— Отойди от греха подальше, Далила, — сказала мисс Тео так, как всегда при гостях разговаривала, ну, Далила и решила, что грехом зовут одного из солдат.
— Подержи моего коня, черномазая, — сказал тот, которого так звали.
Далила держала маячившего в зеркале коня под уздцы — можно подумать, она сроду только тем и занималась, — теперь он ей был виден совсем хорошо, покуда другой солдат — он, напротив, виделся в зеркале туманным, расплывчатым — метался по комнате между зеркалом и дверью, отшвыривал столы и стулья со своего пути: гонялся за мисс Майрой, а она перебегала с места на место, но вот она остановилась, и он повалил ее, опрокинул на пол и сам упал на нее. Потом в зеркале видно было только гостиную, увешанную блестящими, без единой пылинки, картинами, после шести всегда затемненную от зноя и докучной гари, по-прежнему всю сверкающую: ведь сколько в ней понаставлено всяких красивых ломких штучек, которые дамы страсть как любят и никогда не бьют — разве что поскандалят из-за чего. За спиной у нее разинула пасть передняя, отбрасывала тень парадная лестница, высокая, как дерево, и пустая. За ней присматривали: чтоб никто ни по ней не взошел, ни с нее не сошел. Только если чашка, серебряная ложка или там связка шпулек на голубой ленточке лягушкой скакали вниз по лестнице, Далилу посылали порой подобрать их и отнести наверх. А вот чего она в зеркале не увидела — это как мисс Тео солдат по щекам отхлестала, да так, что гул пошел.
Потом мисс Тео, ни слова не говоря, подхватила мисс Майру. Мисс Майра глаза закрыла, но спать не спала. Мисс Тео — черные волосы у нее разбились, платье жестко шуршало, как они только в зимнюю пору шуршат, — повела, только что на руках не понесла мисс Майру к креслу, это Далила уже в зеркале увидела, и усадила. В красное бархатное в рубчик кресло, прелесть что за кресло, не хуже мисс Майриной шкатулочки, где она кольца держит. Мисс Майра запрокинула голову, лицо ее смотрело в окаймленный гипсовыми цветочками потолок. Что-то в ней заснуло, пусть глаза и не спали.
Один из мужчин сказал, и голос у него был такой, будто ему плюнули в душу:
— Мы приехали только для проверки.
— Да как вы смеете, да что вы себе позволяете, — сказала мисс Тео.
Рука ее опустилась, стала гладить запрокинутую мисс Майрину голову — двигалась сильно, грозно, мерно. Финни бросил вниз тарелку из-под завтрака, но Далила не тронулась с места. Мисс Майрины горящие золотом волосы рассыпались по спине, в них, точно листья, запутались гребни. Как знать, может, мисс Тео и не хотела, чтоб она очувствовалась, чтоб сердце у нее проснулось, оттого и гладила, все гладила, без нужды налегая рукой на ее голову.
— У нас приказ произвести предварительную проверку, — сказал солдат, какой, она не знала.
— Ну и проверяйте, — сказала мисс Тео. — Здесь некому вам помешать. Брат — без вести. Отец — умер. Благодарение Господу. — Она говорила отрывисто, как обычно разговаривают дамы, которые не рады гостям, всяким, всегда.
Финни бросил вниз чашку. Конь встрепенулся, ткнул Далилу мордой — она все еще держала его под уздцы — примерная, вышколенная рабыня в наглаженном белом в яркую полоску платье под черным фартуком. Она и тюрбан повязала бы, знай она наперед, как мисс Тео, что будет.
— Зато Финни никогда не уходит. Финни всегда с нами. Мужчина в доме, — сказала она.
Лицо мисс Майры все смотрело вверх, и не поймешь даже, на кого она походила — на покойницу или на отчаянную голодную пичужку. Мисс Тео задержала руку в воздухе, не сразу опустила ее на голову мисс Майры.
