«Сюрприз» сработал почти бесшумно для нас. Тусклая вспышка – и всё. Представляю, какое веселье творится сейчас у пиндосов…
– Вперёд! – скомандовал я, и мы (точнее сказать, четыре человека, составляющих первую группу) одним броском выметнулись из кустов и рванули перебежками к несуразным постройкам Мбанге.
Боковым зрением, где-то на периферии сознания, я увидел пуск нашего ПЗРК – белесый дымный след словно перечеркнул тёмный силуэт висевшего в небе вертолёта, чей оставшийся без связи экипаж уже явно не успел ничего понять. Взрыв словно размазал вертушку – следом за неяркой чёрно-оранжевой вспышкой в стороны полетели лопасти несущего винта и ещё какие-то крупные обломки, а через секунду остатки задравшей в падении нос машины уже рухнули вниз, на хижины, отметив место падения столбом коптящего дыма. Смотреть дальше на это «падение чёрного ястреба» времени у меня уже не было, поскольку, пока обломки вертолёта сыпались на грешную землю, я услышал, как оглушительно замолотило, причём с обеих сторон, по всей «линии боевого соприкосновения». Пиндосы поразительно быстро пришли в себя, и мгновенная потеря радиосвязи их, похоже, не сильно напугала. Странно…
В разноголосом, привычном для уха треске пулемётов и автоматов слышались громкие хлопки «бахала», явно выцеливавшего конвертопланы.
В любом бою время как будто останавливается и секунды тянутся лениво, словно часы. Слух привычно фиксирует близкие выстрелы и свист пуль. Зрение – спину перебегающего впереди меня Сулимова и разные мелкие детали вроде валяющихся вдоль здешней «улицы» старых покрышек, травинок и красноватой пыли под ногами. В момент, когда я наконец добежал до жестяной стенки ближайшей хижины, мне стали отчётливо слышны близкие выстрелы из чужого, судя по звуку, ствола. И я, ориентируясь почти исключительно на слух, выпалил в ту сторону из подствольника. По-моему, ещё обозревая местность в бинокль, я где-то там видел вражеского солдата. Когда осела пыль и разлетевшийся в разные стороны мусор от взрыва, я, наконец, начал более-менее ориентироваться и соображать.
Ангольцы, совершенно не стремясь продвигаться вперёд из кустов, стреляли из своих ПК и АК довольно густо, их пули решетили ветхие деревенские постройки, но плотность огня никогда не гарантирует точности попаданий. Пиндосы, судя по звукам, отвечали короткими очередями и, видимо, более прицельно.
Поскольку видимого противника поблизости не было я, в ожидании, когда к нам подтянется сержант Киквидзе со второй группой, достал бинокль и, обозрев окрестности, увидел нечто, чего я ну никак не ожидал.
Лично я предполагал быстрый подлёт дополнительных бортов с подкреплением со стороны вражеской эскадры, высадку с них десанта и, возможно, даже тех самых «автоматок». Ну, или как минимум присылку нового разведчика-корректировщика взамен сбитого. Но вместо этого экипаж ближнего к нам аппарата в количестве пяти человек, более всего похожих в своих камуфлированных защитных доспехах и шлемах с глухими забралами (как у нас выражаются про подобное – «непроницаемая защита от летающих вафель») на имперских штурмовиков из «Звёздных войн», откровенно и явно бросил свой борт. Пилотяги покинули аппарат и резво запрыгнули в грузовую кабину второго конвертоплана. Аппарель второго аппарата закрылась, раздался рёв и свист реактивных двигателей, и тяжеленная хреновина (в крыло которой в этот момент к тому же попала пара крупнокалиберных пуль из нашей тяжёлой «снайперки») медленно поднялась вертикально вверх.
