И поставила на стол большую миску с дымящейся овсянкой, посыпанной изюмом и коричневым сахаром, потом налила ему апельсинового сока и отрезала несколько ломтей хлеба.
Насытившись, Грегор готов был встретиться лицом к лицу с любой, пусть даже самой ужасной погодой, и ему были нипочем ни мороз, ни сбивающий с ног ветер. Следуя списку, он перебегал из одного пункта назначения в другой, радуясь возможности постоять в очереди и погреться. Когда выгрузил покупки на кухонном столе, в награду он тут же получил большую чашку горячего шоколада. Потом они вдвоем отправились по тем двум адресам, где присутствие миссис Кормаци было совершенно необходимо и где Грегор не мог ее заменить, — в банк и в винный магазин.
На улице миссис Кормаци вцепилась в руку Грегора, и так они вместе преодолевали покрытые льдом тротуары, уворачиваясь и от машин, и от плотно замотанных в шарфы и ничего перед собой не видящих прохожих. В банке у них была возможность погреться, потому что миссис Кормаци не доверяла банкоматам и им пришлось постоять в очереди к консультанту. А из банка они направились в винный магазин, где миссис Кормаци купила бутылку красного вина для своей подруги Айлин.
Но руки у миссис Кормаци так замерзли и одеревенели, что она выронила бутылку прямо у дверей в квартиру, пока Грегор доставал ключи. Бутылка вдребезги разбилась, а вино разлилось на коврике у двери.
— Что уж тут поделать, — спокойно сказала миссис Кормаци. — Значит, Айлин получит на день рождения конфеты! У меня есть коробка вкуснейших конфет — кто-то подарил мне на Рождество. — На мгновение она задумалась, а потом добавила: — Надеюсь, это была не Айлин…
Миссис Кормаци заставила Грегора стоять на месте, пока она убирала осколки стекла, а потом подняла залитый вином коврик и протянула ему:
— Давай-ка сходим в прачечную! Его нужно сразу же застирать, не то пятна останутся.
В прачечную! Пока миссис Кормаци ходила в кладовку за стиральным порошком, Грегор лихорадочно придумывал причину, по которой он не может ее туда сопровождать. Можно, конечно, сказать что-нибудь вроде: «Мне очень жаль, но я не могу спускаться в прачечную, потому что моя мама боится, что из вентиляционной решетки выскочит огромная крыса и утащит меня глубоко под землю… а там сожрет!» Интересно было бы увидеть, какими глазами смотрела бы на него при этом миссис Кормаци.
Если хорошенько подумать, никаких реальных причин для того, чтобы человек не мог спуститься в прачечную, не существует. А потому Грегору пришлось нарушить мамин запрет.
Миссис Кормаци сначала прополоскала коврик, а потом засыпала порошок в стиральную машину и сунула в нее коврик. Ее замерзшие пальцы дрожали, когда она опускала монетки в щель стиральной машины. Одна из них упала, покатилась, позвякивая, по цементному полу, и закатилась под самую дальнюю сушилку. А Грегор полез ее доставать и наклонился к вентиляционной решетке, он увидел нечто такое, от чего на мгновение потерял равновесие и стукнулся об сушилку головой.
Он поморгал, чтобы убедиться, что ему это показалось.
Нет, не показалось.
Из щели между решеткой и стеной торчал свиток.
ГЛАВА 2
— Ты там в порядке? — спросила миссис Кормаци, засыпая в стиральную машину порошок.
— Да-да, в порядке, — поспешно ответил Грегор, потирая ушибленное место.
Он поднял упавшую монету и едва справился с порывом немедленно извлечь из щели свиток. Стараясь принять беспечный вид, он вернулся к миссис Кормаци.
Он не мог достать при ней свиток. И ему оставалось только ждать. Он нисколько не сомневался, что в противном случае миссис Кормаци начнет выпытывать, что у него такое. И хотя она явно догадывалась, что история, которую Грегор рассказал ей перед Рождеством, мягко говоря, не совсем правдива — ему не хотелось ни рассказывать ей правду, ни нагромождать новую ложь. Да и вообще — какой из него врун, ведь он даже не смог придумать что-то сносное про то, почему ему нельзя спускаться в прачечную! Тот еще врун…
Дома миссис Кормаци налила в две большие миски куриного супа собственного приготовления. Грегор ел с удовольствием и изо всех сил старался не упустить нить разговора, но слушал вполуха.
