И что самое ужасное, так это то, что не существует никакого плана по их сохранению.
После того что вы только что здесь прочли, вы можете подумать, что я не очень люблю сотрудников заповедника, но это не совсем так. Мне ни разу не встретился лесник, который бы не помог нам или не был бы поглощен своей работой. Впрочем, я видел не так много этих лесников, так как большинство из них давно уволились со своей работы, но те, с кем мне пришлось общаться, были вполне нормальными. Нет, проблема не в персонале, а в самом руководстве парка. Многие его защищают, говоря, что управлению урезали бюджет, и это правда. С учетом инфляции бюджет уменьшился на 200 млн долларов по сравнению с суммой, выделявшейся десять лет назад. В результате, несмотря на то, что число посетителей парка возросло с 207 млн в 1983 году до 300 млн на сегодняшний день, кемпинги и краеведческие центры закрыты, количество смотрителей урезано, необходимое обслуживание сократилось до смехотворного уровня. К 1997 году невыполненная работа по восстановлению национальных парков достигла шести миллиардов долларов. Довольно позорно.
Но задумайтесь. В 1991 году, в то время как умирали деревья, а здания разрушались, посетителям не давали поставить палаточные лагеря из-за отсутствия денег на обеспечение, а работников увольняли пачками, Управление по национальным заповедникам закатило вечеринку в честь своего семидесятипятилетия в городе Вейл, штат Колорадо. На это мероприятие было потрачено свыше полумиллиона долларов. Эта история не настолько дикая, как инцидент с растворением яда в реке, но в ней определенно чувствуется тот же дух.
Впрочем, давайте мы с вами не будем на этом зацикливаться. Это место получило свое природное великолепие от Бога, без чуткого руководства Управления по национальным заповедникам, и, если честно, то это самое управление им и сейчас не очень-то нужно. Более того, принимая во внимание странное и неразумное поведение руководства на протяжении многих лет (вот еще один факт: в 1960 годах они пригласили компанию «Уолт Дисней», чтобы построить парк аттракционов в национальном заповеднике «Секвойя» в Калифорнии), возможно, что идея урезать им бюджет не столь и плоха. Я более чем уверен, что если им вернуть эти 200 миллионов, то все деньги ушли бы на автомобильные парковки и на удобства для автофургонов, а не на спасение деревьев, и уж точно не для восстановления бесценных и прекраснейших травянистых вершин. Возможно, что это вообще такая разработанная руководством парка стратегия – позволить лесам исчезнуть. Столько лет они позволяли всем, кому не лень, вторгаться в дела природы, а затем приняли решение не предпринимать вообще ничего, даже если бы их действия приносили бы плоды. Я же говорил вам, что это удивительные люди.
Уже вечерело, когда мы дошли до приюта «Берч Спринг Гэп», который находился неподалеку от илистого ручейка чуть ниже тропы. В серебристом полумраке ночи он выглядел поразительно. В сравнении с практичными фанерными домишками, встречающимися в других местах, приюты в Грейт-Смоки-Маунтинс были построены в причудливом деревенском стиле из прочного камня, поэтому даже издалека приют смотрелся по-домашнему уютно и привлекал к себе внимание. Однако вблизи он не выглядел таким уж очаровательным. Интерьер был темноват, потолок прохудился, глиняный пол был похож на шоколадный пудинг, спальные места были совсем небольшими и грязными, остатки сырого мусора лежали повсюду. Вода стекала по стенам и образовывала на лежанках целые озера. Снаружи, как и в большинстве приютов, не было никакого стола, а уж туалета не было и в помине. Даже по невзыскательным стандартам АТ это место было слишком суровым. Но, по крайней мере, оно было нашим.