Обстреливаемый из всего, что тут у нас могло стрелять, оставляющий за собой белёсый след вытекающего топлива конвертоплан, медленно набирая высоту и, явно запоздало, отстреливая тепловые ловушки, начал уходить в сторону моря. Вслед ему ещё успела прилететь ракета ПЗРК, рванувшая в непосредственной близости от хвоста. Аппарат клюнул носом и задымил, но, хоть и теряя высоту, тем не менее постепенно исчез из виду, слившись с горизонтом. Похоже, это их обычная, ещё со времён давней войны в Корее, фишка – отлететь подальше от опасности, там сесть на воду и ждать, пока тебя подберёт ПСС. Возможно, по их понятиям, это и умно, хоть и довольно накладно, поскольку каждый раз подразумевает утопление аппарата в морской пучине…
Ладно, фиг с ними, ушли и ушли. Второй-то аппарат всё равно остался на месте, а значит, ничего в нашей конечной задаче принципиально не изменилось.
Дальше всё было как-то и вовсе скомканно. Киквидзе с бойцами наконец добежал до нас. Они залегли, укрывшись за местным убожеством, символизирующим здания. Я отметил про себя, что пули вокруг нас засвистели как-то заметно чаще, хотя ангольцы темп стрельбы не снижали.
И стреляли по нам откуда-то справа, из-за картонно-жестяных домов.
Я указал Киквидзе в ту сторону, и бойцы пальнули на выстрелы из подствольников, опять подняв кучу пыли и мусора.
Пока пыль не осела до конца, мы с Балясиным и Сулимовым пригнувшись рванули дальше вдоль улицы, продвигаясь в сторону причала. Замыкал Симонов.
Вторая группа чуть погодя двинулась за нами на расстоянии десятка шагов.
Слева, среди особо ветхих хижин, никакого движения не было, а вот справа стрельба почему-то не ослабевала. Правда, в нас, слава богу, не попадали…
И вдруг как-то рывком всё изменилось, потому что справа, метрах в двадцати, из-за построенной из частей какого-то грузового контейнера хижины прямо наперерез нам медленно вышли двое вояк во вражеском камуфляже. Верхняя часть лиц закрыта глухими тёмными очками-забралами, в руках у обоих короткие М-4, с оптикой и ещё какой-то приблудой, первый в лёгком, кевларовом, шлеме, второй – коротко стриженный, со связными наушниками на голове. Они именно вышли, поскольку не торопились, не пригибались и не делали никаких попыток укрыться, что меня очень сильно удивило. Какое-то спецподразделение камикадзе, или им подрыв «Сюрприза» слишком сильно по мозгам ударил? Ладно, коли так…
Наши восемь стволов слитно ударили по ним, уже спустя пару секунд после того, как они возникли перед нами. Сам я довольно точно вогнал короткую очередь в первого. Попал, не мог не попасть – ясно видел, как мои бронебойные пули попадают ему в торс. Да и остальные бойцы влепили в него ещё с десяток таких же, весьма увесистых, «примочек». И что? А хоть бы хны! Он только слегка качнулся.
И здесь я с некоторым испугом понял, что перед нами начинает происходить нечто непонятное. Из числа того, что бывает только на войне.
Через пару секунд шедший первым в нашей группе Сулимов присел на одно колено и окатил супостата прицельной очередью, патронов на десять. Я чётко видел, как отлетают стреляные гильзы и пули одна за другой попадают в переднего пиндоса (одна, по-моему, даже прошила его тело в районе сердца насквозь), пробивают его бронежилет и дают отчётливые брызги крови. Другой бы на его месте давно рухнул замертво, но клятый америкос опять никак не прореагировал на многочисленные и явно смертельные ранения! Да что это за хрень?!
