Зрители ничего не поняли, пират удивленно привстал. Я перешагнул через Тома и пошел к джипу.
– Эй, мистер!
Я повернулся. Это был Тед.
– Так как насчет той сосны? – спросил он. – Пилить будем или как?
– Будем, – ответил я. – Завтра утром.
22
Понятия о том, когда начинается утро, у нас с Тедом оказались разными – я проснулся от грохота и лязга, когда еще не было семи. По звуку это походило на танковые маневры. Я выглянул в окно: перед домом разворачивалось железное чудище – гибрид тяжелого грузовика с портальным краном. Монстр напоминал реквизит из фильма про незавидное будущее человечества после термоядерной катастрофы.
На бегу влезая в джинсы, я скатился вниз по лестнице, вылетел на крыльцо. Воняло соляркой и жженым машинным маслом, шум стоял адский, задние колеса грузовика мяли малинник, оставляя в сырой земле глубокую колею. Тед из кабины кивнул мне, невозмутимо продолжая подавать назад, в малинник.
Вокруг машины с лаем носилась немецкая овчарка, годовалый щенок, бурый в рыжину, с белой грудью. Собака подскочила ко мне, радостно пытаясь лизнуть в лицо. Тед что-то прокричал, из-за грохота я не расслышал, наверное, хотел сказать, что не укусит. Я ухватил пса за ошейник, потрепал за ушами, он таки лизнул меня в лицо – тепло, мокро и шершаво – и тут же снова бросился на травлю железного врага.
Тед заглушил мотор.
– Никто им не занимается. – Он грузно спрыгнул на землю, и пес тут же кинулся к нему. – Дурак, но добрый.
Я кивнул, разглядывая искалеченный малинник.
– Ничего, поднимется, – махнул рукой Тед. – Дождик пройдет, и будет как новый. Ничего, ничего.
На мятой двери грузовика по трафарету было набито «Тед Ковальски. Бревна и дрова, лесные работы». Надпись облупилась и едва читалась.
– Вот она, мерзавка. – Тед закурил, показывая на высокую сосну справа от крыльца.
На мой взгляд, дерево ничем не отличалось от дюжины других, стоявших рядом. Я сказал об этом. Тед сплюнул, хмыкнул, громко топая сапогами, подошел к сосне. Пальцами, корявыми и крепкими, как клещи, отодрал большой кусок коры. Под корой была труха.
– Видал? – Он швырнул кору в кусты, вытер ладонь о штаны. – Так и с человеком: на вид вроде ничего, приличный, а копнешь…
Я поглядел на него – не ожидал я от специалиста по бревнам и дровам философских умозаключений. Особенно в семь утра. Тед затянулся. Он курил по-солдатски, в кулак. Сигарета в его лапе казалась какой-то маленькой, детской и очень белой.
– А почему она отсюда не уедет? – спросил я.
– Отец у нее больной, куда от такого уедешь… – Тед вовсе не удивился вопросу. – А мать от них сбежала с инженером, давно, ей тогда лет шесть было. Когда мост за Сахарной Мельницей строили…
Он затянулся. Щурясь от дыма, бросил окурок в траву, крепко придавил сапогом.
– Короче, план такой: я прихвачу ствол сверху, потом подпилю, потом в чиппер.
– Куда?
– На щепу. Таким трухляком все одно топить нельзя.
– Ну да. Конечно. На щепу.
Тед пошел к машине, повернулся, подмигнул. Он был похож на отставного циркового борца – мощная, кирпичного цвета шея, седой ежик, колючие седые усы, покатые плечи. По железной лестнице он ловко забрался в кузов. Там на вертикальной стальной штанге крепилась металлическая люлька с сиденьем, торчали какие-то рычаги. Тед устроился, махнул мне рукой, чтобы я отошел подальше.
