К несчастью для предпринимателей, внезапно наступила Великая депрессия, и коммерческий импульс сразу угас. Вместо этого под социалистическим натиском (хотя вы, скорее всего, никогда не будете использовать этот термин), которым было отмечено президентство Франклина Рузвельта, земля была выкуплена государством. Люди съехали с насиженных мест, а «Гражданское природное общество» стало строить здесь миленькие каменные мостики, шалаши для пикника, центры для посетителей и разные другие нужные туристам штуки. Все это открылось для публики в июле 1936 года. Именно качество строительства в основном и объясняет величие национального парка Шенандоа. И все же это один из немногих примеров человеческого ручного труда («Хувер Дам» – еще один, «Маунт Рашмор», я думаю, третий) в Соединенных Штатах, который не только дополняет, но даже украшает природный ландшафт. Я предполагаю, что это единственная причина, по которой мне нравится идти вдоль Скайлайн Драйв, с ее широкими и так похожими на лужайку обочинами, с ее каменными ограждающими стенами, с кучками живописно посаженных берез, чьи нежные кудри указывают на приковывающие внимание и весьма вдумчиво созданные пейзажи. Вот как (я думаю) и должны выглядеть трассы. По крайней мере, когда-то казалось, что все трассы будут именно такими. Неудивительно, что первые шоссе в Америке назывались аллеями. Так они, собственно, и выглядели: парки с аллеями, через которые вы можете ехать.
Почти ничего из этого духа мастерства не видно на тропе в парке. Да это и не особо ожидаемо на дороге, которая ведет в царство дикой природы. Но все это встречается в приютах и хижинах, в которых есть что-то от живописной неотесанности приютов в Грейт-Смоки-Маунтинс, но при этом они просторнее, чище и лучше сконструированы, а главное – без этих ужасных, наводящих тоску цепных заборов перед ними.
Хотя Кац и думал, что я противоречу здравому смыслу, я все же надеялся на то, что после нашей ночи в лесу мы сможем поспать в приюте. Я каким-то образом чувствовал, что так смогу защитить наш ночлег от кровожадного медведя, да и в любом случае приюты в Шенандоа слишком хороши, чтобы ими не воспользоваться. Все они привлекали нас своим продуманным расположением, хорошим водоснабжением и столом для еды. Две ночи мы сами придумывали, как обезопасить свой ночлег, ну а на третью мы просто порадовались своей удаче, когда услышали совсем рядом раздающийся из леса шум голосов. Мы прошли еще немного и увидели шеренгу марширующих по поляне бойскаутов. Они поздоровались с нами, мы поздоровались с ними, а потом уселись с ногами, свисающими с подмостков, и смотрели, как они наполняют поляну своими палатками и многочисленными вещами. Мы сидели и радовались тому, что нам есть на кого посмотреть. В группе было три взрослых руководителя и семнадцать бойскаутов. Все просто до умиления неумелые. Палатки были поставлены, затем быстро разрушены и опрокинуты. Один из взрослых пошел за чистой водой и провалился в ручей. Даже Кац согласился, что это в сто раз лучше, чем смотреть телевизор. Впервые с тех пор, как мы выехали из Нью-Гэмпшира, мы почувствовали себя знатоками тропы.
Несколько минут спустя появился веселый одинокий турист. Его звали Джон Конноли. Он был учителем старших классов с севера штата Нью-Йорк. Он путешествовал по тропе уже четыре дня, очевидно, всего на пару миль отставая от нас, и ночевал один под открытым небом каждую ночь, что показалось мне очень храбрым поступком. На мой вопрос о медведях он сообщил, что не видел никаких медведей, и добавил, что путешествует по тропе уже несколько лет, а медведя видел всего один раз, точнее, его коротко промелькнувший зад, где-то глубоко в лесах Мэна. Вместе с ним к нам вышли еще два парня. Они, эти Джим и Чак, были примерно нашего возраста, довольно приятные, скромные и веселые парни из Луизвилля. Мы не видели больше трех-четырех путешественников с тех пор, как покинули Вэйнсборо, а сейчас вдруг оказались просто завалены ими.
