотя венгерский и английский знаю гораздо хуже французского и немецкого.
– По-русски вы тоже говорите неплохо.
– Стараюсь. Он похож на сербский, и его учить было гораздо легче.
– А зачем вы учили русский?
– У нас в стране многие знают русский язык, а в Венгрии, где я работала, у меня был русский друг. Никита Тихонов. Может, вы слышали, он был одним из ведущих специалистов по венгерскому фольклору?
– Вы занимались фольклором?
– Нет. Это он занимался фольклором. А я была специалистом в области туристического бизнеса. Сначала в Германии и Австрии, а потом в Венгрии, куда меня отправили уже в качестве официального представителя известной немецкой туристической компании. Вы спрашиваете для того, чтобы узнать или проверить мои данные? Меня об этом уже несколько раз расспрашивали, и все мои ответы есть в протоколах допросов.
– Я читал эти протоколы, – сообщил Дронго, – и шесть лет назад вы вернулись обратно в Белград. Можно узнать, почему?
– Решила, что нужно заканчивать с кочевой жизнью. Тридцатилетней женщине надо уже как-то определяться в этом возрасте, и я вернулась в Сербию.
– И почти сразу устроились в министерство иностранных дел, – напомнил Дронго.
Даниэла потушила сигарету, взглянула на него и с некоторым любопытством и вызовом в голосе произнесла:
– Да, устроилась, полагаю, что вы точно знаете, что протекцию в моем трудоустройстве оказал господин Предраг Баштич, из-за которого я, собственно, и вернулась в Сербию.
– Это было в две тысячи пятом году? – уточнил Дронго.
– Да, весной я вернулась, а уже осенью пошла работать в МИД. Конечно, он помог мне с устройством на работу, но я не думаю, что в Белграде можно найти столько специалистов, хорошо знающих Германию, Австрию, Венгрию и владеющих сразу несколькими иностранными языками. Так что я оказалась достаточно востребованным специалистом.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся Дронго, – но меня больше интересует две тысячи седьмой год, когда ваш патрон женился на Шарлотте Хейнкесс и получил назначение послом в Германию. Как вы на это отреагировали?
Даниэла достала еще одну сигарету. Снова щелкнула зажигалкой.
– Странно, – произнесла она несколько изменившимся голосом, – такие вопросы мне раньше не задавали. Вы, очевидно, больше психолог, чем сыщик?
– А разве одно не связано с другим?
– Да, верно. Настроение было, конечно, плохое. И реакция не совсем нормальная. Я строила какие-то планы в отношении Предрага Баштича. Он был разведен, делал хорошую карьеру, все знали, что его должны куда-то послать. К тому же он достаточно состоятельный человек, и летом две тысячи пятого года мы даже поехали вместе отдыхать на Маврикий. Но потом он выбрал себе в супруги эту немецкую «вешалку». И мне пришлось смириться.
– Разве вы не знали, что он с ней встречается?
– Он встречался со многими женщинами, – усмехнулась Даниэла. – Есть такие мужчины, которые органически не способны сохранять верность. Не потому, что плохие или их не устраивает что-то в их подругах. Они просто физически не могут оставаться верными одной женщине. Им нужны постоянные победы, постоянные новые впечатления, новые завоевания. Это как часть их жизни, без которой они не могут существовать. Я быстро поняла, что Предраг был именно таким мужчиной, и поэтому успокоилась.
– И вы не отправились за ним в Германию?
– Нет, не отправилась. Когда он женился, у меня в Белграде появился друг, с которым у меня к тому времени сложились достаточно тесные и хорошие отношения.
– И кто это был?
– Нет, не могу сказать. Наши отношения разладились еще в прошлом году. И он не имеет к произошедшему в Бичелише никакого отношения.
– Не сомневаюсь. Но вы можете ответить, почему разладились ваши отношения?
– Думаю, что вы и так догадались. Предраг вернулся в Белград и получил назначение вице-премьером. Почти сразу он предложил мне перейти в его канцелярию, и я тоже сразу согласилась.
– И возобновили прежние отношения?
– Я должна отвечать и на такие вопросы? – Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Если можно, ответьте. Извините, что вынужден спрашивать вас о подобных частных деталях вашей жизни. Но они мне нужны для того, чтобы лучше понять характер самого господина Баштича.