Взревел мотор. Грохнул выхлоп, тут же завоняло соляркой. Из-под кузова с лязгом выдвинулись железные ноги, уперлись в грунт. Тед потянул за рычаг, и машина, крякнув, лениво привстала. Колеса уже не касались земли, весь агрегат крепко стоял на металлических опорах. Я, пятясь, поднялся на веранду, подальше от грохота и вони.
Штанга с люлькой была телескопической, сиденье начало медленно подниматься. Тед плавно вознесся на уровень второго этажа. Без особого интереса оглядев окрестности, он снова взялся за рычаги. То, что я принял за стрелу крана, оказалось чем-то вроде гигантской железной руки, оканчивающейся трехпалой клешней. Рука разогнулась, она вытянулась выше крыши, выше деревьев. Тед, словно разминаясь, поклацал клешней в воздухе.
Воняло горячим металлом, маслом, соляркой. Каждое движение железного монстра сопровождалось скрежетом и лязгом. Скрипели и визжали суставы, трещали шестеренки, шипели пневматические шатуны. Овчарка, поджав уши, спряталась под крыльцо, я тоже отошел в дальний угол веранды.
Тед, усатый и красномордый, невозмутимый, словно языческий бог, управлял своим механическим чудовищем, управлял легко, почти грациозно. Железная рука описала полукруг, зависла над сосной. Ювелирно орудуя клешней, Тед обстриг верхние ветки, каждая с руку толщиной. Они, разлапистые и мохнатые, грузно упали на землю. Тут же потянуло свежей хвоей, запахло Рождеством, елкой, праздником.
Некоторым запахам присуща убийственная сентиментальность – я чуть не заплакал, вспомнив, как позапрошлой зимой наша Анька, тогда пятилетняя пигалица, участвовала в постановке рождественской мистерии в нашей церкви. Она изображала светлячка, который в составе звериной делегации – жираф, очень полосатый тигр, птица неизвестной породы и почему-то сразу два лобстера, судя по цвету, вареные – сопровождал трех мудрецов в Вифлеем. Новорожденный Иисус лежал в люльке, у Бога роль была простая и без слов, поэтому роль доверили румяной фарфоровой кукле с закрывающимися глазами. Накануне мы доводили до ума костюм светлячка, просидели почти до полуночи – Хелью трудилась над слюдяными крыльями, я занимался электропроводкой. К зубцам картонной короны я прикрутил лампочки, которые никак не хотели гореть – провода шли к батарейке, спрятанной в карман платья, и постоянно отсоединялись. Я хмуро сопел, Хелью смеялась, что я отношусь ко всему слишком серьезно – это же просто детский утренник. Я кивал, соглашался, у меня не было ни малейшего желания рассказывать ей, что похожую электрическую самодеятельность мы находим во время наших ночных рейдов. Только вместо короны и слюдяных крыльев там обычно пластит.
Сосна превратилась в груду белой и пахучей щепы. Страшноватое приспособление «чиппер», похожее на огромную мясорубку, сладострастно рыча и плюясь черным дымом, перемололо огромное дерево за пятнадцать минут. Я вернулся с бумажником, Тед заглушил мотор, закурил, с удовольствием затянулся.
– Сколько? – У меня в ушах еще звенело.
– Ты вообще чем занимаешься, Ник? – спросил Тед, спросил по-приятельски, будто убийство сосны нас сразу сблизило.
– Я? – В голову не пришло вообще ничего путного. – Я, я – учитель.
Помолчав, добавил:
– По физкультуре. Каникулы сейчас, лето.
– По физкультуре… – Лесоруб выпустил дым. – Ясно…
Звуки постепенно возвращались, сверху кружили и нервно каркали вороны – их недовольство я прекрасно понимал. Пес покинул укрытие, крутился вокруг нас, заглядывая в глаза. Я раскрыл бумажник, вопросительно поглядел на Теда.
– Убери, – улыбнулся в усы лесоруб. – Я угощаю.
Я хотел что-то возразить, но он перебил:
– Ты тут ни при чем, считай, я это для Полковника сделал. Да и всех-то дел на час всего…
– А ты хорошо знал его? – спросил я. – Лоренца?