– Какой сегодня день? – спросил я, и все остановились и задумались.
– Пятница, – сказал кто-то.
– Да, пятница, начало выходных, – это все объясняло.
Приготовив себе еду, мы уселись вокруг стола и старательно начали ее поглощать. Это было похоже на пир. Джим, Чак и Джон прошли уже достаточно большой путь, поэтому смогли рассказать нам о том, что ждет нас впереди вплоть до Мэна, что казалось нам почти космическим расстоянием. Потом беседа переросла в вечную тему: какой же людной стала тропа. Конноли рассказывал о том, как он прошел почти половину тропы в 1987 году, по летней жаре, и как днями не видел людей, а Джим с Чаком подтвердили это.
Это то, что мы часто слышали от бывалых путешественников. И вообще, это правда, что намного больше людей стало ходить в походы по сравнению с тем, что было раньше. До семидесятых годов ежегодно Аппалачскую тропу проходили не более пятидесяти человек. Незадолго до 1984 года их количество выросло до сотни. В 1990 году число туристов переросло за двести, ну а сейчас тропу в течение года покоряют примерно три сотни человек. Это довольно большой рост, но все равно – это очень маленькие числа. До того как мы отправились в путь, в местной газете Нью-Гэмпшира было опубликовано интервью с обслуживающим тропу, который сказал, что двадцать лет назад три лагеря, расположенные неподалеку от города, принимали в июле и в августе около дюжины посетителей в неделю, а сейчас иногда число туристов доходит до сотни в неделю. И все же я считаю, что это все равно очень мало. Тем не менее сто посетителей в неделю для трех лагерей в летнюю жару не так уж и ужасно.
Возможно, я думал не совсем правильно, исходя из опыта своих постоянных путешествий по людной маленькой Англии, но то, что никогда не перестанет меня удивлять после нашего долгого лета, так это пустота тропы. Никто не знает, сколько на самом деле людей ходит по Аппалачской тропе, но по расчетам выходит около трех или четырех миллионов человек в год. Если четыре миллиона туристов – правда, и мы учитываем, что три четверти этого числа приходятся на шесть жарких месяцев, то это значит, что в сезон на тропе ежедневно находятся примерно шестнадцать с половиной тысяч человек, или же семь с половиной человек на каждую милю тропы, то есть по человеку на каждые 200 м. По сути, немногие районы США могут похвастаться такой плотностью. Большая часть этих четырех миллионов ежегодных путешественников сконцентрирована в выходные в самых популярных местах. Это Президентская цепь в Нью-Гэмпшире, парк штата Бакстер в Майне, Маунт Грэйлок в Массачусетсе, Грейт-Смоки-Маунтинс и национальный парк Шенандоа. Эти четыре миллиона также включают в себя и тех, кто называется рибок-туристами, то есть людей, которые оставляют свою машину, проходят каких-нибудь четыре сотни метров, потом возвращаются в машину, уезжают и больше уже никогда в жизни не делают ничего столь же захватывающего дух. Поверьте мне и не слушайте тех, кто говорит, что тропа не очень людная.
Когда люди мычат что-то о том, что тропа становится очень загруженной, они имеют в виду, что приюты иногда сильно переполнены. И это правда. И все же проблема не в том, что на один приют приходится слишком много походников, а в том, что этих самых приютов очень мало. В национальном парке Шенандоа находится всего восемь хижин, каждая из которых может вместить не больше восьми человек, без стеснения их комфорта. В крайнем случае десять туристов на 162 км национального парка. Это среднее значение по всей тропе. Хотя расстояние между хижинами могут довольно сильно различаться, но в целом на Аппалачской тропе каждые 16 км встречаются приюты, хижины или что-то подобное (всего их имеется около 240). Значит, существует адекватное количество спальных мест для двух с половиной тысяч туристов на три с половиной тысячи километров тропы. Когда вы учитываете, что больше чем 100 млн американцев живут примерно в дне езды от Аппалачской тропы, совсем неудивительно, что 2500 спальных мест не хватает на всех. Тем не менее в некоторых частях тропы власти настаивают на уменьшении количества приютов, потому что считают, что это избыточное использование тропы.