Сразу почему-то всплыли из глубин памяти какие-то очень древние, предельно стереотипные обрывки. Кажется, «Универсальный Солдат». Неубиваемые, самовосстанавливающиеся ребята, провалявшиеся в заморозке со времён Вьетнама. Чем там у них положительный Ван Дамм ухайдокал главгада – того злобного безумного сержанта, которого играл Дольф Лундгрен? Кажется, сунул в ножи кстати подвернувшегося комбайна… Вот только нет здесь, к сожалению, ни комбайнов, ни даже захудалого сталелитейного завода, как в «Терминаторе». Надо что-то самому придумывать…
Было дурацкое ощущение, что, когда очередная пуля сорвёт американцу кусок физиономии, под кожей обязательно покажется воронёная сталь и светящийся малиновым огоньком инфракрасный глаз-прицел. Или обнажится металлическая рука. Проклятый Голливуд с его долбаными штампами…
Но нет, пиндос, получая очередные ранения (дырки и кровь на нём проявлялись после каждого попадания, а некоторые пули дырявили его навылет), продолжал спокойно идти нам навстречу. Я, уже заметно теряя самообладание, разом высадил ему в область живота и бёдер весь остаток рожка (много ли на войне случаев, когда мгновенно отстреливаешь целый магазин? Ой, как всё серьёзно-то…).
Америкос только слегка качнулся, потом повернулся, прицелился словно в тире, короткая очередь – и рядовой Сулимов валится лицом вниз. Я лихорадочно вставляю в автомат новый рожок, уже где-то понимая, что из этой передряги я могу не выйти живым. Мелькнула мысль, что подствольник надо бы перезарядить, но времени нет, да и близко – ВОГ может тупо не сработать. У нас бывали случаи, когда, например, при стрельбе через деревенскую улицу подствольные гранаты не успевали взводиться и без взрыва отлетали от стенки…
Второй америкос, маячащий за спиной первого, в которого наши пули тоже попадали, хоть и не так густо, так же спокойно целится и бьет сначала куда-то позади меня, а потом пули свистят уже рядом со мной. Сзади кто-то, кажется Киквидзе, орёт от боли. Попал, зараза…
Интенсивный огонь из почти десятка стволов по этой парочке продолжается, и они упорно не падают. Наваждение, блин…
Поднимаю автомат. Пиндосы уже метрах в десяти, тут впору в рукопашную лезть, только, похоже, их так просто, без топора и мясорубки, не возьмёшь…
И в этот момент получаю два сильнейших удара – в бронежилет слева, пониже сердца, и в левое предплечье. Сразу становится нестерпимо жарко и нечем дышать.
Мысли ползут медленно, как улитка по листу лопуха. Первое, что приходит в голову: допрыгался, голубь сизокрылый… Из сосны, берёзы ли саван мой соструган… И следом вторая мысль: привезут меня в «цинке» домой, на Родину, или за недостатком времени прикопают в местной красноватой грязи? На секунду даже успел представить, как меня хоронят на соответствующей аллее нашего краснобельского кладбища, где первые воинские могилы относятся ещё к венгерскому мятежу 1956 года. Представил сугробы, январский мороз, ледяные комья, грохочущие по крышке гроба, деловитых могильщиков, слёзы родных и стереотипно безразличные лица чинуш из местной военной администрации… Ну уж нет! Хрен вам, лядоящеры!
Последнее я подумал, уже осознав, что руки-ноги вроде действуют, сознание не отключается, лёгкие дышат, а то горячее, что течёт по моему телу под одеждой, – это не более чем пот от резкого выброса адреналина. Хотя левую руку всё-таки жгло.
– Ложись! – заорал я подчинённым и повалился с катушек, всадив несколько пуль в этого заколдованного, ближнего америкоса. Кажется, попал ему в колено, но ему опять всё это было хоть бы хны. Против лома нет приёма…
Мля, бессмертные они, что ли?