— Уж не стыд ли мешает вам сделать проверку? — спросила мисс Тео. — Боюсь, вы не вполне понимаете, как вести себя с хозяйками этой усадьбы. Моя сестра, да вы и сами это заметили, еще более хрупкого здоровья, чем я. Не удовлетворитесь ли вы этой негритянкой, кухонной девчонкой, насколько мне известно, вы…
Северянин вдумчиво посмотрел на мисс Тео, так, словно, запоминал на будущее ее слова, — можно подумать, она сообщила ему, по каким дням приходит почта.
— Бедная моя сестричка, — теперь мисс Тео обратилась к мисс Майре. — Не слушай — это не для твоих ушей, не замечай, что творится вокруг.
Но мисс Майра сбросила руку сестры с головы. Киска прокралась в комнату, уселась между передними ногами коня; ее кликали Ласочкой.
Один солдат повернул голову к другому:
— Что ты мне сказал, Вердж, когда мы въезжали в усадьбу?
— Я сказал, сдается мне, они еще тут.
— А мне сдается, их тут нет.
И тут оба ну хохотать, ну тузить друг друга и нешуточно, так, что поначалу даже показалось — уж не дерутся ли они. Потом один, враз посерьезнев, сказал:
— У нас приказ поджечь вашу усадьбу, — а другой добавил: — Приказ генерала Шермана[6].
— Продолжайте.
— Вы что думаете, мы только так говорим? Сожгли же мы Джексон, и не один раз, а два, — сказал первый солдат, а сам все косился на мисс Майру.
Голосу его, совсем как в былые времена, отозвалось гулкое эхо в передней — давно здесь не слышалось мужских голосов. Конь ржал, мотал головой, перебирал ногами.
— Сказано же — вам, хозяйки, давно бы пора уйти. Вам что, не передавали разве, что мы наступаем? — Другой солдат наставил палец на мисс Тео. Она прикрыла глаза.
— Вам все было сказано. — Мисс Майрин солдат буравил мисс Майру взглядом. — Когда ваши же люди говорят, что усадьбу придут жечь, дома останется только тот, кто не думает о себе. И о других тоже. Сказано же было вам, и я не обязан одно и то же повторять.
— Раз так, приступайте к делу.
— Людей мне пока еще не доводилось жечь.
Под взглядом мисс Тео он опустил глаза.
— Не вижу разницы.
Так что это мисс Майрин солдат оторвал Далилину руку от уздечки, повернул Далилу кругом и обругал взбесившегося коня, но конь уже бил копытами в передней у нее за спиной. Далила прислушалась, но Финни больше ничего не бросал вниз: небось выполз на лестницу, свесился с площадки и смотрит. Перепугался не коня, так мужчин. Он ведь одних только женщин и видел. Копыта процокали по передней, столовой, библиотеке, но наконец солдат мисс Тео все же поймал коня. И как поймал, посадил Далилу ему на спину.
За дверью она оглянулась через плечо — мисс Тео тряхнула мисс Майру, потом ухватила одной рукой ее за лицо, измученное, с покрасневшими глазами, и раз — другой рукой ей по щеке.
— Майра, — сказала она. — Очнись! Мы должны выйти из дому раньше их.
Мисс Майра плавно занесла белую руку — можно подумать, ее пригласили танцевать, — и крикнула: "Далила!" Она видела, кого посадили на седлистую спину коня, кого вывезли верхом через парадный ход. Скользя между железных подков, киска неслась следом за ними, рысила ходко — чем не лошадь, только что махонькая, первой добежала до леса, и только ее и видели; но Далила — ни когда сидела на коне, ни когда ее стащили на траву — ни разу не позвала ее.
