И художник Парфенюк, автор этой картины, тоже понравился им с первого взгляда. Веселый, общительный, седовласый, с громадной черной бородой, носился он вихрем, как пламя, в своей ярко-рыжей замшевой куртке по какой-то выставке, где они и познакомились. Слово за слово, они оказались соседями по микрорайону, он стал бывать у них и однажды завел неожиданную беседу об алкоголизме, сколько бедствий несет водка народу, после чего предложил им позировать для новой работы, суть которой заключалась в том, чтобы средствами живописи вскрыть этот социальный нарыв, поставить еще один барьер на пути зла, дать злу решительный бой на его же территории. Супруги сначала сильно смутились. У Модеста Ивановича защемило на сердце от нехорошего предчувствия, но, будучи людьми интеллигентными, они горячо одобрили, приняли и оценили замысел мастера, тем паче что прекрасно понимали: нужно помочь человеку, такую работу нелегко будет пробить, ибо не перевелись еще у нас, к сожалению, любители подстраховаться, подлакировать действительность, уйти от социального анализа, спрятаться за чужую спину, запретить, и баста, хоть трава не расти, как будто пороки и зло исчезнут сами собой! Эти люди, я считаю, не выполняют своих прямых обязанностей, возложенных на них государством, и даром едят отпущенные им хлеб и икру, не помогая, а мешая воспитанию народа, и особенно нашей молодежи, которой принадлежит будущее. А у Лилианы Петровны и Модеста Ивановича между собой почти никогда не было конфликтов за редким исключением, как, например, однажды, когда Модест Иванович, сидя у телевизора и наблюдая, как на Западе опять чего-то украли, рабочие несут куда-то доски, холодно, сумрачно вокруг, в шутку сказал, что подлинным несчастьем для веселых русских мужчин стали легковые автомобили. Ведь люди уж не поют «Хаз-Булата», не клянутся в вечной дружбе, не поверяют никому своих задушевных секретов, а лишь злобно сидят в углу застолья, дожидаясь, пока их жены кончат спиваться. Лилиана Петровна вспыхнула и ломким голосом сказала, что разведется с ним, хотя его шутка не имела к ней совершенно никакого отношения. Модест Иванович, твердо зная это, тоже рассвирепел, но вскоре поостыл и написал жене шутливые извиняющиеся стихи: «Не хочу разводиться, не хочу расставаться, я пошел «заводиться», я пошел запрягаться»,— после чего мир тут же был восстановлен.
И они провели всей семьей немало волнительных вечеров с художником, прежде чем картина была готова. Когда это наконец случилось, Парфенюк позвал их в свою мастерскую, расположенную в Копьевском переулке около Большого театра, торжественно стянул с мольберта плюшевое покрывало, и вся семья: Лилиана Петровна, Модест Иванович, малютка — предстала сама перед собой в том именно виде, каковой мы с вами только что видели. Парфенюк сиял, малютка, еще не понимая ничего, лишь лепетала «мама, мама», играя тяжелыми кистями покрывала. Лилиана Петровна вздрогнула, и у Модеста Ивановича вновь защемило на сердце, хотя все они были рады несомненной удаче художника.
Поздравляли его, жали руку, кушали осетринку, пили шампанское. Когда присутствующие раскраснелись, художник подарил моделям великолепно выполненную копию картины, но не в этом дело...
А в том, что с того самого дня, когда появилась на свет «Обратная связь», все они стали сильно задумываться и мысли их улетали далеко не только от прекрасности жизни, но и вообще от светлого пути. Их души, подобно сыру «рокфор», вдруг стал точить какой-то незаметный зеленый червь сомнения, нигилизма, престранного отношения к пространству и времени, месту и действию. Я, простой человек, не берусь вникать в причины этого загадочного явления но факт остается фактом: что-то со звоном треснуло в монолите их складной жизни, и двигатель их семейного счастья заработал с перебоями, прежде чем окончательно заглохнуть.