Когда они закончили трапезу добрым куском пирога, миссис Кормаци взглянула на часы и сказала:
— Думаю, коврик уже отстирался и готов отправиться в сушку.
— Позвольте, я сам! — подскочил Грегор так стремительно, что опрокинул на пол стул. Он тут же исправил оплошность и постарался принять непринужденный вид. — Ох, простите! То есть… миссис Кормаци, вам не о чем волноваться, я сам могу просушить коврик.
— Ну что ж, пожалуй, — сказала миссис Кормаци, бросив на него странный взгляд.
— Просто я подумал, к чему нам обоим идти вниз, чтобы вытащить коврик… — произнес Грегор и пожал плечами.
— Ты прав. — Она вложила ему в руку несколько монет и посмотрела на него испытующе, прямо в глаза: — Слушай, а почему ваша семья перестала пользоваться прачечной в нашем доме?
— Что вы сказали? — Надо же, он никак не ожидал, что она об этом спросит! Тем более сейчас.
— Я говорю, почему ваша семья ходит в прачечную в паре кварталов отсюда? — упорствовала миссис Кормаци. — Расценки там такие же. Я проверяла.
— Потому что… потому что… здесь машины слишком большие! — выпалил Грегор первое, что пришло в голову.
Они и правда были здоровенные. Так что это была не совсем ложь. Хотя, конечно, и не правда.
Миссис Кормаци некоторое время не сводила с него взгляда, потом покачала головой:
— Ладно. Иди, займись ковриком.
Лифт никогда еще не казался ему таким медленным.
Люди входили и выходили, какая-то женщина целую вечность придерживала дверь, пока ее ребенок бегал домой за шапкой. Когда же наконец Грегор оказался в прачечной, ему пришлось ждать, пока какой-то парень распихает свою одежду по шести машинам — должно быть, тот копил ее месяц, не меньше.
Грегор сунул коврик в сушилку рядом с вентиляционной решеткой и ошивался поблизости, пока парень наконец не ушел. Как только тот скрылся из виду, Грегор лег на пол, вытянул из щели свиток, сунул его в рукав и быстро вышел из прачечной. Проскочив мимо лифта, он скользнул на заднюю лестницу и прикрыл за собой дверь. Пробежав один пролет, сел на ступеньку.
Здесь его никто не увидит, раз лифт работает.
Он вытащил свиток из рукава, трясущимися руками развернул его и прочел:
Нам нужно срочно увидеться. Я буду ждать на лестнице, где Арес тебя оставил, в четыре часа по наземному времени. Наша судьба зависит от тебя. «Пророчество крови» нависло над нами.
Прошу тебя, не бросай своих друзей в беде.
ВикусГрегор прочел записку трижды. Он был страшно разочарован. Ведь совсем не этого он ожидал.
В записке ни слова не говорилось о Люксе и других его пропавших друзьях. Впрочем, как и об Аресе.
Но это был крик о помощи.
«„Пророчество крови“ нависло над нами».
«Оно здесь», — подумал Грегор. Сердце его бешено колотилось, явно пытаясь вырваться из груди.
«Пророчество крови».
Ему давно уже не требовалось зеркало, чтобы прочесть строки пророчества, которые навсегда запечатлелись в его сердце. В них, в их ритме и звучании, было что-то завораживающее, проникающее в душу — они запомнились ему сразу, как рекламные песенки в телевизоре. Они и сейчас звучали у него в мозгу, и он автоматически отбивал ритм, постукивая ботинком по ступеньке.
Грегор уже имел дело с двумя пророчествами Бартоломью из рода Сандвичей. Именно Сандвич привел людей глубоко под землю и основал там город под названием Регалия. В качестве наследства поверившим в него людям он оставил каменную комнату, стены которой испещрены письменами-пророчествами, что привиделись ему однажды.
Грегор уже имел дело с двумя пророчествами Бартоломью из рода Сандвичей. Именно Сандвич привел людей глубоко под землю и основал там город под названием Регалия. В качестве наследства поверившим в него людям он оставил каменную комнату, стены которой испещрены письменами-пророчествами, что привиделись ему однажды.
