Закончился пустырь, пошел парк, переходящий в лес, за ним началось поле, на горизонте появились и приближались дома. Не чета монстрам из красного кирпича, и этажей поменьше, и стены из материала попроще, а все ж построенные для себя, основательно, на долгие годы, приспособленные для зимы. Сердце кольнуло, Олег старался смотреть вперед, а не по сторонам, и все же не сдержался, глянул мельком на двухэтажный дом из сосновых бревен под красной крышей. Их дача, которую отец продал несколько лет назад, видно, что обитаема: снег у ворот расчищен, из трубы поднимается дымок, на подоконниках стоят горшки с цветами. Олег отвернулся и стал смотреть на дорогу – воспоминание было не из приятных, да и не за тем он сюда рвался, чтобы на отцовский дом посмотреть. «Паджеро» не отставал, шел следом, приклеившись насмерть, и избавиться от него не было никакой возможности. Из окна на передней дверце высунулась чья-то голова, обтянутая темной шапкой, спряталась, мелькнула рука, и Олег резко заложил руль влево, рискуя «поцеловаться» с необхватной березой, но Бог миловал. И тут же в зеркало на дверце влетело что-то мелкое, будто камешки кто кинул, и оно пошло от центра трещинами, осколки дрожали и сыпались под колеса. «Из «бесшумки» стреляли», – вспомнились слова Морока. Олег крутанул руль вправо, вилял по дороге, насколько позволяла колея, жал на газ, выжимал из машины последнее, да так, что из-под колес летели комья снежной каши.
Из леса уже выползали сумерки, становилось темно, и в некоторых домах зажглись огни. Поселок остался позади, пошел редкий лес, и тут в глаза ударил яркий свет, Олег зажмурился, и едва не вылетел с дороги. «Паджеро» гнал следом, врубив дальний свет фар, отраженные от зеркал «зайчики» били по глазам. Олег, прищурившись, смотрел на освещенную дорогу, что петляла между стволов. Пришлось сбросить скорость, что было весьма неприятно, но и «Паджеро» немного отстал, как показалось Олегу, в запале гонки не разминулся с сосной. Правда, быстро выровнялся, догнал, но Олег уже нашел, что искал.
Речка в двух километрах от поселка, мелкая, несерьезная, зимой она промерзала до дна и становилась проезжей дорогой. Но лишь до конца февраля, а потом по неведомой причине лед превращался в трясину, не пропуская ни пешего, ни лыжника, ни тем более машину. Говорили что-то о грунтовых водах, о родниках, просыпавшихся к весне, но Олег смутно помнил те разговоры, и прибавил скорость, зная, что второго шанса не будет. Или он возьмет этот барьер, или рандеву с ребятами из «Паджеро» неизбежно, а итог предсказуем.
Он влетел в горку, вильнул влево, огибая старую с расколотым стволом березу, выжал газ до максимума и влетел на коварный лед, наддал еще и на одном дыхании проскочил участок меж двух берегов. Тут и езды-то было всего ничего, метров пятьдесят, однако сердце замерло, когда почувствовал, как задние колеса «Ауди» начинают пробуксовывать. Но вывезла, родимая, вырвалась на покрытый снегом песок и с разбега рванула в горку, елозя по льду, как по маслу. Олег обернулся на ходу – «Паджеро» засел точнехонько посреди брода, засел крепко, диски уже ушли под воду, а она все поднималась. Из машины выскочили пятеро, провалились, кто по колено, кто выше, и Олегу показалось, что он слышит вопли преследователей.