Странноват стал и сам Парфенюк. Он до самого конца выдержал тяжелую борьбу с непониманием полезного замысла и воспитательной роли картины, выстоял, победил, но в конце процесса выстаивания тоже как бы слегка надломился, как хрупкая полевая былинка. Нельзя сказать, что он стал пьяницей, но все чаще стал Парфенюк употреблять в разговоре нехорошие слова, посмеиваться неизвестно над чем. Однако крепкая, здоровая натура выходца из народа взяла свое, и он сумел усилием творческой воли победить возникший недуг. Парфенюк добровольно уехал на строительство БАМа и теперь уже который год работает там, создавая коллективный портрет стройки века, отчего и нет его сегодня здесь, на вернисаже. Гораздо хуже закончилось прямое соприкосновение с искусством у некогда счастливой семьи. Лилиана Петровна, соблазненная подлецами-сионистами, покинула СССР ради государства Израиль, подросшая малютка ныне снимается в США в полупорнографических фильмах про изгнание дьявола, а Модест Иванович разлюбил свою работу и, оказавшись в полном одиночестве, обязанности свои выполняет плохо, все поглядывает на часы, дожидаясь конца рабочего дня, чтобы лететь в свое опустевшее Ясенево. Где, наполнив чашу лимонадом или пепси-колой новороссийского производства, часами глядит на копию «Обратной связи», не произнося ни слова. Начальство, видя его нерадение, дало ему бесплатную путевку в санаторий, но он уже не был в силах прислушиваться к мнению коллектива, и коллектив махнул на него рукой. Уж больше не посылают его ни в ГДР, ни в Болгарию, что, на мой взгляд, является громадным пробелом в воспитательной работе, ибо никогда нельзя терять надежды, что каждый человек рано или поздно исправится. Да он и сам туда не хочет — любая заграница слишком живо напомнила бы ему, как подло и непонятно поступила Лилиана Петровна с ним и нашей Родиной. Она конечно же и его туда тащила, в эти так называемые сионистами «райские кущи», но у ней ничего не вышло, и Модест Иванович, чтобы оплатить им визы, продал «Запорожец», трясется теперь в автобусах, его топчут в метро, а вещей они ему почти не посылают.
Вот какова, товарищ, оказалась эта самая «Обратная связь»! Что ж, полотно Парфенюка сейчас в фаворе, о нем много спорят, пишут, но Модест Иванович твердо знает: возможно, эта картина еще исправит множество алкоголиков или людей, склонных к водке, но она уже сгубила свою натуру, то есть самого Модеста Ивановича и его распавшуюся семью. И следовательно, это — плохая картина! И не исключено, что люди, запрещающие подобные картины, действуют совершенно правильно, для всеобщей пользы! Это — хорошие люди! — так теперь считает Модест Иванович, попивая свой ясеневский лимонад, и я с ним полностью согласен, отчего и пришел сюда сегодня. А если вы мне не верите, я могу показать вам свои документы, из которых явствует, что, беседуя с вами, я не погрешил ни единым словом ни против Истины, ни против Правды, ни против Бога!..
— Верю я вам, верю,— сказал герой, брезгливо отстраняя безумного, и продолжая оглядываться.— Ну, точно,— с досадой вырвалось у него,— как говорится, шел в комнату, попал в другую.
И действительно, вернисаж Лошкарева, куда герой был лично приглашен художником, проходил в совершенно другом помещении этого обширного Дома. У Лошкарева все выглядело по-иному. Дискретно сияли фотовспышки. Курился дымок американских сигарет. Пузырилось в бокалах ледяное шампанское. Знаменитости, ничуть не чванясь, бродили по выставке, образовывая живописные привлекательные группы, похожие на цветы. Лошкарев был, как всегда, скромен, невнятен, но глаза у него сияли, как у волка,— выставком закупил три его работы: «Композицию № 2», «Воспоминание о НЛО» и «Сиреневую сирень». Праздник шел своим чередом. В какой-то момент герой задумался, посмотрел в громадное окно и увидел бедного давешнего рассказчика, который, съежившись и подняв воротник демисезонного пальто, оставляя на свежевыпавшем снегу четкие следы своими лакированными полуботинками, шел прямо к дымящейся, черной полынье Москвы-реки.
Хорошо жить в СССР, только иногда очень грустно. Скорее бы перестройка...
ГЛАВА 1973
Толстая шкура
Интервью с Н. Н. Фетисовым, представлять которого читателю нет никакой нужды
АВТОР. Николай Николаевич, вы много повидали в жизни. Расскажите нам немного о себе.
Н. ФЕТИСОВ. Блаженной памяти 1956 год! Я, еще совсем юный и красивый, лечу над бескрайними просторами Эвенкии и вылажу из вертолета, жадно пропуская сквозь зубы девственный воздух.
Кругом текут бурные реки, чавкает грязь под ногами, и мошкара облепила мое лицо! Трудно! И я, стиснув зубы, иду впереди каравана оленей, везущих на своих спинах нелегкий и важный груз: спальные мешки, чай, сахар, табак, спички, кофе.
Трудно? Да, трудно! Несомненно трудно: стелется карликовая березка, пот режет глаза, но мы идем и идем вперед.
Однако вот даже и наш «вездепроходимый» олень совершенно застыл в грязи, тонкие ноги его пытаются подломиться, а глаза выкатываются из орбит и становятся похожими на глаза одной девушки, которая совершенно не относится к этому рассказу и с которой я познакомился совершенно при других обстоятельствах и в другое время.
Трудно? Да, трудно! Несомненно трудно: стелется карликовая березка, пот режет глаза, но мы идем и идем вперед.