Как и в других приютах, здесь не было двери, зато вместо нее перед зданием мы обнаружили ограду из проволоки, назначения которой я так и не понял. Табличка на заборе гласила: «ЗОНА АКТИВНЫХ МЕДВЕДЕЙ. НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ ДВЕРЬ ОТКРЫТОЙ». Меня заинтересовало, насколько они активны, и я пошел посмотреть журнал регистрации, пока Кац кипятил воду для лапши. В каждом приюте есть такой журнал, в котором посетители оставляют заметки о погоде, высказывают свои идеи и пишут о всяких необычных происшествиях. В здешнем сообщалось про странные ночные звуки, которые показались туристам очень похожими на рев медведя, однако посетителей этого приюта больше интересовала удивительная живучесть обитающих здесь мышей и крыс, в чем я потом сам сполна удостоверился.
Как только наши головы коснулись лежанки, все вокруг зашуршало и забегало. Грызуны ничего не боялись и беспрепятственно шмыгали по рюкзакам и даже по нашим головам. Не переставая ругаться и громыхать бутылкой воды, Кац бегал за ними и не знал, что бы еще придумать. Когда я включил налобный фонарь, то обнаружил в спальнике на уровне моей груди где-то за 15 см до подбородка сидящую на задних лапах и пристально смотрящую на меня мышь. Я машинально ударил по спальнику изнутри, чем отключил несчастного грызуна окончательно и бесповоротно.
– Поймал одну, – вскрикнул Кац.
– Я тоже, – с гордостью поведал я.
Кац ползал на четвереньках, будто сам пытался сойти за мышь, озаряя темноту блуждающим светом фонаря. Периодически он останавливался, чтобы нанести удар ботинком или бутылкой. Затем он залезал на лежанку, немного утихал, но через какое-то время вновь стряхивал с себя спальник и, сильно ругаясь, снова рвался в бой. Я же зарылся поглубже в спальник и крепко затянул его у себя над головой. Так прошла ночь: погоня Каца, минута тишины, шуршание и вновь погоня. Несмотря на все это, я отлично выспался.
Я ожидал, что Кац проснется в ужасном настроении, однако он держался бодрячком.
– Нет ничего лучше, чем хороший сон. А еще, это точно была не лучшая ночь в моей жизни, – сказал он наутро и призывно хмыкнул. Оказалось, его веселое настроение объяснялось тем, что он смог убить целых семь мышей и был очень этому горд, просто ощущал себя гладиатором. На дне его бутылки остались клочки шерсти и чего-то розового. Я заметил это, когда он поднес ее к губам. Иногда меня, как и всех туристов, ужасало, на что способен человек вдали от цивилизации. Сейчас был тот самый момент.
Снаружи туман неутомимо пробирался между деревьями. Это утро сложно было назвать обнадеживающим. Когда мы вышли, дождь начал моросить, прежде чем превратился в опасный и безжалостный ливень.
Дождь портит все. Нет никакого удовольствия ходить в дождевике. Есть что-то удручающее в этом плотном, шелестящем куске нейлона и постоянно усиливающемся звуке его соприкосновения с каплями дождя. Самое отвратительное, что ты даже не остаешься сухим. Дождевик сохраняет тебя от дождя, но под ним ты жутко потеешь, и вскоре все равно оказываешься липким и мокрым. К обеду дождь только усилился. Мои ботинки не смогли сдержать своего обещания остаться сухими. Я промок насквозь, ботинки хлюпали при каждом моем шаге. В этом районе выпадает до трех метров осадков в год. Три метра. Это очень много. И нам досталось вдоволь.