И вот, как всегда в таких случаях, когда беседа перешла к теме оживленности тропы и к тому, что сейчас можно увидеть на ней дюжину людей в день, тогда как раньше редко встречали и двух, я вежливо все это выслушал и сказал:
– Вы, ребята, обязательно должны попробовать походить по Англии.
Джим повернулся ко мне и произнес добрым, но при этом весьма снисходительным голосом:
– Но, видишь ли, Билл, мы не в Англии.
И, вероятно, он был прав.
Вот вам еще одна причина, по которой я очень сильно люблю национальный парк Шенандоа и почему я не могу считаться настоящим американским путешественником по тропе под названием «Чизбургеры». Вы тут часто можете их достать, а также «Кока-колу» со льдом, картошку фри, мороженое и другие столь же прекрасные вещи. Хотя той дикой коммерциализации, о которой я говорил выше, все же тут нет. Но, слава богу, что немного духа коммерции все же в Шенандоа присутствует. Парк щедро усыпан общественными лагерями, стоянками с ресторанами и магазинчиками. И тропа, хвала небесам, наносит визит каждому из них. Рестораны, уютно расположившиеся на каждом углу, полностью противоречат духу тропы, но я ни разу не встречал походника, который бы этому не порадовался.
Джим повернулся ко мне и произнес добрым, но при этом весьма снисходительным голосом:
– Но, видишь ли, Билл, мы не в Англии.
И, вероятно, он был прав.
Вот вам еще одна причина, по которой я очень сильно люблю национальный парк Шенандоа и почему я не могу считаться настоящим американским путешественником по тропе под названием «Чизбургеры». Вы тут часто можете их достать, а также «Кока-колу» со льдом, картошку фри, мороженое и другие столь же прекрасные вещи. Хотя той дикой коммерциализации, о которой я говорил выше, все же тут нет. Но, слава богу, что немного духа коммерции все же в Шенандоа присутствует. Парк щедро усыпан общественными лагерями, стоянками с ресторанами и магазинчиками. И тропа, хвала небесам, наносит визит каждому из них. Рестораны, уютно расположившиеся на каждом углу, полностью противоречат духу тропы, но я ни разу не встречал походника, который бы этому не порадовался.
Кац, Конноли и я впервые столкнулись с этим на следующее утро, после того как мы попрощались с Джимом, Чаком и бойскаутами, которые направлялись на юг, а именно, когда во время ланча мы оказались на миленькой небольшой стоянке под названием «Лужки».
В «Лужках» имелись лагерь, охотничий домик, ресторан, сувенирная лавка, универмаг и просто кучи людей, разбросанных там и тут по солнечному, покрытому травой пространству (хотя это место на самом деле представляло собой большой луг, но названо оно было по имени человека по фамилии Лужок, что меня почему-то очень порадовало). Мы бросили наши рюкзаки на траву и зашли в оживленный ресторан, где с жадностью стали поглощать все самое жирное и промасленное, что у них было, затем вернулись на лужайку, чтобы покурить, отрыгнуть и спокойно насладиться процессом переваривания пищи. Пока мы лежали, опираясь на наши рюкзаки, к нам подошел турист в пресловутой соломенной шляпе, держащий в руках мороженое, посмотрел на нас и дружелюбно спросил:
– Так вы, ребята, путешествуете?
Мы ответили, что да.
– И вы сами носите на себе эти рюкзаки?
– До тех пор, пока не найдем кого-нибудь, кто смог бы сделать это за нас, – весело ответил Кац.
– И как много вы прошли за это утро?
– Ну, около тринадцати километров.
– Тринадцадцать километров? Господи! И сколько же вы еще сегодня пройдете?
– Ну, скорее всего, еще тринадцать.
