Мы – славяне! - Мария Семенова 21 стр.

С другой стороны, «ребёнок» («робя») находится в родстве со словами «раб» (рабыню, например, обозначали словом «роба» или «раба») и «работа». Только не следует делать из этого поспешный вывод, будто дети у древних славян были с младенчества перегружены непосильной работой, так сказать не видели детства. Совсем наоборот.

Рабство у древних славян не имело ничего общего с той мрачной картиной, какую историки видят в «просвещённой» древней Греции и особенно в Риме.

Раб у славян не был «живой вещью» в ошейнике и на цепи. Он жил скорее на положении младшего члена семьи: без права голоса, но, по свидетельству древних авторов, сидел с хозяевами за одним столом, пусть и в самом нижнем его конце. Если раб искусно владел ремеслом, он вполне мог завести, как мы бы теперь выразились, своё «дело» и со временем выкупиться из неволи. Мог он и заработать себе свободу каким-то отважным поступком и тем самым пройти посвящение в свободные люди, как мальчик проходил посвящение в мужчины. Женщину-рабыню, кстати, безоговорочно освобождало рождение ребёнка…

Так жили рабы в древности не только у славян, но и у других народов со сходным общественным устройством, например в Скандинавии времён викингов. Произведениям художественной литературы, которые рисуют викингов жестокими рабовладельцами, ни в коем случае верить нельзя.

Слово «чадо» с давних пор вызывало споры между учёными. Одни считали его заимствованием из германских языков («кинд»), другие возражали. Наконец тонкий анализ позволил возвести его к индоевропейскому корню «кен», который поныне присутствует в разных языках в словах со значением «начинать», «новый», «недавний», «молодой».

Само же слово «молодой» (и с ним ещё одно обозначение маленького ребёнка – «младенец») возникло из древнейшего корня «мол» («молоть», «дробить», «размягчать»): речь, таким образом, идёт о чём-то очень маленьком, мягком и нежном, причём предполагается, что качества эти обусловлены возрастом. Недаром же говорят – «нежный возраст»…

Дочь

Слово «дочь» признаётся исследователями таким же исконно древним, как и «мать». В очень похожих формах оно существует во всех без исключения славянских языках – «дочь», «дочерь», «дщерь» (где «дочерь», как и «матерь», сохранило древнейшую форму), а также и в неславянских – например, английском, немецком, норвежском, шведском и датском.

Первоначальный смысл слова «дочь», по мнению этимологов, – «выкормленная», «выпоенная молоком». А если проследить историю слов, образованных от того же корня в разных языках, можно трактовать «дочь» ещё и как «дитя женского пола, слишком маленькое, чтобы иметь своих детей, но способное родить их в будущем».

Действительно, при слове «дочь» мы в первую очередь представляем себе девочку или юную девушку, пока не создавшую своей семьи, – то есть будущую женщину. Хотя на самом деле и старая бабушка – тоже чья-то дочь…

Сын

В отношении «сына» среди этимологов царит редкое единодушие. Происхождение этого слова выяснено учёными давно и споров не вызывает: «сын» значит «рождённый». История этого термина уходит в глубокую индоевропейскую древность; правда, специалисты считают его более молодым по отношению к другим обозначениям родства – таким, как «мать», «отец», «брат», «дочь», «сестра».

Слова, сходные по происхождению и значению с «сыном», существуют во множестве языков, что легко проверить по соответствующим словарям. Интересно, что смысловой оттенок «сына» – «рождённый матерью». Обозначения сына, имеющие смысл «зачатый отцом», возникли, по мнению учёных, существенно позже, во время перехода от матриархата к «отцовскому» роду, и не получили широкого распространения. В качестве примера можно привести разве что латинское «путус» («мальчик», а также, что характерно, «чистокровный»), древнеславянское «пта», «птищь» и всем известное наше «птенец», исконный смысл которого, по мнению учёных, – просто «детёныш», совсем не обязательно птичий. Слово «птица», указывают языковеды, появилось гораздо позже «птенца». А ещё говорят, будто «яйца курицу не учат»!

В общем, любой «человеческий детёныш», увидев голубя или орла, вправе крикнуть ему, немножко подправив Киплинга: «Мы с тобой – одного… корня, ты и я!»