Под свист вражеских пуль я невольно подумал, что нам, похоже, всё-таки кирдык. Нету выхода, как раньше в метро писали… Впору было запоздало пожалеть о том, что мы не взяли «портативки». Если бы была какая-никакая связь, я бы скорректировал огневую поддержку и приказал стукнуть по этим гадам из крупнокалиберки (она бы их однозначно расшибла в лохмотья), а так – увы. Губит нас привычка к конспирации… А Тупикова с Пижамкиной в этой суматохе могут и не сориентироваться вовремя… Н-да, хорошая мысля приходит опосля…
Однако, похоже, я всё-таки недооценил подчинённых. Поскольку слитно, с интервалом в пару секунд, по обоим «бессмертным» бахнуло два снайперских выстрела. Пуля влетела в голову первому, уже изрядно измочаленному нашим огнём, пиндосу. Кевларовый шлем раскололся, и на свет божий плеснуло мозгами и кусками черепа (а отнюдь не кусками воронёной стали, что меня, безусловно, обрадовало), после чего америкос завалился на бок и в неестественной позе замер среди мусора и старых покрышек. Второму попало аккуратно в лоб, черепушку не разнесло, но действие возымело, поскольку он в ту же секунду рухнул навзничь, прямо как стоял…
Слава богу, если бог, конечно, есть!
Но тут в полусотне метров, справа из-за хижины, возникли ещё два или три силуэта во вражеском камуфле. Я не успел ничего сказать, поскольку над моим ухом оглушительно бабахнуло, и улица впереди нас разом потонула в густом облаке жидкого огня, от которого занялись окрестные постройки. Из пламени, сильно дёргаясь, вывалилась и осталась лежать на дороге горящая человеческая фигура.
Я оглянулся назад – там бледный, с совершенно дикими глазами Симонов отбрасывал в сторону отстрелянную, ещё дымящуюся, трубу одноразового фугасного огнемёта. Сообразил, красавец. А меня ещё удивило, зачем он его попёр с собой? Вот и пригодилось. Дальновидный малый оказался…
– Лейтенант, тебя как звать-то? – спросил я Симонова, садясь на землю и опуская автомат.
– Константин Михайлович, – ответил тот, вытирая ладонью крупные капли цыганского пота со своей закопчённой, пыльной физиономии.
– Ну ни хрена себе, – выдохнул я. – Ты же, получается, полный тёзка поэту и писателю, тому, который «Жди меня», «Ты помнишь, Алёша», «Живые и мёртвые», «Двадцать дней без войны», «Парень из нашего города» и прочее.
– Я знаю, – ответил Симонов и наклонился над лежащим без движения Сулимовым.
– Чего там? – спросил я. Левую руку у плеча сильно жгло, рукав был заметно влажный, слева под бронежилетом растекалась тупая боль. Не скажу, что меня это радовало.
– Убит, чего же ещё…
– Гадство…
Сулимов Алексей Петрович, вспомнил я данные из его личного дела, рядовой, уроженец города Талица, двадцать лет, кажется, сирота, а значит, похоронку посылать вроде как некому. Хотя веселья этот факт не прибавляет. Очередная зарубка на памяти, а сколько ещё их будет? Да уж, действительно, хуже бывает, но редко…
– Лейтенант, – приказал я Симонову, – возьми кого-нибудь из бойцов и посмотри, как там америкосы. А то, не дай бог, следующие полезут, и у нас на них уже ни нервов, ни патронов может не хватить…
Симонов кивнул и на пару с рядовым Тауровым скрылся за дымящимися халупами.
Пожар на улице впереди разгорался всё сильнее, охватывая всё больше строений. Мы уцелели, но теперь проход к причалу оказался так или иначе перекрыт.
Подумать о дальнейших действиях я не успел, поскольку позади меня раздался приглушённый топот многочисленных ботинок по мягкой земле, а потом два девичьих голоса одновременно, но явно не сговариваясь, слитно заорали:
– Тарищ майор, вы живы?!