Наверное, берегла силы: ведь сколько еще придется кричать, и вот уже ее крики заполонили двор, охлестнули дом, который — теперь она это поняла — вот-вот подожгут. И молодая, крепкая, кричала за них всех — и за тех, кто хотел бы, чтобы за них кричали, и за тех, кто не хотел; порой ей казалось, что громче всего она кричит за Далилу: ведь теперь она пропадет — из дому ее увезли, а вернуться обратно она не сумеет.
Хозяйки сидели в доме, заставляли себя ждать.
В конце концов мисс Тео все же вывела мисс Майру через распахнутую настежь парадную дверь, провела через веранду, на которой все такие же красивые и неподвижные, будто ничего не случилось, лежали тени виноградных лоз. Под деревьями замяукали по-кошачьи, заухали по-совиному.
— Осади, ребятки, эти дамочки больно для вас нежные.
— С дамочками на скорую руку не сладишься.
— А и не на скорую, все равно от них толку чуть, — донесся звонкий молодой голос, и где-то под деревьями забренчало банджо — звало разводить костры все дальше и дальше, ближе к вечеру, когда здесь все будет кончено.
Сестер ничуть не удивило ни что и солдаты и негры наравне (старая Офелия путалась у них под ногами и говорила-говорила без умолку) снуют взад-вперед, тащат из дому и через парадный, и через черный ход кровати, столы, канделябры, рукомойники, ведерки для льда, фарфоровые кувшины, тащат, согнувшись в три погибели; ни что кони стоят под седлом; ни что еду из их кухни уписывают за обе щеки, а то и выбрасывают — по второму разу они, что ли, обедают; ни что собаки надрываются от лая — их свора смешалась с чужаками, и теперь они грызлись почем зря из-за костей. Последние, почти пустые, мешки грузились на повозки — остатки муки, все, что нашли у Офелии на полках, даже перечную мельницу и ту прихватили. Серебро, которое Далила научилась считать, пересчитали на чужих одеялах, закатали вместе с чайником — то-то грому было — и перевязали: казалось, они скелет перевязывают. Мальчишка-барабанщик с барабаном на шее изловил одного за другим павлинов мисс Тео, Марко и Поло, и скрутил обоим шеи прямо во дворе. Ни у кого не хватало духу посмотреть на мертвых птиц, все отводили глаза.
Сестры спустились с крыльца в мятых платьях — у них только те и остались, что на них, — и в ногу, не размыкая рук, пересекли давно не стриженную лужайку, пошли по аллее. И вдруг остановились как вкопанные под густым раскидистым деревом, тем самым, на котором качели, словно лунной лужайкой залюбовались, гордыня сошла с их лиц, и они стали на одно лицо, и лицо это было ничье. Это просветленное лицо смотрело направо и налево, сквозь кусты, сквозь деревья замечало всех до единого солдат, запоминало всех до единого рабов, растаскивавших господское добро, будто их, как певцов, исполняющих серенаду под балконом, вдруг осветила луна. Только старая Офелия болтала без умолку, рассказывала всем на свой лад, что за напасть приключилась, но никто не хотел ее слушать, не хотел понять — до того ли в такой день.
— Что они собираются делать, Тео? — спросила мисс Майра,
— Что хотят, то и сделают, — сказала мисс Тео и скрестила руки на груди.
Далиле показалось, что дом (к нему сейчас подносили факелы) появился перед ней в первый раз — так один раз за всю ее жизнь в самое половодье появился из-за деревьев плавучий театр, — пышущий неведомым, сыплющий искрами, залитый красным светом, когда до вопля каллиопы, от которого у них едва не лопнули барабанные перепонки, оставалась всего минута.
И вот он раздался, ревом быка исторгся из недр дома — и тогда Далила подобралась поближе, выглянула из-за юбки мисс Тео, а мисс Тео опустила к ней свое страшное — смерть смертью — лицо и сказала:
— Запомните это навсегда. Вы черные обезьяны, — и тут, всех и вся перекрыв, загудело пламя.