Однако вот даже и наш «вездепроходимый» олень совершенно застыл в грязи, тонкие ноги его пытаются подломиться, а глаза выкатываются из орбит и становятся похожими на глаза одной девушки, которая совершенно не относится к этому рассказу и с которой я познакомился совершенно при других обстоятельствах и в другое время.
— Что будем делать, боё [1]? — кричу я бригадиру проводников, пожилому студенту-заочнику педагогического института Василию Б. Но тот ничего не отвечает.
— Однако, не довезем груз, боё? — упавшим голосом говорю я, еще совсем юный и красивый, с целыми зубами, густой шевелюрой и в портянках.— Однако, худо, боё?..
Василий Б. по-прежнему ничего не отвечает. Он зорко оглядывается по сторонам, как медведь.
И только тут я замечаю у него в руках толстую палку толщиной со стакан, всю отлакированную временем, выщербленную, выскобленную, с национальным орнаментом, чтобы лучше было за нее держаться.
— А что, если тебе, однако, толкнуть олешка палкой, боё? — советую я Василию Б. Но Василий Б. все равно мне ничего не отвечает, потому что он знает жизнь, он дышит через ее поры, он крепко стоит на земле, и никакая сила его с земли не сковырнет.
Василий Б. взмахивает палкой и обрушивает ее тяжелый удар прямо в нежное лицо оленя. Я зажмуриваю глаза, но, открыв их, отнюдь не вижу перед собой потоков крови. Я отнюдь вообще ничего не вижу перед собой, потому что караван уже далеко впереди.
Смахнув слезы жалости, я догоняю ушедших и предлагаю короткий, но полезный привал, обещая угостить всех спиртом.
Мы с Василием Б. глотаем обжигающую жидкость, которую выдают для протирания теодолита, двое суровых мужчин среди бескрайних просторов Севера, и Василий Б. наконец прерывает молчание.
— Эй ты, фуфло [2]? Ты как считаешь — мы с этой заразы не сослепнем?
— Нет! — Я счастлив, что бывалый таежник наконец заговорил со мной, почти подростком.— Это этиловый спирт. Я видел, как его пили начальник экспедиции и его жена. И они до сих пор все видят.
— Ну, тогда дело,— одобрительно говорит Василий Б.— А то у нас на судоремонтном в Красноярске раз мы заначили цистерну и все пили, и даже на свадьбу сантехника взяли три ведра, а потом все ослепли.
— Все? — не верю я своим ушам.
— Совершенно все до одного, кроме меня,— сухо отвечает Василий Б., свертывая «козью ногу».
— А чем это объяснить? — изумляюсь я, собираясь записать этот удивительный рассказ на бумагу.
— А ничем,— так же сухо отвечает Василий Б.— Меня ни одна зараза не трогает.
Он оживляется:
— Уж чего я только не пил! И тормозуху, и дикалон, и порошок, и которое питье язвенным дают, а ни одна зараза меня никогда не брала. Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха! — вторю я и, достигнув его расположения, наконец решаюсь спросить: — Василий! А вот ты оленя так вот, толстой палкой? Это зачем? Ведь ему, наверное, больно?
— Нет. Ему не больно,— отвечает Василий Б., сильно нахмурившись.
— Ну... как же... ты представь? Палкой по роже... Ему должно быть больно. Ты ему, наверное, ткани порушил?
— Никаких тканей я ему не рушил. И ему не больно,— сердится Василий Б.— Оленя с детских лет лупят по морде толстой палкой, и у него вырастает толстая шкура.
— А бывает, что олени от этого умирают?
— Бывает. Но от этого только лучше. Слабый олень не нужен никому. Сильный всегда живет, а слабый всегда умирает. Слабый никому не нужен!
— Да, это верно [3]! — говорю я, горячо волнуясь.— Мы все должны быть сильными, чертовски сильными, чтобы выстоять перед суровой правдой жизни во имя ее прекрасности.
— Во-во,— подтверждает Василий Б. и требует еще спирту. Но я не слышу его.
— Как легко и радостно учиться жизни! — шепчу я.— На примере хотя бы простой эвенкийской мудрости [4]!..— говорю я.
— Какой еще такой эвенкийской? — настораживается Василий Б.
— Вашей, эвенкийской,— неуверенно отвечаю я. Василий Б. вскакивает.
— Так это что же? Я, по-твоему, венок? — кричит он. Тут я совсем тушуюсь:
— Да... я считал, что вы... хорошо зная местные обычаи...
— Я те покажу обычаи! — ярится Василий Б.
Но показал он мне не обычай, а вынутый откуда-то из голого тела невероятно грязный и невероятно засаленный бывший студенческий билет Ивановского педагогического института. Я спокойно прочитал билет.
— Теперь ты видишь? — грозно спросил Василий Б.
— Вижу,— просто ответил я.
— Что ты видишь?
— Я вижу, что ты — бич!