Мы прошли 15,5 км до приюта «Спенс Филд», что было весьма скромным даже для нас, но мы промокли и безумно замерзли, тем более что до следующего приюта было слишком далеко. Почему руководство парка до сих пор не задумалось об этом? Оно прописывает строгие весьма идиотские правила для туристов, в которых сказано, что надо постоянно двигаться вперед, никогда не сходить с тропы и каждый день ночевать в приюте. По сути это означает не только то, что вы обязаны проходить определенное количество километров в день, но и то, что вам придется ночевать с незнакомцами. Мы сняли всю мокрую одежду и полезли в рюкзаки за сухой, но даже вещи, лежавшие в самой их середине, были сырыми. В убежище имелся камин, и какой-то добрый человек оставил рядом с ним немного веток и поленьев. Кац попытался разжечь костер, но дрова и ветки были сырыми, поэтому напрочь не желали гореть. Даже спички не высказали ни малейшего желания зажечься. Кац с отвращением вздохнул и сдался. Я решил сварить кофе, чтобы согреться, но горелка повела себя столь же капризно.
Пока я возился с горелкой, послышалось знакомое шуршание дождевиков, вошли две испачканные и промокшие женщины. Они были из Бостона и начали свой путь со стороны Кейдз Ков. Через пару минут пришли еще четверо парней из университета «Уэйк Форест», потом к этой многочисленной компании присоединился уже знакомый нам Джонатан и, наконец, пришла пара бородатых мужчин средних лет. За последние пять дней мы не видели ни души, а тут внезапно оказались в толпе.
Все были вежливы и дружелюбны, но это не отменяло того факта, что в приюте не было места для всех нас. Мне уже не в первый раз пришло в голову, насколько прекрасно, действительно прекрасно было бы, если бы план МакКая был воплощен в жизнь. Ведь по его задумке вместо приютов на тропе должны были располагаться хостелы с горячим душем, отдельными спальными местами и, конечно же, с занавесочками для уединения и светильниками, чтобы почитать книжку. В каждом таком хостеле был бы комендант или повар, который должен был поддерживать огонь в камине и приглашать всех путников к столу, на котором стояло бы жаркое, пельмени, кукурузный хлеб и, допустим, персиковый коблер. Снаружи находилась бы веранда с креслом-качалкой, где можно было бы сидеть, курить трубку и смотреть, как вдалеке солнце заходит за очаровательные холмики. Как было бы чудесно! Обо всем этом я мечтал, сидя на краю лежанки и отчаянно пытаясь вскипятить немного воды, когда один мужчина средних лет наклонился ко мне и представился Бобом. Я предчувствовал, что он заговорит о снаряжении, просто чувствовал это. А я ненавижу разговоры о снаряжении.
Пока я возился с горелкой, послышалось знакомое шуршание дождевиков, вошли две испачканные и промокшие женщины. Они были из Бостона и начали свой путь со стороны Кейдз Ков. Через пару минут пришли еще четверо парней из университета «Уэйк Форест», потом к этой многочисленной компании присоединился уже знакомый нам Джонатан и, наконец, пришла пара бородатых мужчин средних лет. За последние пять дней мы не видели ни души, а тут внезапно оказались в толпе.
Все были вежливы и дружелюбны, но это не отменяло того факта, что в приюте не было места для всех нас. Мне уже не в первый раз пришло в голову, насколько прекрасно, действительно прекрасно было бы, если бы план МакКая был воплощен в жизнь. Ведь по его задумке вместо приютов на тропе должны были располагаться хостелы с горячим душем, отдельными спальными местами и, конечно же, с занавесочками для уединения и светильниками, чтобы почитать книжку. В каждом таком хостеле был бы комендант или повар, который должен был поддерживать огонь в камине и приглашать всех путников к столу, на котором стояло бы жаркое, пельмени, кукурузный хлеб и, допустим, персиковый коблер. Снаружи находилась бы веранда с креслом-качалкой, где можно было бы сидеть, курить трубку и смотреть, как вдалеке солнце заходит за очаровательные холмики. Как было бы чудесно! Обо всем этом я мечтал, сидя на краю лежанки и отчаянно пытаясь вскипятить немного воды, когда один мужчина средних лет наклонился ко мне и представился Бобом. Я предчувствовал, что он заговорит о снаряжении, просто чувствовал это. А я ненавижу разговоры о снаряжении.
– И почему ты купил рюкзак Gregory? – спросил он.