– Жрите, суки, не обляпайтесь! – проорал он, глядя в лобовое стекло, удачно объехал группу осин и в полной темноте вылетел на лесную дорогу. Все, ушел, слава тебе, Господи, теперь пусть ищут, сколько душе угодно, до цели осталось километров пять. Дорога, вернее, колея в снегу, скоро выведет его на шоссе, дальше будет поворот, потом эстакада над промзоной, и дальше отстойник для вагонов, которых там тьма тьмущая, в этом отстойнике его сам черт не сыщет. Бросит машину там, а дальше дело техники – на попутке или электричке добраться до соседнего города, где ждет Вика. Хотя кто поручится, что она, проверив содержимое сумки, не сбежала с деньгами и сейчас уж далеко? Правильно, никто, но у него просто не было другого выхода, и если все произошло именно так, значит, он снова ошибся. А выяснить это можно немедленно, надо просто позвонить Вике, спросить, все ли она сделала, как он сказал. Если не ответит, то сам виноват, что поверил ей, если ответит, то…
Олег нашел в кармане мобильник, включил его, поглядел на себя в зеркало заднего вида. Хорош – физиономия разбита, под левым глазом наливается чудный «фонарь», нижняя губа распухла, от подбородка до уха тянется длинная ссадина. Плевать! Он перестроился в левый ряд, обогнал неповоротливую фуру и помчался дальше, влетел на эстакаду, глянул по сторонам. Здесь за пять лет ничего не изменилось, промзона, снискавшая себе в девяностых дурную славу, простиралась от горизонта до горизонта. Рельсы, ангары, вагоны, непонятного назначения трубы, провода, снова вагоны – время было не властно над ней, будто обходило стороной. Он и сам бывал тут раз или два, и давно, еще пацаном, когда тайком от отца приезжал сюда с приятелями на велосипедах. Чего они тут, дураки, искали – уже никто и не вспомнит, а все ж тянуло, как магнитом.
Справа показался знак аварийной остановки, а за ним стояла машина, мигала красными габаритками, весело блестевшими в темноте. Олег взял левее, чуть прибавил скорость, чтобы обойти ее поскорее, нашел в мобильнике номер Вики, и вдруг под колеса метнулось что-то темное и косматое, а следом из-за машины выскочила женщина, которую это косматое тащило за собой. Пес, огромный, лохматый, трехцветный, мчался навстречу «Ауди», Олег видел и белую проточину на башке зверя, и рыжие пятна над глазами, и развевавшиеся на ветру уши. Женщину он толком не разглядел, заметил только, что она была то ли в белом пальто, то ли в дубленке. Она попыталась остановиться, закрылась рукой от света, отвернулась. Пес резко сдал назад, и женщина упала. Олег рефлекторно вывернул руль влево, машину занесло, она пошла боком, вылетела на встречку, развернулась, и в свете фар Олег увидел морду «Мана» – он волок за собой многотонный прицеп и при всем желании не мог остановиться сразу. Резкий рвущий нервы гудок оглушил, Олег выронил мобильник, крутанул руль и в последний момент ушел от столкновения, отделался касательным ударом, а фуру швырнуло к ограждению. Она завалилась на бок, рухнула на ограду, зависла так на несколько невыносимо долгих мгновений и, точно дав пару секунд водиле выползти из кабины, рухнула вниз. Кабина исчезла из виду, потерялась в темноте, по глазам бил свет, гудки машин раздавались сразу со всех сторон, и Олег плохо соображал, что происходит. Луч фар выхватывал из темноты то передний бампер какой-то машины, то бегущего прочь от дороги человека, то пса, что волочил за собой женщину.
– Зараза! – Олег резко крутанул руль, машину повело юзом, она пролетела, неуправляемая, метров сто и замерла точно над дырой в ограде. Снизу раздался глухой хлопок, потом на миг стало тихо, и вдруг над дорогой с истинно адским гудением поднялся столб огня. «Газопровод?» Олег вспомнил тянувшуюся внизу нитку из труб разного диаметра, попытался сдать назад, обернулся и увидел огромный белый монолит, что летел на него, накрыл, смял, швырнул вниз и рухнул следом. Прицеп фуры, отнесенный ударом в сторону, инерцией несло по возвратной траектории следом за кабиной, что свалилась на газовую трубу, пробила ее, и от первой же искры вспыхнул пожар. «Ауди» на миг зависла над бездной, качнулась и полетела навстречу пламени. Тут рвануло еще раз, и новый огненный выхлоп затмил собой и небо и землю, ослепительный и беспощадный, как вспышка сверхновой.