Не только люди, но и остальные обитатели Подземья безоговорочно верили в его пророчества, в то, что Сандвич обладал даром предвидения.
Грегор вспомнил, как менялось его собственное отношение к предсказаниям Сандвича. Иногда он их ненавидел. Иногда был благодарен за их точность, хотя написаны они очень путано и толковать их совсем не легко. Но в общих чертах всегда можно понять, что именно ожидает тебя впереди.
Вот и сейчас, думая о новом для него пророчестве, Грегор понимал, что в нем говорится о какой-то катастрофе:
Пророчество явно свидетельствовало о грядущей гибели — гибели многих и многих людей. Но не только людей — всех теплокровных. Всех млекопитающих. Там, в Подземье, млекопитающими и теплокровными были люди, летучие мыши и крысы… — впрочем, возможно, был еще кто-то, кого Грегору пока встретить не довелось. И что значит здесь слово «блюдо»? Что их всех съедят?
Воин — это Грегор, тут и думать нечего. Он вовсе не хотел быть воином — он ненавидел сражения, хотя оказалось, что в бою он непобедим.
Грегор не хотел быть воином — но после того как сбылись два пророчества, в которых он назывался воином, Грегор наконец перестал в себе сомневаться. Смешно теперь вспоминать, как он надеялся на то, что его приняли за воина по ошибке и скоро придет другой, настоящий Воин.
Ну а принцесса… Он сразу понял, что речь идет о Босоножке. Тараканы, которых в Подземье называли ползучими, именовали ее принцессой и даже поклонялись ей. Но на самом деле она, конечно, никакая не принцесса. Но она дружит с тараканами, и ради нее они готовы чем угодно рисковать, даже жизнью.
В последней строфе, похоже, говорилось о том, что людям и грызунам — крысам то есть — необходимо объединиться, чтобы найти спасение. Но вот это как раз очень трудно себе представить! Обе стороны не обрадуются такой перспективе — ведь сотни лет они уничтожали друг друга. И вдруг на тебе — пророчество сообщает, что так дальше продолжаться не может, иначе всех ждут гибель и разрушение.
Грегору стало интересно, писал ли Сандвич когда-нибудь хорошие предсказания? Ну писал ли он что-нибудь о мире и благоденствии, о том, что нужно сделать, чтобы все было прекрасно и замечательно?
Скорей всего нет.
Больше всего в «Пророчестве крови» его раздражала повторявшаяся рефреном строфа — Сандвич будто молотком заколачивал эти строчки в мозг Грегора:
Что это все означает? Полная бессмыслица!
Грегору необходимо было поговорить с Викусом. Ведь Викус — дедушка Люксы и один из самых влиятельных людей в Подземье — лучший в мире толкователь пророчеств. Если кто и сможет объяснить Грегору смысл этих строк, так это Викус.
Грегор вдруг обнаружил, что уже не сидит, а стоит, крепко вцепившись в перила. Он не знал, сколько прошло времени. Но ему надо было поторопиться — закончить дела с миссис Кормаци и бежать домой.
Даже если он и отсутствовал слишком долго, миссис Кормаци не подала виду, что это заметила. Она дала Грегору сорок долларов и большую миску тушеного мяса для всей семьи. Когда он уходил, она обернула его шею еще одним шарфом, приговаривая: «У меня столько шарфов, ими можно лошадь запрячь!» Как будто она умела запрягать лошадь. И где она в наше время видела лошадей?
Миссис Кормаци всегда так поступала. Он еще ни разу не ушел от нее с пустыми руками.
Вернувшись домой, Грегор, улучив момент, остался на кухне с папой и показал ему письмо Викуса. Папино лицо сделалось тревожным.
— Что это за «Пророчество крови»? Ты знаешь о нем? — спросил он.
Грегор молча протянул ему свиток. Он уже обтрепался в кармане и даже местами порвался.
— И давно он у тебя? — тихо спросил папа.
— С Рождества, — ответил Грегор. — Я не хотел… не хотел волновать тебя.
— Я буду волноваться гораздо сильнее, если узнаю, что ты скрываешь от меня важные вещи, — сказал папа. — Больше так не делай, ладно?