– Ну, я подумал, что это будет удобнее, чем носить все в руках. – Он глубокомысленно кивнул, будто задумавшись над моим ответом, а затем сказал:
– У меня вот Kelty.
Меня жутко подмывало сказать: «У меня есть одна мысль, Боб. Мне глубоко на это насрать», но разговоры об экипировке – это то, чем тебе приходится заниматься, это как общаться с мамиными друзьями при встрече в магазине, поэтому я спросил:
– О правда? И как тебе?
– Очень нравится, – искренне ответил он, – и вот почему. – Он принес свой рюкзак, чтобы показать его во всей красе: карманы на застежках, отделение для карты, восхитительная способность хранить содержимое. Особенно он гордился раскрывающимся прозрачным карманом со встроенным зеркальцем, до краев заполненным лекарствами и витаминами.
– Это позволяет посмотреть, что находится внутри, не открывая сам карман, – объяснил он и посмотрел на меня, ожидая увидеть щенячий восторг.
Но в этот самый момент подошел Кац. Этот мастер по выклянчиванию еды уже жевал чью-то морковку. Он хотел было что-то спросить у меня, когда его взгляд упал на прозрачный карман Боба, и он сказал:
– Эй, погляди – кармашек с окошком. Это что, для людей, которые настолько тупы, что не знают, как его правильно открыть?
– Вообще-то это очень удобная функция, – сказал Боб выверенным тоном. – Это позволяет посмотреть, что находится внутри, не расстегивая карман.
Кац оглядел его по-настоящему недоверчивым взглядом:
– Ты что, типа так занят во время пути, что не можешь потратить бесценные три секунды, чтобы расстегнуть молнию и посмотреть внутрь? – И он повернулся ко мне: – Эти студентики хотят обменять печенье на «Сникерсы». Что думаешь?
– Вообще-то мне кажется, что это очень удобная функция, – повторил Боб себе под нос, взял свой рюкзак и больше нас не беспокоил.
К сожалению, все мои беседы о снаряжении всегда заканчивались примерно так: собеседник оскорбленно уходил, прижимая к груди свое драгоценное хозяйство. И поверьте, это никогда не входило в мои планы, правда.
Впечатления от Грейт-Смоки-Маунтинс буквально катились под гору. Мы шли четыре дня, и все четыре дня неустанно, отбивая бесконечный ритм, шел дождь. Тропа стала болотистой и скользкой. Лужи заполняли каждую впадину и каждый выступ. Грязь стала неотъемлемым атрибутом нашей жизни. Мы пробирались через нее, скользили и падали в эту самую грязь, вставали на нее коленями, ставили на нее рюкзаки и оставляли ее следы везде, где только можно. И конечно же, каждое наше движение всегда сопровождал монотонный и раздражающий звук дождевика. Он был настолько невыносимым, что я уже просто мечтал сжечь его по окончании похода. Ни медведя, ни саламандры, ни лисы. Я вообще ничего не увидел – только нескончаемые капли дождя, бьющие по моим очкам.
Каждую ночь мы останавливались в сырых приютах, готовили еду и спали с незнакомцами: кучей замерзших, промокших и уставших путников, которые были измождены и немного безумны из-за непрекращающегося ливня и безрадостного восхождения. Это было ужасно. Чем хуже была погода, тем теснее становилось в приютах. Весенние каникулы были в разгаре, и всем студентам с востока страны приспичило пойти в поход. Приюты в Смоки предназначались для участников многодневных походов, а не однодневных вылазок, тут редко обменивались словами. Это совсем не типично для Аппалачской тропы. И это было просто ужасающе.
На третий день у нас уже не было ни одной сухой вещи, и мы не переставая тряслись от холода. Наконец мы взобрались по грязи на высшую точку нашего пути – вершину Клингманс-Доум, от видов с которой в ясный день замирает сердце. Мы же ничего не увидели, ничего, кроме мутных очертаний умирающих деревьев в море тумана.