Бессонная ночь давала о себе знать: голова немного кружилась, а звуки и краски стали острее и ярче, громким эхом отдавались в голове, резали глаза. Таких приключений у Вики еще не было – сначала сон вполглаза, когда она прислушивалась к каждому звуку из коридора, вскакивала на шум у двери, решив, что это вернулся Олег, но каждый раз ошибалась. Потом ранее холодное утро, недовольный небритый мужик, что два с лишним часа доставал ее своими скабрезными шуточками и высадил, наконец, недалеко от вокзала в чужом городе, потом несколько часов в зале ожидания, когда она каждые четверть часа звонила Олегу, и все без толку – из трубки раздавалось лишь «аппарат абонента выключен».
Вдобавок очень хотелось пить, Вика взяла полупустую уже бутылку воды, сделала небольшой глоток. Надо было пойти и купить что-нибудь в буфете, а сейчас до отхода поезда остается всего четверть часа, состав из красно-серых вагонов уже стоит у третьей платформы, и громкоговоритель уже несколько раз предлагал пассажирам занять в них свои места. И ей пора идти, но здесь очень удобно ждать – скамейка стоит точно напротив входа, и виден каждый, кто покажется в дверях. Правда, дует и плохо пахнет – недалеко устроилась парочка бомжей, и разит от них, как от помойки.
Дверь в зал ожидания снова распахнулась, Вика подалась вперед, прищурилась и снова откинулась к стенке, прикрыла глаза. Нет, это не он, а ведь договаривались… Олег сам предложил ей уехать с ним, буквально выдернул из привычного липкого кошмара, что длился уже больше года, правда, ничего толком не объяснил, не пообещал взамен, но все равно это было лучше, чем прошлое, да и настоящее тоже. И вот снова объявляется посадка на скорый поезд до Новороссийска, а Олега нет, и телефон у него снова не отвечает. Хотя нет, на этот раз кое-что новое: «Абонент временно недоступен».
Вдобавок очень хотелось пить, Вика взяла полупустую уже бутылку воды, сделала небольшой глоток. Надо было пойти и купить что-нибудь в буфете, а сейчас до отхода поезда остается всего четверть часа, состав из красно-серых вагонов уже стоит у третьей платформы, и громкоговоритель уже несколько раз предлагал пассажирам занять в них свои места. И ей пора идти, но здесь очень удобно ждать – скамейка стоит точно напротив входа, и виден каждый, кто покажется в дверях. Правда, дует и плохо пахнет – недалеко устроилась парочка бомжей, и разит от них, как от помойки.
Дверь в зал ожидания снова распахнулась, Вика подалась вперед, прищурилась и снова откинулась к стенке, прикрыла глаза. Нет, это не он, а ведь договаривались… Олег сам предложил ей уехать с ним, буквально выдернул из привычного липкого кошмара, что длился уже больше года, правда, ничего толком не объяснил, не пообещал взамен, но все равно это было лучше, чем прошлое, да и настоящее тоже. И вот снова объявляется посадка на скорый поезд до Новороссийска, а Олега нет, и телефон у него снова не отвечает. Хотя нет, на этот раз кое-что новое: «Абонент временно недоступен».
– Пять минут! – раздалось над головой. Вика поднялась, взяла большую неудобную спортивную сумку и направилась к выходу на перрон. Шла и оглядывалась, досадливо морщилась, если кто-то загораживал ей обзор. Из двери выскочил какой-то парень, со всех ног рванул по платформе, Вика остановилась, а сердце ударило так, что чуть не выскочило из груди. «Олег?» – она всмотрелась в бегущего навстречу человека, но пришлось отступить: тот промчался мимо, влетел в электричку, за его спиной сошлись двери, и от их шипения и мягкого стука стало до того обидно и больно, что на глаза навернулись слезы.