Существуют и интересные обозначения родственников, производные от «сына» и в наше время редко употребляемые. Скажем, «сыновец» и «сыновица» – племянник и племянница по брату, «сыновка» – жена сына (невестка, сноха). Любопытно, что эту последнюю болгары называют «синицей»…

Брат

«Брат» (как и «мать», «отец», «дочь», «сестра») относится к древнейшим индоевропейским терминам родства. Очень схожие слова с тем же значением присутствуют во множестве языков.

Но вот каков был исконный смысл этого слова, до конца так и не ясно. Учёные ХIХ века пытались трактовать его как «защитник», но позднейшие исследования заставили отказаться от этой гипотезы. Мало того. Как ни глубока индоевропейская древность, о которой постоянно упоминается на этих страницах, что-то существовало и в ещё более отдалённые времена, и есть языки (хотя бы венгерский, не являющийся индоевропейским), которые запечатлели куда более архаичный общественный уклад. Так вот, в венгерском и некоторых других языках существуют особые названия для старших и младших братьев, а также сестёр. Считается, что обозначения «брата вообще» и «сестры вообще» возникли исторически достаточно поздно. Поэтому, как пишут учёные, слово «брат» в древности, вероятнее всего, значило «лицо мужского пола, член рода одного со мной поколения».

Зато производных от «брата» и в древнеславянском, и в русском языке не перечесть. Назовём лишь некоторые. Например, в наших летописях можно встретить такие слова, как «братана», «братична», «братучада» – дочь брата, «братанич», «братучадо», «братичич», «братич» – сын брата, «братан» – двоюродный брат (а также сын брата), «самобрат» – родной брат.

Словари русского языка приводят слова «брательница» – родственница, «братаниха» – жена брата, «братан» – двоюродный брат, «двухродный братан» – троюродный брат и так далее. Одно и то же слово при этом зачастую имеет разные значения.

Сестра

Слово «сестра» широко распространено в славянских и других индоевропейских языках (в качестве примера можно назвать английский, французский, немецкий). Исключение составляют разве что греческий, латышский и албанский.

По мнению языковедов, древнее индоевропейское обозначение сестры представляет собой сложное слово (произносится оно примерно так: «свэ-сор») и обозначает буквально «своя (то есть родственная) женщина». По наблюдениям учёных, «свэ» – «свой», «своя», – появляясь в терминах родства, всюду означает запрет на вступление в брак с данным лицом. В самом деле, «свой» в древности означало «принадлежащий к тому же самому роду» (см. также главу «Слобода-свобода»). Во времена возникновения индоевропейских терминов родства браки внутри рода считались уже нежелательными. Рациональная причина – браки между близкими родственниками могут привести к появлению неполноценного потомства – на языке мифологического мышления превратилась в религиозный запрет. Персонажи некоторых легенд даже кончают жизнь самоубийством, выяснив, что случайно вступили в брачные отношения с братом или сестрой, не узнанными после долгой разлуки…

Такой запрет выглядит совершенно естественным с точки зрения современного человека. Но так было далеко не всегда. На заре человечества самыми «естественными» супругами считались как раз брат и сестра. Первобытный род ещё боялся отдавать «на сторону» своих детей или принимать к себе чужих. Представители другого рода, не говоря уж о племени, воспринимались как носители неизвестных (а потому, скорее всего, опасных) свойств, очень часто – как злые колдуны или вообще потусторонние существа. Древнейший род всерьёз полагал, что за пределами его владений находится «тот свет»: отголоски подобных верований дожили до наших дней, например, в зловещих приметах, которые приписывают дороге (см. главы «Выбор деревьев для строительства» и «Выбор места для дома»). Если сравнить легенды и сказки двух соседних народов (хотя бы карелов и саамов), можно обнаружить, что те и другие в старину наделяли соседей колдовскими чертами.

Увы, время от времени человечество с прискорбием убеждается, что первобытное недоверие к «чужим» никуда не делось даже и в наш век компьютеров и космических кораблей…

Увы, время от времени человечество с прискорбием убеждается, что первобытное недоверие к «чужим» никуда не делось даже и в наш век компьютеров и космических кораблей…

Ну а давно ли браки внутри рода стали запретными? Оказывается, их ещё помнят наши былины. Яркий представитель первобытного рода – это… Соловей-разбойник, обитавший в вятских лесах. Не случайно младшие члены его рода, согласно былине, на одно лицо: так и случается при близкородственных браках. Вот как об этом говорит сам Соловей:

Не будем поспешно клеймить позором «безнравственного» Соловья: любое явление порождается соответствующими условиями жизни. Потому и мораль у каждой эпохи – своя (вспомним главу «Стерпится – слюбится»)…

…По принципу «сестры» («своей женщины») образованы и некоторые другие термины родства, обозначающие в основном вновь приобретаемых родственников: это всем известные «свекровь» и «свёкор» (родители мужа), старославянская «свесть» (сестра мужа, золовка) и иные.