— Совершенно верно,— ответил Василий Б. и радостно захохотал. ...До свидания, благословенный край Эвенкия, где люди мужественны, а животные чисты, где те и другие легко выносят многие бренности реальной жизни.
Так в нелегких трудах и заботах постигал я жизнь!
АВТОР. Спасибо, Николай Николаевич!
Н. ФЕТИСОВ. Ура! Ура! Ура!
АВТОР. Тише, Николай Николаевич!
Н. ФЕТИСОВ. А что такое случилось?
АВТОР. Уже поздно.
Н. ФЕТИСОВ. Нет, не поздно.
АВТОР. Нет, поздно!
Н. ФЕТИСОВ. Врешь!
АВТОР. И люди спят.
Н. ФЕТИСОВ. Разве ж это люди?
АВТОР. А то кто же еще?
Известно, женщины, как правило, представляют собой более эмоциональный тип, мужчины — более рациональный. Для сильной половины человечества важнее всего логика, мышление. У женщин на первом месте — интуиция, наитие.
Ада БАСКИНА
«На губах его блуждала сардоническая усмешка. В левой руке отливал синевой кольт калибра 0,38. «Кто вы?» — от волнения по-русски спросил старый эмигрант. «Ху ар ю?» — повторил он по-английски. Человек с кольтом — он только что влез в окно — скривил рот в усмешке: «Мэрилин Монро. Не узнаете?»
В ЭТО УТРО ДОЛЖЕН
РАСКРЫТЬСЯ ПЕРВЫЙ
ЛАНДЫШ
Буслаев трижды хлопнул
в ладони,
Делу время, потехе час.
Зашелестело
в посадничьем доме,
И входят в палату,
стыдясь и дичась,
Красные девицы —
Пирожные мастерицы,
Блинные пагубницы,
Сметанные лакомницы.
Сергей НАРОВЧАТОВ
ВЬЕТНАМ ВЫСТОЯЛ, ВЬЕТНАМ ПОБЕДИЛ
27 января 1973 г.
Соглашение о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме подписано.
Народ дает нам примеры работы над словом. Вот поэтический образец словесного творчества, народная загадка:
Коли лед,
Доставай серебро,
Возьмешь серебро,
Бери золото! (яйцо)
В. БОКОВ
Раньше женщины имели много детей.
Лариса КУЗНЕЦОВА
— Симон Визенталь вам знаком?
— Слышал это имя. Не он ли заправляет австрийским филиалом израильской разведки?
Мартти ЛАРНИ. Что я видел в Израиле
Кюкельман — вид у него был крайне подавленный — со вздохом препроводил купюры в сафьяновый бумажник, под руки вывел умирающего зятя через банковский портал, помог ему взобраться в пролетку и пригласил отобедать с ним у Лауэра.
Бертольт БРЕХТ
ВАЛЮТНЫЙ КРИЗИС. ПОЧЕМУ?
В ИНДОНЕЗИИ
ПРОДОЛЖАЮТСЯ СУДЫ НАД
КОММУНИСТАМИ
Я видела, как стояли пустыми старые дома в Черкизове, из которых выехали жители. Это продолжалось несколько месяцев. Сначала мальчишки пускали в стекла камни. Взрослые останавливали детей и урезонивали.
Однажды вечером запылал пожар. Охваченные огнем, пылали три дома. Прибыли на красных машинах пожарные команды. Люди в робах были спокойны, не суетились и не мешали огню.
С. ОСИПОВА. Москва
Грязовецкий райисполком Вологодской области решил однажды объявить трудовую мобилизацию граждан с единственною целью — заставить их заняться благоустройством улиц. Закон знает считанные случаи, когда возможна трудовая повинность: борьба со стихийными бедствиями, ликвидация их последствий, некоторые иные чрезвычайные обстоятельства. А тут надо липы посадить вдоль обочины шоссе — шлют повестку...
Александр БОРИН. СЕДЬМАЯ ВОДА НА КИСЕЛЕ.
Заметки о правовой самодеятельности
Рисунок на камне. Кто «позировал» древнему художнику? Э. Дэникен утверждает, что «натурой» был космонавт.
Как уже говорилось, вполне возможно, что Дэникен и его единомышленники, даже подтасовывая факты, искренне верят, что космические гости побывали на земном шаре. Но между верой и знанием лежит непроходимая пропасть.
А. КИТАЙГОРОДСКИЙ
Но почему так бледно выглядят отцы? Мы привыкли считать, что отцовское влияние, его сила и направленность очень важны для формирования личности ребенка, особенно мальчика.
И. КОН
Я прошел от станции Алабушево по Центральной улице, где все это произошло. По обеим сторонам — уютные домики, вьется дым из труб.
Пробегает стайка девчонок, перекрикивающих друг друга в веселом споре.
Степенно проходит старик с небольшим чемоданчиком.