Вика почти ничего не видела перед собой, брела по платформе вдоль вагонов с билетами в руках и не слышала обращенных к ней слов проводников, что торопили ее, что-то спрашивали и, кажется, ругались. Все сначала – так больно ей не было давно, с того дня, когда ее выкинули с работы, когда старшая медсестра в голос хохотала над ней, называла глупой дурочкой и угрожала спустить с лестницы, когда к другой женщине ушел Артем, когда мать сказала, что не желает иметь ничего общего с преступницей. И вот все вернулось, потащило за собой по второму кругу – она снова одна, снова брошена, снова впереди пустота и этот поезд.
– Девушка, ваш билет! – Проводница дернула Вику за рукав, буквально выхватила у нее билеты и крикнула:
– Следующий вагон, да побыстрее, через минуту отправляемся!
И даже в спину подтолкнула нерасторопную пассажирку, а та вместо того, чтобы бежать, шла еле-еле, да еще постоянно оглядывалась. Нет, без толку, перрон пуст, только проводники, да и те уже зашли в вагоны, высматривают из тамбура опоздавших, готовятся закрывать двери.
– Заходите, заходите! – полная кудрявая женщина в синей форме пропустила Вику в вагон, удивленно взглянула на девушку, когда та протянула ей два билета, показала купе: – Третье по проходу. Одна поедете, соседей у вас нет.
«Я знаю». Вика кое-как пробралась по узкому коридору, ловя на себе взгляды попутчиков, и поспешила скрыться в своем купе. Бросила сумку на сиденье, вышла в коридор, прильнула к окну. Вагон мягко качнулся, раздался приглушенный грохот сцепки, перрон медленно поплыл назад, и там никого не было, не считая ворон и уборщика в ярко-зеленом жилете. «Все!» – оборвалось внутри, Вика вернулась в купе, села на мягкий диван, сцепила пальцы, слушала, как стучат колеса. Все, это точно все, он бросил ее, обманул, как многие до него, ловко избавился от обузы, зачем-то выдумав сказку о якобы грозящей ей опасности, а ведь мог просто сказать, что все кончено. Хотя он говорил, а она не верила… Но нет, он прав – оставаться нельзя ни ему, ни ей, слишком силен и безжалостен человек, сломавший Олегу жизнь, и от этого монстра лучше держаться подальше.
Вика смотрела в окно, за которым проплывал город, где она прожила всю жизнь. Миновали переезд, пошла лесополоса, за ней показались корпуса нового предприятия за высоченным забором, дальше потянулось поле. Дыхание перехватило от слез, стало душно. Она расстегнула пуховик, но это не помогло. Попыталась открыть окно, но откидная створка держалась насмерть, будто ее гвоздями заколотили. Вика сняла куртку, еще минуту или две сражалась с неподатливым окном, потом решила позвать на помощь. И даже рада была, что приходится куда-то идти, с кем-то говорить, лишь бы не оставаться наедине с собой, хоть на несколько мгновений забыть о своем отчаянии и боли, перестать терзать себя за очередную ошибку и глупость.
Она вышла из купе, посмотрела по сторонам, глубоко вдохнула. Здесь было еще хуже, печка работала на полную мощность, в лицо ударила волна жара, и девушка едва не задохнулась. Странно, но другие пассажиры чувствовали себя неплохо – по коридору ей навстречу шла женщина в спортивном костюме и разговаривала по телефону, в соседнем купе смеялись, где-то играла музыка. И все же надо попросить проводницу открыть окно, пусть она поможет…
Ноги подкосились, в лицо ударила кровь, в коридоре стало мрачно, как в подземелье. Вика ухватилась за поручень под окном, неловко ткнулась лбом в стекло, мельком увидела проплывавший мимо мост, и все исчезло.
Возвращалось фрагментарно, крупными яркими частями – вот чье-то лицо, вот белый выгнутый потолок, вот еще кто-то смотрит на нее сверху вниз, и лицо знакомое. Проводница, встревоженная и бледная, тянет Вику за руку, тянет на себя, и тут появляется звук – она говорит, даже, скорее, кричит, зло и испуганно:
– Девушка, что с вами? Поднимайтесь сейчас же! Да вставайте же!