Лесоруб задумался, выпустил аккуратное кольцо. Мы молча следили, как оно росло и медленно поднималось вверх, становясь все прозрачнее, все призрачнее.
– Он здорово меня выручил, – Тед опустил глаза. – Моего дурака за драку забрали. Они ездили гулять в Берлингтон, сцепились там с какими-то студентами… Ну, вот их и замели… А потом выяснилось, что он накостылял какому-то сенаторскому сынку, папаша звонил в участок из Вашингтона. Легавые все обгадились, как ты понимаешь… – он махнул рукой. – Моему светило года три, короче. Сенаторский юрист-гнус шил сотрясение мозга. У нас на адвоката денег не было, нам дали какого-то доходягу бесплатного. Он и двух фраз связать не мог, не то что кого-то там в суде защищать.
Тед зло махнул рукой.
– Я рассказал Лоренцу, тот говорит: погоди, разберемся. У нас, говорит, Америка, а не Киргизстан… – Тед бросил окурок, наступил сапогом. – Позвонил кому-то, потом сам съездил в Берлингтон. Вернулся, привез Джонатана…
– Кого?
– Сына привез. А сенатор все обвинения снял, никакого сотрясения мозга и вообще…
– Да… – Я не знал, что сказать. – А давно это было?
– Да уж… – Тед задумался, что-то прикидывая. – Джонатана считай три года как похоронили. Ему двадцать девять в сентябре. Ну так вот, лет десять тому назад все это случилось. Лет десять, я думаю. Да.
23
В библиотеке пахло жареной курицей с чесноком – густой аромат я уловил еще на подходе. Быстро поднялся на крыльцо, раскрыл дверь. На другой створке облупившейся двери сидел красавец-махаон. При моем приближении он лениво взмахнул крыльями и улетел.
Сегодня на мисс Маккой была кофта брусничного цвета с коротким рукавом. Я остановился в дверях, библиотекарша застыла, словно я застукал ее за чем-то постыдным.
23
В библиотеке пахло жареной курицей с чесноком – густой аромат я уловил еще на подходе. Быстро поднялся на крыльцо, раскрыл дверь. На другой створке облупившейся двери сидел красавец-махаон. При моем приближении он лениво взмахнул крыльями и улетел.
Сегодня на мисс Маккой была кофта брусничного цвета с коротким рукавом. Я остановился в дверях, библиотекарша застыла, словно я застукал ее за чем-то постыдным.
– Я потом, после зайду… – сказал я. – Извините, мисс Маккой, обедайте.
Она замотала головой, ее губы и подбородок лоснились от жира. Перед ней на столе в сальной бумаге лежала растерзанная курица.
– Дороти, – наконец выговорила она. – Зовите меня Дороти.
Я отказался от курицы, спросил, могу ли я позвонить. Дороти кивнула на телефон, потянулась к нему, чтобы подвинуть, я поспешно взял аппарат, пока она услужливо не заляпала трубку куриным жиром.
– Как вам Достоевский? – спросила она, жуя и улыбаясь.
– Достоевский – это всегда счастье.
Моя память хранит кучу информации – сотни имен и адресов, телефонных номеров, кодов и паролей. Годами нас натаскивали, дрессировали запоминать всевозможную чушь – страницы телефонной книги, номера всех автомобилей красного цвета на шоссе, винную карту во французском ресторане. Весь этот мусор так и хранится в моем мозгу, я не знаю, как от него избавиться, и боюсь, что в один прекрасный день моя голова просто взорвется, как паровой котел.
Меня соединили с оператором, я назвал свой код доступа. На том конце пощелкали клавишами – вводили цифры в компьютер (зная нашу бюрократическую волокиту, я был уверен, что меня изымут из системы только к концу месяца).
– Чем сегодня я могу помочь вам? – вежливо спросил оператор.