– Да вы шутите! Двадцать шесть километров пешком? С этими штуками на спине? Боже, это просто удар. – И он крикнул через поляну: – Бернис, подойди-ка сюда на минутку. Ты должна на это взглянуть. – Он еще раз посмотрел на нас. – И что у вас там? Одежда и прочие вещи, полагаю?
– И еда, – ответил Конноли.
– Вы что, несете свою еду?
– Приходится.
– Ну, это сильно!
Подошла Бернис, и он объяснил ей, что мы используем свои ноги для того, чтобы передвигаться по земле.
– Разве в этом нет чего-то такого? У них вся еда и прочее в этих рюкзаках.
– Это точно? – с уважением и интересом спросила Бернис. – То есть вы типа ходите повсюду? – Мы кивнули. – Вы пришли сюда пешком? Все расстояние досюда?
– Мы все прошли своими ногами, – торжественно произнес Кац.
– Вы не могли этого сделать!
– Ну вообще-то смогли, – сказал Кац, для которого этот разговор стал одним из самых важных моментов в жизни.
Я вышел, чтобы позвонить домой из телефонной будки и сходить в уборную, а когда через несколько минут вернулся, Кац уже собрал небольшую толпу восхищенных зрителей и слушателей и вовсю демонстрировал им теорию и практику применения узлов и карабинов на своем рюкзаке. Затем, по чьей-то просьбе, он надел рюкзак и стал позировать для фотографий. Я ни разу не видел его таким счастливым.
Пока Кац был занят, мы с Конноли зашли в продуктовую часть лагеря, чтобы осмотреться, и тут я осознал, как ничтожны туристы по сравнению с громадным парковым бизнесом. Только три процента из ежегодных двух миллионов в Шенандоа заходят хотя бы на несколько ярдов в так называемую дикую местность. Девяносто процентов посетителей приезжают на машинах или в домах на колесах. Эти магазины для них. Почти все там или подразумевает разогрев в микроволновке, или продается в гигантских порциях на всю семью (думаю, что едва ли какой путешественник захочет заполучить и тащить с собой сразу двадцать четыре булочки для гамбургеров). Там не было вообще ничего из обычной походной еды: изюма, арахиса или удобных консервов и пакетов с едой, что выглядело довольно удручающе для национального парка.
Не имея особого выбора и желая по возможности не есть одну лапшу (Конноли, как выяснилось, тоже был человеком лапши), мы купили двадцать четыре сосиски и столько же булок для хот-догов, двухлитровую бутылку «Кока-колы» и пару больших упаковок печенья. Потом мы забрали Каца, который извиняющимся тоном объявил своим благодарным слушателям, что нам нужно идти, потому что остались еще горы, которые нужно покорить, и уверенно зашагали в лес.
На ночь мы остановились в милом уединенном месте под названием «Хижина Рок Спринг», находящемся на обрыве холма с обширным обзором на всю долину. В хижине даже имелась своя фишка – двухместный самолет, который был подвешен на цепях к выступу. Это было проделано в память о Терезе Аффронти, которая очень любила тропу, если судить по табличке позади самолета (которая, по-моему, была слишком роскошной). Предыдущие посетители домика оставили там какое-то количество консервов – бобов, кукурузы, тушенки и морковки, – которые были аккуратно выставлены вдоль одного из несущих бревен. Кстати, вы довольно часто можете увидеть такое на тропе. Кое-где особые любители тропы приносят в хижины даже домашнее печенье или тарелки с жареной курицей. И это чудесно.