Когда дом сгорел и усадьба опустела, мисс Тео с мисс Майрой разыскали Далилу — она лежала ничком в канаве с вытаращенными от ужаса глазами: оно и немудрено после такого пожара, — вцепились в нее, вышли наконец за поваленные ворота и просторными полями, которым уже не родить: ведь их выжгли еще загодя, пошли прочь.
Полуденное солнце нещадно пекло, в открытом поле и подавно, пекло морочило, выдавало гарь пожаров за предвещание осени. Растрескавшуюся чашу пруда, из которой торчали пни, затянула бурая жижа, горячая, как кофе, и такая же горькая. Повсюду, где бы они ни шли, заслоняя солнце, стлался дым.
Но вот наконец долгий путь по июльской жаре позади — и перед ними возник Джексон, сожженный двукратно, а может, и стократно, Джексон походил на привидение — через него было видно все насквозь: от него уцелели одни трубы, все прочее будто выскоблили. Солдаты с винтовками ковырялись в золе, только здесь зола уже остыла. Вскоре даже хозяйки — а им ли не знать, где тут что: это ж сколько раз они здесь бывали, — признались друг другу, что заблудились. Пока какие-то солдаты их осматривали, они указывали то на одно, то на другое, но ни того, ни другого не было и в помине, очерчивали в воздухе сгинувшие шпили, а мимо них тем временем протрусил конь без всадника, задел их боком, не спеша свернул в выгоревший дочерна проулок и был таков.
Они бродили там-сям, порой по уже не раз хоженным местам, держались, все три, за руки — так уже когда-то было, только не припомнить когда: тогда еще пошел снег, и белые, и черные вместе отправились в примолкший лес играть в снежки. Руки они размыкали лишь для того, чтобы указывать и называть.
— Ратуша. — Школа.
— Школа для слепых. — Тюрьма.
— Манеж. — Школа для глухонемых.
— Помнишь, мы как-то проходили тут, а на пригорке сидело сразу трое глухонемых?
И так без конца — старались превзойти друг друга: одна называла одно пепелище, а другая должна была в ответ назвать другое.
— Сумасшедший дом. — Ратуша.
— Нет, нет, ратушу я уже показывала. Послушай, где же мы? А вот это наверняка коновязь капитана Джека Каллоуэя.
— Как могло статься, что коновязь уцелела, а дом не уцелел?
— Наш тоже не уцелел.
— Наверное, Майра, мне надо было тогда тебе сказать…
— Скажи теперь.
— Нас ведь тоже предупредили, когда всех на Виксбергской дороге предупреждали, чтобы они уходили. За два дня. Наверное, генерал Пембертон[7] послал всех оповестить.
— Зря ты об этом сейчас беспокоишься. Да нет, конечно же, мы не могли уйти, — сказала мисс Майра.
Какой-то солдат засмотрелся на нее, но к ним не пошел, и она продекламировала:
Замолчала и стала переглядываться с солдатом.
— Он послал оповестить всех, — продолжала мисс Тео, — генерал Пембертон послал оповестить, чтобы мы ушли, пока они не нагрянули. Ты была тогда в летнем флигеле. Нас предупредили за два дня, но у меня, Майра, не хватило духу сказать тебе. Наверное, я никак не могла осознать, все не могла поверить, что они на самом деле нагрянут и предадут нас на разорение.
— Тео, бедняжечка! А я бы поверила.
— Да нет, ты бы не поверила. И я не больше Далилы могла понять, что это означает. Теперь я, конечно же, вижу, что во всем должна винить себя.
И они гуськом решительно направились прочь из выжженного города, вон из его пределов.
— Ну уж никак не во всем, Тео. А у кого родился Финни? Помнишь? — пылко возразила ей мисс Майра.
— Тсс!
— Если б я не родила Финни, ничего страшного бы не было. Финни бы не…
— Тихо, голубка, ты же знаешь, Финни не твой. Он брата Бентона. И сейчас не время для твоих вечных глупостей. — Мисс Тео шла первой по выжженному городу, вела их за собой. Далила с трудом поспевала за ними, боялась отстать.