Между прочим, в языках-исключениях, о которых говорилось в начале этой главы, древнее индоевропейское «свэ-сор» заменили слова, имеющие к «своей женщине» самое прямое отношение. В албанском и латышском они образованы от названия матери, в греческом же использовано обозначение сестры по матери – «единоутробная» (сестра по отцу именовалась бы «единокровной»). Этот пример особенно интересен, так как вновь отсылает нас к эпохе матриархата, когда роль отца в рождении ребёнка не была очевидна (см. об этом в главе «Женщина, Космос и украшения»).

Напоследок назовём хотя бы некоторые термины родства из великого множества образованных от «сестры».

В Древней Руси употреблялись слова «сестреница» – сестра, «сестрич», «сестричич», «сестричищ» – сын сестры, племянник по сестре, «сестрична» – дочь сестры.

В словарях русского языка присутствуют «сестреница», «сестрейка», «сестрия» – двоюродная сестра, «сестрянка», «сеструха», «сеструшка» – двоюродная или внучатая сестра, «двухродная сестреница» – троюродная сестра и иные.

Существуют сходные обозначения и в других славянских языках.

Дед и дядя

Общего индоевропейского термина для «деда» не существует. В большинстве языков этой группы для него используются термины описательного свойства типа «отец отца» (или «отец матери») либо «старый (большой, лучший) отец».

Сходное положение и со словом «дядя», только с той разницей, что во многих языках, в том числе и в древнеславянском, присутствуют различные наименования для дяди по отцу (славянское «стрый») и по матери («уй»).

По мнению учёных, и «дед», и «дядя», скорее всего, возникли из одного и того же слова, бытовавшего в незапамятные времена и служившего для общего обозначения старших родственников – причём обоего пола.

Может быть, уместно вспомнить, как обращаются дети к незнакомому взрослому мужчине: «дедушка» или «дядя», хотя ни о каком родстве речь не идёт.

Бабушка

Языковеды пишут, что главное значение славянского «баба» – это «бабка», «мать матери или отца». Кроме того, во всех славянских языках оно имеет ещё и смысл «жена, замужняя женщина», но такое значение оно приобрело уже позже.

Слово «баба» некоторыми авторами трактуется просто как набор звуков, один из первых доступный младенцу и вошедший во многие языки прямиком из «детского лепета». Другие предлагают обратить внимание на то, что слова, созвучные нашему «баба», у разных народов индоевропейской языковой семьи служат для обозначения самого разного родства, как восходящего («бабушка»), так и нисходящего (английское «baby» – ребёнок, малыш). Учёным ещё предстоит выяснить, в чём тут дело и куда тянутся смысловые ниточки этого слова…

Литература

Бутинов Н. А. Типология родства // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979.

Иванов В. В., Топоров В. Н. К истокам славянской социальной терминологии (семантическая сфера общественной организации, власти, управления и основных функций) // Славянское и балканское языкознание: Язык в культурном аспекте. М., 1984.

Ковалевский М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдалённом прошлом. Б. м., 1905.

Косвен М. О. Семейная община: Опыт исторической характеристики // Советская этнография. 1948. Вып. 3.

Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953.

Трубачев О. Н. К этимологии некоторых древнейших славянских терминов родства // Вопросы языкознания. 1957. Вып. 2.

Трубачев О. Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 1959.

Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.

Щапов Я. Н. Брак и семья в Древней Руси // Вопросы истории. 1970. Вып. 10.

Щапов Я. Н. Большая и малая семья на Руси VIII—ХIII вв. // Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972.

Прядение и ткачество

«Локти свои утверждает на веретено…»

Весьма устойчивая традиция рисует «примерных», то есть домовитых, трудолюбивых женщин и девушек Древней Руси (как и других современных ей европейских стран) всего чаще занятыми за прялкой. Это касается и «добрых жён» наших летописей, и сказочных героинь. Действительно, в эпоху, когда буквально все предметы каждодневной необходимости изготавливались своими руками, первейшей обязанностью женщины, помимо приготовления пищи, было обшивать всех членов семьи. О том, какие «порты» кроили и шили славянские мастерицы, рассказывается в разделе «Одежда». Здесь мы рассмотрим предшествующие стадии «технологического процесса» – прядение нитей, изготовление тканей и их окраску, поскольку всё это также делалось самостоятельно, в домашних условиях.