Пока мы готовили обед, появился молодой человек, путешествующий долгое время на юг (первый за сезон). Он за день прошел 41 км и был уверен, что умер и попал в рай, когда узнал, что в меню сегодня хот-доги. Шесть хот-догов на человека было больше, чем мы с Кацем и Конноли могли съесть, так что мы съели четыре и какое-то количество печенья, оставив остальное на завтрак. Но молодой турист ел так, как будто он делал это в первый раз в своей жизни. Он слопал шесть хот-догов, потом банку морковки, после чего с благодарностью умял примерно дюжину печенек «Орео», одно за другим, поглощая все тщательно и со вкусом. Он сказал, что начал в Мэне, когда еще было много снега, постоянно попадал в метели, но все же проходил эти чертовы 40 км в день. Наш новый спутник был примерно 170 см ростом, и его рюкзак был просто гигантским. Неудивительно, что у него был такой аппетит. Он пытался пройти тропу за три месяца, в основном полагаясь на длину дня. Он просыпался утром, как только начинало светать, и сразу отправлялся в путь. Перед тем как заснуть, он поблагодарил нас за еду и пожелал нам удачи. Мы так и не узнали его имени.
На следующее утро, когда я понял, что сильно обогнал Каца и Конноли, которые разговаривали и поэтому шли не очень быстро, чтобы подождать их, я остановился в просторной, залитой солнцем лощине, красиво вписавшейся в пространство между холмами. В этом присутствовало некое ощущение тайны и волшебства. Там было все, что бы вы могли пожелать от лесной местности: и журчащий ручей, и ковер из сочных папоротников, и изящные, красиво расположенные деревья. И все это, вместе взятое, показалось мне отличным местом для лагеря.
Всего два месяца спустя две молодые женщины – Лолли Винанс и Джулианна Вильямс – придут к той же мысли. Они поставят свои палатки где-то в этой спокойной, полной воздуха рощице, а затем пройдут еще какое-то расстояние по лесу к «Хижине Скайлэнд», чтобы поесть в ресторане. Никто так и не поймет, что конкретно произойдет, но кто-то следил за девушками, пока они ели, потом последовал за ними к стоянке. Они были найдены через три дня в своих палатках со связанными руками и перерезанными глотками. Никакой конкретной причины для этого не было. Не возникло даже предположений, почему это произошло. Поэтому их смерть навсегда останется загадкой. Но когда мы там оказались, всего этого еще не произошло, и я не подозревал, что подобное вообще может здесь случиться, так что, когда Кац и Конноли догнали меня, я просто показал им, насколько это милое местечко. Они посмотрели, согласились, и мы двинулись дальше.
В «Скайлэнд» мы с Конноли съели ланч, и он покинул нас, чтобы вернуться обратно к своей машине в Рокфиш-Гэп и поехать домой. Мы с Кацем попрощались с ним и продолжили свой путь. Мы шли еще три дня, обедая в ресторанах, когда наталкивались на них, и останавливаясь в приютах, в которых чаще всего были одни.
В один из последних дней в парке, шестой с начала нашего отбытия из Рокфиш-Гэп, мы проснулись от холодной туманной погоды. Ветер стал свежее, а потом пошел дождь, постепенно усиливающийся, по-настоящему холодный и проникающий всюду дождь. День почти по всем направлениям оказался ужасным. Незадолго после полудня я обнаружил, что я потерял дождевую накидку для рюкзака, которая, замечу, все равно представляла собой абсолютно бесполезный кусок дерьма, за который я заплатил целых 25 долларов, так что почти все в моем рюкзаке промокло насквозь. К счастью, я завернул свой спальный мешок в двойной слой пакетов для мусора, которые стоили всего 35 центов, так что по крайней мере он был сухим. Двадцать минут спустя, когда я спрятался под веткой, чтобы дождаться Каца, он спросил меня сразу же, как только появился: «Эй, где твоя палка?» Оказалось, что я потерял свой верный посох и не заметил этого. А после его вопроса я сразу вспомнил, как оставил его у дерева, когда остановился, чтобы завязать шнурок, и почувствовал отчаяние. Этот посох служил мне на протяжении шести с половиной недель, проведенных нами в горах, он почти стал частью меня. Он был связью с моими детьми, по которым я так соскучился, что это даже невозможно описать. Я почувствовал, что сейчас расплачусь. Я сказал Кацу, что, скорее всего, оставил его в месте под названием Элвэллоу-Гэп, которое находилось теперь примерно в шести километрах от нас.