Даниэла затушила сигарету и ровным голосом заговорила:
– Не вижу смысла скрывать. Да, у нас были отношения. Достаточно близкие. Не так часто, как мне хотелось бы, но были… Вас устраивает такой ответ? Если вы спросите, была ли я его любовницей, то нет, не была. У него вообще не было любовниц. Да, да, не удивляйтесь. Я же вам сказала, что он физически не мог сохранять верность одной женщине. С любой женщиной, даже с самой идеальной, самой красивой, самой сексуальной и самой терпеливой, он бы все равно мечтал о другой. Такой тип мужчины. Вы знаете, он родился десятого апреля, а это знак Овна по гороскопу. Первый знак огня, неистовый и упрямый.
– Знаю, – ответил Дронго, – я тоже родился в начале апреля.
Десять или двадцать секунд они молча смотрели в глаза друг другу.
– Странно, – произнесла наконец она, – я была уверена, что вы либо Скорпион, либо Стрелец, но никак не Овен. С таким гороскопом нельзя быть хорошим сыщиком. Вам разве об этом не говорили? Сыщиками должны быть либо коварные Скорпионы, либо изменчивые Стрельцы, либо упрямые Тельцы, либо гениальные Водолеи, но никак не представители вашего знака.
– Я, наверное, исключение из правил, – проговорил Дронго без тени улыбки. – А Баштич был типичным представителем своего знака?
– Полагаю, что да. Только в политике он проявлял удивительную гибкость, готов был идти на любые компромиссы. А в отношениях с женщинами был напорист и смел. Вы знаете, что синьор Берлускони, нынешний премьер Италии, тоже Овен по гороскопу.
– Нет, не знал. А кто вы по гороскопу?
– Дева. С моим знаком как раз все понятно. Я – его типичный представитель.
– И вы согласились перейти на работу в кабинет министров?
– Конечно, согласилась. Здесь я получала гораздо большую зарплату и почти все время видела Предрага Баштича.
– Вы достаточно откровенны. Не боитесь, что вас могут заподозрить в убийстве вице-премьера, которое вы совершили в состоянии ревности?
– Нужно быть абсолютной дурой, чтобы ревновать такого человека, как Баштич, – усмехнулась Даниэла. – Я же вам сказала, что его невозможно было ревновать ни к одной женщине, он мог мгновенно перебежать к любой понравившейся ему даме. А мне казалось, что я не совсем дура. И потом – зачем мне эта ревность? Скорее его третья жена должна была ревновать ко мне и к другим женщинам, с которыми он был близок в последние несколько лет. Боюсь, что фрау Хейнкесс даже не понимала, как глупо себя ведет, встречаясь со своим мужем по выходным дням. Но это был ее личный выбор.
Дронго взглянул на плечи Даниэлы и задал, в общем-то, не совсем тактичный вопрос:
– Вы занимались плаванием?
– Да, – ответила она. – Знаю, что у меня широкие плечи. Я даже выступала на международных соревнованиях. Но особых успехов не достигла. И князя Монако я тоже не встретила.
Дронго понимающе усмехнулся. В европейской светской тусовке знали, что Альбер Второй, князь Монако, особенно неравнодушен к пловчихам с большими плечами.
– Я попросил перевести мне отрывки из ваших показаний, – сказал он, – и уже успел побеседовать с сыном погибшего. Поэтому у меня к вам есть еще несколько вопросов.
– Зоран согласился с вами разговаривать? – удивилась Даниэла. – Это здорово. Мне он показался молодым человеком с целым комплексом своих проблем. По-моему, он даже нервничал в моем присутствии, догадываясь о наших отношениях с его отцом.
– Он сказал, что ничего не знает.
– А как еще он должен был сказать? Конечно, не знает. Мы ведь не занимались ничем подобным у него на глазах.
– Давайте вернемся к тому вечеру. Почему вы оказались в особняке? Следователь Бачанович выяснил, что вы не имели права там находиться, у вас не был оформлен допуск к особо секретным документам.
– Конечно, не был. Я ведь столько лет провела за рубежом. Даже в нашем МИДе мне давали не все документы, а уж тем более в канцелярии кабинета министров. Но Баштич настоял, чтобы я приехала туда еще днем. Он собирался просмотреть все документы, которые мы ему подготовили.
– Он собирался остаться там на ночь?
– Возможно. Но он не посвящал меня в свои планы.
– А если бы он предложил вам остаться?
– Я бы осталась, – честно ответила женщина, – но он не предлагал. Наоборот, попросил меня организовать машину для сына. Насколько я поняла, мы должны были вечером уехать – я и Зоран.