— …погиб. Милый Бентон, какой он добрый. Кто бы еще на его месте взял все на себя, — сказала мисс Майра.
— Иначе и быть не могло — я же сказала ему, что на нем ответственность за дитя. Когда на свет появляется дитя, всегда виноват мужчина. Я так и сказала. Господи, можно ли забыть тот страшный день?
— Вот Бентону, если он умер, все забыто. Он и потом был добрый, так и не женился.
— Остался дома, заботился о сестрах. Хотел одного — чтобы его простили.
— Надо же кому-то обо всех заботиться.
— Я ему сказала: пусть не выдумывает, будто он покрыл бесчестьем своих сестер. Сестры на то и созданы.
— Да никакого бесчестья бы и не было. Мы бы могли преспокойно прожить так хоть до самой смерти. Пока они не нагрянули.
— И как — через парадный ход верхом, — сказала мисс Тео. — Будь только Бентон дома!
— Никак не пойму, что их так привлекло, чтобы прямо на коне въехать в дом, — не без лукавства вставила мисс Майра, и мисс Тео обернулась.
— Ты что сказала?
— Что-то не то, — тут же согласилась мисс Майра. — Извини, Тео.
— Нет, я виню себя одну. Надо было сразу увести тебя из дома — ведь я же знала, что он обречен. Я думала, мне это по силам, и доказала, что это так, но тебе-то не по силам.
— Ты же видела мой позор! Почему тогда ты говоришь, что это не мой ребенок?
— Оставь, пожалуйста, опять ты со своими глупостями, — сказала мисс Тео, обходя рытвину.
— Я родила Финни. Еще когда мы жили дома и были счастливы. А теперь ты хочешь забрать его у меня?
Мисс Тео примяла руками щеки, обернулась через плечо, и они увидали ее примятую невеселую улыбку.
Мисс Майра сказала:
— Мне ли не знать, чей это ребенок, кого он больше всех любил?
— Я не допущу, чтобы ты клеветала на себя.
— А я вовсе и не собиралась клеветать.
— Тогда помолчи, не говори ерунду.
Хозяйки вздохнули, вздохнула и Далила — сколько можно идти, пора и отдохнуть. Мисс Тео по-прежнему шла впереди, но видела все позади себя — у нее же и на затылке глаза.
— Если хочешь, спрячь его, — сказала мисс Майра. — И пусть папа запрет верхние покои. Но родила его я, сестричка. От офицера, да нет, что это я, от одного из наших вздыхателей, из тех, что приезжали к Бентону охотиться. Я же всегда была такая пылкая, возбудимая, вот и увлеклась… Ну а если Финни родила я…
— Ты что, забыла, что он черный? — Мисс Тео загородила ей дорогу.
— Он был белый. — И чуть погодя: — Это он теперь почернел, — прошептала мисс Майра, кинулась к сестре, схватила ее за руки. Они прижались друг к другу и не поймешь, то ли смеялись, то ли ждали, что на них еще что-то обрушится.
— До чего же есть хочется! — прорыдала мисс Майра, мисс Тео снова привлекла ее к себе, и мисс Майра не оттолкнула ее. Из-за плеча мисс Тео — она была гораздо выше — глядел мисс Майрин глаз. — Ой, Далила!
— А может, он выбрался, — крикнула ей Далила. — Он же крепкий, наш мальчик.
— Кто — он?
— Финни, может, он убег. Не горюйте.
— Посмотри-ка туда. Что это там? Там у Диксонов в ореховой роще целехонький гамак, — сказала мисс Тео мисс Майре и показала, куда смотреть.
В гамаке обнаружилась небольшая серебряная чаша, хозяйки ее сразу признали. Они даже улыбнулись — смотри-ка, лежит себе на боку, и на донышке капли.