К работе этого рода приступали осенью, после окончания уборки урожая, и старались завершить её к весне, к началу нового сельскохозяйственного цикла. Учёные пишут, что наши прапрабабушки трудились буквально не разгибая спины: например, для того, чтобы в одиночку соткать за шесть месяцев три холста по 50 м длиной, нужно проводить за ткацким станком по двенадцать-пятнадцать часов в день. А чтобы спрясть нитки из одного пуда (то есть 16,3 кг) подготовленного волокна, требовалось ни много ни мало девятьсот пятьдесят пять часов усердной работы…

Конечно, хозяйка дома, большуха, физически не могла справиться со всем этим без помощи невесток и дочерей. Действительно, воспитание девочек было направлено не в последнюю очередь на то, чтобы вырастить из них «тонкопрях». В главе «Рождение» упомянуто, что даже пуповину новорожденной девочки старались перерезать на веретене, чтобы уже с первых минут жизни магически «привязать» её к будущему занятию. О том же говорит и обычай, сохранившийся у соседей славянских племён – карелов: когда маленькая девочка в первый раз засмеётся, ей подносили веретено.

В дальнейшем, когда пяти-семи лет от роду славянских детей начинали приучать к домашним работам, девочка выпрядала свою первую нить. Конечно, это событие (как и вообще всё «самое первое», происходившее в жизни ребёнка) сопровождалось магическими обрядами. Так, ещё в начале ХХ века эту первую нить сматывали в клубок и торжественно сжигали, а пепел девочка должна была выпить с водой (в ряде местностей вдыхался дым горящей нити). Делалось это для того, чтобы трудолюбие и искусство не покинуло рукодельницу до конца её дней. Было и другое, тоже волшебное, применение для первой спрядённой нити. Мать девочки прятала её и приберегала до тех пор, пока дочь не станет невестой. И вот тогда-то, готовя её к таинству свадьбы, мать опоясывала своё дитя этой нитью под всеми нарядами по голому телу. По мнению наших предков, нить самого первого прядения была неприступным оберегом против порчи и сглаза, против нечисти, которая, как считалось, особенно опасна для новой семьи, не успевшей толком сложиться и обрести надёжного мистического покровителя.

Наконец, приданое, которое молодая жена должна была принести в дом мужа, состояло большей частью из одежды и белья и, как правило, собственноручно приготовлялось невестой в течение всей юности, накапливаясь в особом сундуке…

«Непряха», «неткаха» – это были крайне обидные прозвища для девочек-подростков. И не следует думать, что у древних славян нелёгкий женский труд был уделом лишь жён и дочерей простого народа, а девушки из знатных семей росли бездельницами и белоручками, подобно «отрицательным» сказочным героиням. Вовсе нет. В те времена князья и бояре по тысячелетней традиции являлись старейшинами, предводителями народа, до некоторой степени посредниками между людьми и Богами. Это давало им определённые привилегии, но и обязанностей было не меньше, и от того, сколь успешно они с ними справлялись, напрямую зависело благополучие племени. Вождю, в частности, следовало быть образцом для подражания буквально во всём, и это распространялось на членов его семьи. Жена и дочери боярина либо князя не только «обязаны» были быть красивее всех (теперь ясно, что сказочные «прекрасные принцессы» отнюдь не случайны!), им и за прялкой надлежало быть «вне конкуренции». Поэтому не удивляются археологи, обнаруживая остатки веретён при раскопках и вполне рядовых изб, и в богатых кладах рядом с золотыми украшениями и жемчугом. По всей средневековой Европе прядение считалось «наиболее приличным» времяпровождением для знатных женщин. Как тут не вспомнить сказку о Спящей Красавице, где королевской (!) дочери грозит реальная опасность уколоться веретеном, когда она подрастёт и примется прясть. А вот фрагмент из нашей летописи ХII века, содержащей похвалу богатой домохозяйке: «…руце своя простирает на полезная, локти свои утверждает на веретено…» – и далее сказано, что её мужу даже в дальней поездке не о чем беспокоиться – все домашние будут одеты.