Промокшие до нитки, грязные с головы до ног, мы отчаянно нуждались в чистой и сухой одежде, сытном обеде и каком-нибудь досуге, не связанном с физическим или интеллектуальным напряжением. Пришло время отправиться в Гатлинбург.
Глава VIII Новый маршрут
Но для начала нам надо было туда добраться.
От Клингманс-Доум до трассы US441, первой за последние четыре дня асфальтированной дороги после плотины Фонтана, было 13 км. Гатлинбург находится в 24 долгих и закрученных холмистых километрах к северу от нее. Это было слишком далеко для того, чтобы идти, но совсем маловероятно, что мы смогли бы найти того, кто согласился бы захватить нас с собой и подвезти. И тут на парковке неподалеку я заметил трех собирающихся домой молодых людей, загружающих рюкзаки в большую классную машину с номерами Нью-Гэмпшира. Сгоряча я подошел и представился им жителем Гранитного Штата, а также поинтересовался, смогут ли они позволить себе подкинуть двух измотанных стариков в Гатлинбург. Еще до того, как они начали возражать (а они точно собирались), мы поблагодарили их и залезли на задние сиденья. Так мы обеспечили себе удобный, но несколько мрачноватый проезд до Гатлинбурга.
Гатлинбург – шок для всех органов чувств, как на него ни посмотри, но только не когда ты натыкаешься на него после многих дней, проведенных в сыром и грязном одиночестве в лесу. Городок находится прямо напротив основного входа в парк Грейт-Смоки-Маунтинс и специализируется на предоставлении посетителям всех тех вещей, которых нет в парке, в основном – мерзкой еды, мотелей, сувенирных лавок и пешеходных дорожек, по которым можно бесцельно шляться. И большинство из этих вещей раскидано по его поразительно уродливой главной улице. На протяжении многих лет город преуспевает в понимании того, что когда американцы нагружают свои машины и едут на гигантские расстояния к месту расположения природного великолепия, единственное, чего хочет большинство из них, добравшись в Гатлинбург, так это сыграть в мини-гольф и съесть какой-нибудь гадкой еды. Национальный парк Грейт-Смоки-Маунтинс – самый популярный парк в Америке, но Гатлинбург, в это даже сложно поверить, популярнее парка.
Это место повергает вас в ужас. Но это нормально. После восьми дней на тропе мы были готовы ужаснуться, даже желали этого. Мы заселились в мотель, где были приняты с заметной теплотой, перешли главную дорогу, при этом проезжающие по ней машины просигналили нам целых два раза (увы, мы потеряли ловкость, пока были на тропе), и наконец остановились у заведения, называвшегося рестораном «Джерси Джо», где заказали себе чизбургеры и колу у непривлекательной, надувающей пузыри из жвачки официантки, которая просто отказывалась быть чуть доброжелательнее, несмотря на все наши широкие улыбки. Мы уже наполовину закончили свою простую и унылую трапезу, когда, проходя мимо, официантка положила нам на стол чек. В сумме вышло 20,74 доллара.
– Да вы шутите, – пробормотал я.
Официантка (давайте назовем ее Бетти Шлютц) остановилась и посмотрела на меня, затем подошла с важным видом к столику, оглядывая меня с величайшим презрением.
– У вас какие-то проблемы?
– Двадцать долларов – это слишком дорого за пару бургеров, не думаете? – пропищал я незнакомым мне голосом, смахивающим на голосок Берти Вустера. Она еще на секунду задержала на мне свой взгляд, затем взяла в руки чек и начала читать вслух, смакуя каждое слово:
– Два бургера. Две газировки. Налог на продажу от Штата. Городской налог на продажу. Налог на напитки. Чаевые. Итого: двадцать долларов и семьдесят четыре цента. – Она кинула чек обратно на стол и удостоила нас усмешкой: – Добро пожаловать в Гатлинбург, господа.