– Соедините меня с лейтенантом… – Я запнулся, пытаясь вспомнить имя, – имени не было, я его просто не знал. – С лейтенантом Харрис.
На том конце, в Лэнгли – холмистом пригороде Вашингтона на берегу реки, где на порогах местные негры ловят килограммовых сомов на самодур, – оператор снова защелкал клавишами.
– Их трое, Харрисов.
– Она из оперативного директората…
– Значит, Гертруду Харрис. Соединяю.
Гертруда – ничего себе! Я улыбнулся библиотекарше. Дороти завороженно следила за мной, ее толстые, как морковки, пальцы задумчиво перебирали куриные кости.
– Лейтенант Харрис, – услышал я строгий голос. – С кем говорю?
– Ник Саммерс, – представился я, прекрасно понимая, что все, сказанное мной, к концу дня станет известно Бредфорду и окрестностям. – Мы с вами встречались пару месяцев назад…
– Да-да. – Она узнала, голос изменился. – Да, конечно! У вас ненадежная линия, вы не можете говорить?
Молодец, сообразила сразу. Что бы мы ни говорили про разведку, а дураков там все-таки меньше, чем в армии.
– Именно, – подтвердил я, лениво садясь и вытягивая ноги. – Именно линия. Я тут на каникулах, в глуши, в горах. Никакой цивилизации – медведи и форель.
Она засмеялась. Я кивнул библиотекарше, та в ответ просияла.
– Вы не могли бы поглядеть… – я говорил с ленцой, праздным тоном, – старый приятель мой, надо навести справки, а Интернета под рукой нет. Вот решил вас потревожить… Может, он по вашему ведомству…
– Да, конечно, – перебила она. – Имя?
– Ричард Гриффин.
Я беззаботно улыбался и кивал головой, словно на том конце мне рассказывали что-то занятное. На самом деле на том конце тихо щелкали клавиши клавиатуры: лейтенант Харрис молча прогоняла Ричарда Гриффина по оперативному поиску базы данных. Я был в Лэнгли два раза, оба раза весной. Главное здание, похожее на модный выставочный комплекс, белый камень, стриженые газоны. Вход в виде стеклянной арки. В фойе пальмы в горшках, черный гранит пола отполирован до зеркального блеска. Под ним семь этажей – там настоящий город. С фонтанами и скверами, с дорогами, по которым снуют электромобили, есть даже светофоры и пешеходные переходы.
– Вот он, – услышал я. – Нашла.
Ричард Уокер Гриффин начал работать в Директорате оперативной службы сразу после окончания Йельского университета, кафедра лингвистики. Специализация – Восточный сектор. В совершенстве владел немецким, русским и польским языками. Участвовал в операции «Циклон». В ГДР проводил вербовку среди офицеров «штази», полученная информация решила исход контроперации «Зигфрид». Перед распадом Советского Союза работал на территории Украины, Узбекистана и Российской Федерации.
– Дальше файл заблокирован, – сказала Харрис.
– Какой код доступа?
– F-5.
Уровень руководителя отдела, как правило, не ниже генерал-майора.
– Фото там есть? – спросил я.
– Да.
– Никого он вам не напоминает?
Харрис задумалась, хмыкнула.
– На Редфорда похож, молодого. Помните, кино было «Три дня Кондора»?
Я фильма не помнил, мне было не до кино.
– Гертруда, – с трудом выговорил я чудное имя. – Я могу вам позвонить еще? На мобильный.
– Да, конечно. – Она продиктовала номер.
– А имя Лоренц, – спросил я. – Нет там такого имени? В досье?
– Да, это одно из его кодовых имен. Тут кроме этого еще несколько. Прочитать?
24
Снаружи собирался дождь, небо поскучнело, тяжко осело на дальний лесистый холм с белой церквушкой. На юге еще виднелись остатки голубого, но их быстро затягивала серая муть. Начало моросить. Трава сразу потемнела, заблестела, словно ее только что покрасили. Над травой метались испуганные ласточки.
– Эй!