Рывок, еще один, стенка рванулась навстречу, исчезла, показался столик, полка, серая сумка на ней, до отказа открытое окно. В лицо ударил холодный воздух, потом на него упали капли, как показалось сначала, дождя, но Вика сообразила, что это снег, он тает на лице, и капли сливаются со слезами.
– Как вы? – заботливо поинтересовалась молодая женщина в спортивном костюме. Она с тревогой и жалостью смотрела на Вику и сжимала в пальцах мобильник.
– Нормально, – проговорила Вика и постаралась улыбнуться: – Все хорошо.
Получилось, видимо, не очень, ей не поверили, проводница и женщина переглянулись, потом проводница сказала:
– Вам к врачу надо, провериться. Не просто же так вы в обморок упали…
– Я была, – проговорила Вика, чувствуя, что еще немного, и разревется уже по-настоящему, слезы и отчаяние переполняли ее, искали выход, и сдерживаться уже не было никаких сил.
– И что он сказал? – спросила женщина. – Поставил вам диагноз?
– Пять недель.
Женщина сначала не поняла ее, потом вдруг радостно улыбнулась, сжала Вике ладонь.
– Все будет хорошо, не сомневайтесь, это бывает на ранних сроках. Вам надо отдохнуть. Поспите, мы не будем вам мешать.
Она шагнула к выходу, проводница попятилась, пропуская ее, закрыла дверь, напоследок с любопытством оглядев Вику с ног до головы. Дверь закрылась, стало тихо и очень спокойно, мерно стучали колеса, за окном мелькали деревья и дома, дрожали провода, поезд набирал ход и гудел, как пароход в тумане. Поспать, да, было бы неплохо, но надо переодеться, а ничего нет. Домой она, как и сказал Олег, не возвращалась, приехала в мотель, в чем была, прихватив с собой документы и медицинскую карту. Пять недель – Вика прижала ладонь к животу, прикрыла глаза. Ребенок родится в ноябре, как раз перед ее днем рождения. Врач сказал, что все в порядке, отклонений нет, но надо сдать еще несколько анализов, чтобы знать наверняка.
Вика повесила пуховик на крючок, и тут взгляд упал на большую серую сумку, которую кто-то затолкнул под стол. Она вытащила ее, поставила рядом с собой, оглядела со всех сторон. Это ж надо – выдумал: возьми мои вещи… А она, дурочка, так и сделала, да еще и таскала с собой эту тяжесть, знала бы, что так получится – выкинула бы на вокзале или отдала водителю, что забрал ее из мотеля. Хотя нет, еще чего, самой пригодится. Ехать сутки, а из одежды у нее ничего нет, переодеться не во что.
Она открыла застежку, распахнула сумку. Внутри оказался черный плотный пакет, и ей пришлось повозиться, чтобы найти, где он открывается. Наконец она развернула его, заглянула внутрь. Там были деньги, много пачек, перехваченных банковской лентой, они лежали одна на другой, сложенные в аккуратные стопки, и, кроме них, в сумке ничего не было. Вика достала одну пачку, вторую, поднесла к глазам, бросила их на столик, пересела на соседнюю полку и смотрела на сумку со стороны. «Что это…» – ей снова стало душно, с ног до головы окатило жаром, но уже по-другому: сначала от страха, а потом… «Господи, как же так… Почему ты не пришел, зачем ты оставил мне это… Почему я…» Все вдруг стало понятно, будто кто на ухо нашептал, объясняя, что теперь точно все, конец. Олега нет, она больше его не увидит, а это…
Вика закрыла окно, сложила деньги в сумку, убрала ее под стол, легла на полку, положив ладони под щеку, и смотрела в полумрак перед собой. Вагон покачивался на стыках, колеса гремели, убаюкивая, убийственное чувство сиротства, ненужности, лишней в этой жизни, что течет, как песок сквозь пальцы, и слезы исчезли, словно их не было и в помине.