Как говорит один мой давний друг-приятель, если уж любовь не имеет взаимности, то лучше, чтобы ты кого-то любил. А вот если любят тебя – это уже куда хуже…
Обернулся – ко мне подбегали Машка и Светка Пижамкина, у обоих стволы наперевес и крайне встревоженные морды лиц. За ними возникли Рустик в своём титановом горшке с прикреплённой камерой, Георгиев с рацией на спине и кто-то ещё, чьих лиц я не разглядел.
– Да жив, жив! – ответил я. – Хрюли мне сделается, а вот пацанам повезло меньше… Раненые есть?
Оказалось, Киквидзе ранило в плечо, а Васьянова – в ногу. Обоих навылет, но радости это, понятное дело, не вызывало. Можно, конечно, сказать – легко отделались, хотя какая тут, к чертям собачьим, лёгкость?!
– Да вы сами ранены! – охнула Машка, глядя на мой окровавленный рукав.
– Ничего. До свадьбы заживёт, – ответил я и добавил: – До золотой… Похоже, накаркала ты, радость моя, насчёт левой руки…
Хамретдинов между тем сноровисто вколол мне в левую руку обезболивающе-антисептический шприц-тюбик и ножом вспорол рукав моего комбеза – хвалёная, негорючая, продвинутая «наноткань» «Саламандры» рвалась так же, как обычная хэбэ. Подумалось, что это лишний повод накатать разработчикам матерную рекламацию. Я глянул на рану – американская пуля пропахала по верху, не задев кость, – крови натекло прилично, а серьёзных повреждений не было.
– Рустик, – спросил я бинтовавшего меня Хамретдинова, – ты всё снимал?
– Так точно.
– Всё-всё?
– А как же!
– Видели, что тут было? Какой цирк…
– Видели, – отозвалась Машка Тупикова из-за плеча Рустика. – Прям кино какое-то, про монстров или роботов.
– Вот то-то и оно, что роботов, – сказал я и, засунув правую руку под комбез и бронежилет, ощупал свои рёбра. Крови не было, но при этом болело довольно сильно. Я явно заработал здоровенный синячище, а вот переломов визуально не чувствовалось. И то ладно. Похоже, пуля (америкосы стреляли явно не бронебойными, как мы) застряла в старом, помнившем ещё две чеченские войнушки бронике. А вот если бы на мне была только «Саламандра», её встроенную защиту из вшитых говнокевларовых (или из какого они там материала?) пластинок пробило бы гарантированно и я бы уже был на том свете (если он, конечно, вообще существует). Ещё один повод обругать конструкторов костюма последними словами. Письменно. Хотя можно примерно догадаться, что конструкторы нам по этому поводу ответят. Дескать, неправильно эксплуатируете образец – ведь, по их мнению, нельзя дорогущий и новейший комплект обмундирования с встроенной противопульной защитой надевать туда, где стреляют. Так что бывают моменты, когда танки грязи всё-таки боятся…
– Видели, сколько мы в них влепили? – спросил я.
– Видели, – сказала Машка мрачно. – И, в натуре, испугались…
– Думаешь, я не испугался? Чуть в штаны не наложил, ей-богу… – сказал я, поднимаясь на ноги.
– Светлана, – спросил я, сверху вниз глядя на Пижамкину и её модерновую снайперскую винтовку, – ты сама сообразила, что их в лоб надо бить, или кто подсказал?
– Сама. В фильмах про зомби им всегда положено или башку срубать, или в голову стрелять, чтобы мозги вышибить…
Вот так старые и глупые фильмы иногда помогают принимать правильное решение на реальной войне. Зря всё-таки я материл Голливуд с его стереотипами…
– Молодец, – сказал я, сделав серьёзное лицо. – Благодарность тебе от командования в моём лице. Считай, дала ты нам ту самую секундочку…
– За которую до самого смертного часа положено водкой поить? – хитро прищурилась Пижамкина.
– Ого! Откуда знаешь?
– А я «А зори здесь тихие…» читала, тарищ майор…