Я повернулся. Розалин резко встала с белой скамейки, за ней зеленел пышный розовый куст с мелкими, приторно ароматными цветками. Я улыбнулся и уже хотел отпустить какую-то шутку, но она торопливо потянула меня к машине.
– Тебя ищут, – громким шепотом сказала она, когда я захлопнул дверь.
– Я знаю, полтора миллиона на дороге не валяются. Конечно, ищут.
– Кончай хорохориться. Час назад человек меня расспрашивал, я отправила его, вернее, их в сторону Мидлберри.
– Их?
– Один зашел в ресторан. Бритый, на кабана похож. Еще трое сидели в машине.
Я не испугался, я знал, что рано или поздно меня найдут. Морально я был к этому готов. Меня поразило, что нашли так быстро.
– Какая машина?
– Белая… – Розалин запнулась. – Легковая.
– Теперь я их узнаю с ходу.
Ветровое стекло покрывалось каплями, мелкими и аккуратными, как ртуть. Пейзаж за окном тускнел и будто терял фокус, дождь сонно барабанил по крыше. Розалин взяла меня за руку, ее ладонь была не просто холодной – ледяной. Я подумал, что у меня не больше часа. А может, меньше. Может, они уже ждут меня в Медвежьем Ручье.
Я включил дворники, затормозил у ресторана. Розалин открыла дверь.
– А если в полицию… – растерянно предложила она. – Шериф Нортон…
– Нет, – мягко перебил я, сжал ее кисть. – Ты ж замерзла, вся ледяная, господи…
Притянул за плечи, прижал. Она тихо шмыгнула носом, хотела что-то сказать, по голосу я понял, что она сейчас заплачет.
– Все будет хорошо, – прошептал я. – Все будет просто замечательно.
– Ник…
– Мне надо спешить.
– Да-да. – Она торопливо ткнулась губами в щеку, в лоб, в губы. – Да, конечно.
Вполне возможно, это был мой последний поцелуй, невесело подумал я. Розалин хлопнула дверью, потом, вспомнив что-то, застучала в стекло пальцем. Я опустил стекло.
– Я живу за Совиной горой, отсюда три мили, – махнула она куда-то на запад. – Там сгоревший амбар, потом мост через ручей, справа мельница и старое кладбище. Проехал кладбище и сразу наверх – наш дом на холме. Красная крыша.
Я кивнул, тронулся.
– Сразу за кладбищем! – крикнула она вслед.
Я воткнул вторую передачу и дал газ. Плюясь щебенкой, выскочил на шоссе. Мокрый асфальт сиял траурным лоском, в голове крутилась ее последняя фраза: сразу за кладбищем. Мимо с ревом пролетел огромный трейлер, груженный бревнами.
– Сразу за кладбищем… – пробормотал я, выжимая педаль газа.
Джип я загнал за сарай, с дороги его видно не было. От дома тоже. Наверху, в спальне, быстро переобулся в старые черные кроссовки, натянул свитер и куртку. Рассовал по карманам запасные обоймы. По две в карман, застегнул. Карманы на «молнии» – очень полезное изобретение. Проверил глок: передернув затвор, нажал спусковой крючок – боек звонко щелкнул. Вставил обойму. Сунул пистолет за пояс.
Справа от сарая были сложены дрова, очевидно, очень давно – поленница просела и обросла мхом, кое-где изо мха рос ярко-зеленый папоротник, краснели ягоды брусники. Сразу за дровами начинался лес. Я перелез через поваленную сосну; от нее хорошо просматривались подъезд к дому, часть дороги и крыльцо. Из-под ног выпорхнула иволга, сердито уселась на ветку орешника прямо надо мной и принялась громко ругаться.
Гости появились через семнадцать минут – по привычке я вел хронометраж. Белая легковая машина оказалась «бентли-империалом» с нью-йоркскими номерами. Глупость, конечно, но мне стало лестно, что убивать меня приехали на таком шикарном авто.