Он развернул свиток и вопросительно поднял брови.
— Оно написано наоборот. Зеркально, — объяснил Грегор. — Но я его знаю наизусть.
И он прочитал пророчество вслух.
— «Кровь станет проклятьем…» Звучит не слишком здорово, — протянул отец.
— Да уж. Это звучит так, будто куча людей заболеет и умрет, — согласился Грегор.
— Значит, Викус снова хочет, чтобы ты спустился в Подземье. Но ты ведь понимаешь, твоей маме это не понравится, — сказал папа.
Грегор понимал. Он даже вообразить боялся, какой ужас охватит маму, если она обо всем этом узнает.
Сколько бессонных ночей она провела за кухонным столом, когда пропал отец. Сначала она плакала. Потом просто сидела неподвижно, глядя в одну точку, — словно каменная. И это было страшнее всего. А когда пропали они с Босоножкой, Лиззи говорит, она вообще ничего вокруг не замечала. И совсем перестала говорить.
Как же можно обречь ее на такое снова?
«Нет, я не могу!» — подумал он.
Но тут же мысли его вернулись к жителям Подземья.
Они погибнут. Все до одного.
Погибнут, если он не придет.
— Я должен хотя бы выслушать Викуса, пап, — сказал Грегор, и голос его дрогнул от волнения. — Я должен узнать, что там происходит. То есть, я имею в виду — я не могу сделать вид, будто ничего не получал, и жить дальше как ни в чем не бывало.
— Ладно-ладно, сынок, мы пойдем и поговорим с ним. Только прошу тебя не давать ему обещаний — особенно таких, которые не сможешь выполнить.
Они попросили миссис Кормаци прийти — под предлогом, что сами собираются в кино.
Она, кажется, с удовольствием пришла и была рада возможности пообщаться с девочками и бабушкой. В руках у нее были настольная игра «Рыбалка» и миска попкорна.
Она чуть ли не силой вытолкнула Грегора и его отца за дверь:
— Идите-идите, вам нужно побыть вдвоем.
Может быть, и так. Но не в этот раз.
Перед уходом Грегор убедился, что у него с собой хороший, мощный фонарик. Краем глаза он видел, как отец сунул под куртку ломик. Сначала Грегор решил, что это для защиты, но отец шепнул: «Он нам понадобится, чтобы туда добраться». То место, где Арес оставил Грегора, находилось довольно глубоко под Центральным парком. Своды у туннеля были каменные, и в такую погоду они наверняка обледенели.
Ради того чтобы успеть к условленному времени, им пришлось взять такси. К тому же папа еще плохо передвигался по улице, шел медленно и с трудом. Даже ходьба от входа в парк до места, где был подземный туннель, сильно его утомила.
Из-за холодов в Центральном парке было совсем немноголюдно. Редкие прохожие торопливо бежали по аллее, втянув голову в плечи и сунув руки в карманы. Никто не обратил ни малейшего внимания на то, что Грегор отодвинул крышку люка, открывая вход в портал.
— У нас есть еще время в запасе, — сказал Грегор, вглядываясь в темноту.
— Может, Викус уже на месте. Давай спускаться. В любом случае мы хоть спрячемся от ветра.
И они погрузились в черную дыру.
Грегор вернул крышку люка на место. Дневной свет померк, и наступила абсолютная темнота. Он включил фонарик и осветил ступеньки лестницы.
— Арес оба раза оставлял меня в самом низу, — сказал Грегор.
Он начал спускаться, а сзади медленно и осторожно двигался отец.
Ступени вели в большой рукотворный туннель, выглядевший совершенно заброшенным. Воздух здесь был спертым, холодным и сырым. Сверху, из парка, не долетало ни звука, но вокруг постоянно раздавался тихий шум: возня и беготня животных, которые здесь обитали.
Уже добравшись до места, Грегор оглянулся на папу, который был еще примерно на полпути.
— Не спеши. Его еще нет.
Но едва он успел произнести эти слова, как кто-то вдруг резко схватил его за запястье. Фонарик выпал у него из рук.
Через мгновение — Грегор и голову еще не повернул — на него яростно набросилось нечто огромное, жарко дыша ему в лицо.