— Мы еще раз тщательно просматриваем бумаги.
— Напрасная трата времени. У вас, в Министерстве иностранных дел принято думать крайне обыкновенными штампами. На мой взгляд, бумаги не имеют никакого отношения к его смерти.
Бэнкрофт запротестовал:
— Ты берешь на себя слишком много, полагая, что смерть сэра Рэндольфа приключилась при работе над этими бумагами лишь благодаря случайному совпадению?
— Совпадение действительно возмутительное, — проговорил Понс. — Но я вынужден поверить в него.
— Что-нибудь еще у тебя есть? — спросил Бэнкрофт.
— Если это возможно, я бы хотел, чтобы к нам в квартиру 7В без всякого промедления прислали копию завещания сэра Рэндольфа.
— Будет сделано.
Оказавшись у нас дома, Понс отправился вместе с фарфоровым домиком и коробочкой пастилок в тот уголок, где он держит свои химикалии, а я приготовился отправляться в обход. Когда я покидал квартиру 7В, он как раз разламывал одну из благовонных пастилок, а когда вернулся два часа спустя, он успел разломить уже все до одной и встал из-за стола, причем глаза его светились торжеством:
— Сэр Рэндольф принял смерть от собственной руки.
— Самоубийство!
— Я бы так не сказал. Нет, в одной из пастилок я обнаружил цианистый калий. Ее приготовили и опустили в коробочку на столе втайне от него. Поскольку в день он использует не менее двух пастилок и не более трех, а в коробочке обычно умещается две дюжины пастилок, можно предположить, что отравленную ему подложили не более двенадцати дней назад. Судя по пеплу, оставшемуся в фарфоровом домике, можно сказать, что яд поместили в горючую восковую оболочку, которую далее покрыли обыкновенным составом. Сэр Рэндольф угодил в смертоносную ловушку, расставленную лицом, которое знало его привычки и имело доступ в его кабинет.
— Я так и думал, что он отравлен. Но каким был мотив совершения преступления?
— Безусловно, не бумаги. Это было очевидно с того самого мгновения, когда я установил, что причиной смерти сэра Рэндольфа послужила жаровня для благовоний. Об этом свидетельствовал — помните — тот слабый аромат миндаля.
— Значит, дело в его деньгах?
— Посмотрим. Всего за несколько минут до вашего возвращения мне прислали копию завещания сэра Рэндольфа. Я как раз намеревался заняться им.
Он подошел к столу, взял лежавший сверху запечатанный конверт и открыл его. Понс ненадолго замер на месте, изучая развернутую им бумагу.
— Удивительно ясный документ, — пробормотал он. — Верному слуге Уиллу Дэвинсону — двадцать пять сотен фунтов. Мисс Эмили, обеспеченной иным образом, — сумму в пять сотен фунтов. Миссис Клаудии Мелтон — две сотни фунтов. Основную часть состояния равными долями разделить между пятью благотворительными заведениями. Все закладные простить!
— Ну, здесь, с точки зрения мотива, едва ли можно что-нибудь усмотреть, — проговорил я.
— Убивали и за десять фунтов, — возразил Понс. — И даже за меньшую сумму. Однако едва ли с такой тщательностью и предусмотрительностью. Могу представить, что речь шла о значительно большей сумме, чем две или пять сотен фунтов.
— Мотив и возможность были у Дэвинсона.
— Он не отрицал этого, — заметил Понс, криво улыбнувшись.
— Он знал о том, что упомянут в завещании. И сказал нам об этом.
— Назовите мне главное возражение против того, что это именно он спланировал смерть сэра Рэндольфа.
— Помню, как вы нередко говаривали, что, если отбросить все невозможные варианты, оставшийся, сколь бы неправдоподобным он ни выглядел, должен оказаться истиной. Дэвинсон упоминал об иностранце… немце, который посетил сэра Рэндольфа всего за несколько дней до его смерти.
— Мы знаем об этом только из уст Дэвинсона, — заметил Понс.
— Если бумаги из Форин Офис не предоставляют нам мотива, таковым может стать только состояние сэра Рэндольфа, — указал я уже чуть резким тоном.
— Похоже, что состояние его было надежно распределено.
— А держатели закладных! — воскликнул я.
— Я думал о них. Еще до того как я увидел этот документ, мне стало ясно, что в отношении их следует провести некое расследование. Однако осмелюсь предположить, что оно засвидетельствует нам, что сэр Рэндольф не был владельцем большого числа невыплаченных закладных и что общая их сумма, например, не столь велика, как предполагал Дэвинсон.
— А как насчет Лавсона?
— Я не забыл о нем. Его завещание может дать нам крупнейшую цифру среди залогов. Возможно, что помимо возможности он обладал и мотивом. Однако возможность совершения им невелика, поскольку ему, конечно же, было ясно, если только мысль об убийстве сэра Рэндольфа вообще приходила ему в голову, что мотив этот будет незамедлительно обнаружен. Более того, мы располагаем свидетельством Дэвинсона о снисходительном отношении сэра Рэндольфа к своим кредиторам, что в достаточной мере подтверждается условиями завещания сэра Рэндольфа, в котором он прощает сделанные по закладным долги. Нет, здесь кроется нечто другое, о чем мы пока не имеем ни малейшего представления, нечто, способное заставить убийцу совершить немалый труд, чтобы приготовить смертоносную пастилку и тайно подложить ее в коробочку на столе во время визита в дом сэра Рэндольфа — возможно тайного, если дело обстояло именно так — да еще постараться благополучно оказаться вдали от жертвы, когда она волей случая воспользуется отравленной пастилкой. Все было очень тщательно продумано; я не вижу ничего импульсивного. Поэтому-то, очевидно, бумаги не имели никакого отношения к убийству: тот, кто подложил пастилку в коробочку, сделал задолго до того, как сам сэр Рэндольф узнал, что получит их для анализа. Аналогичным образом дедуктивный процесс свидетельствует о том, что у иностранного гостя — если таковой существовал — мотива не было.
— А если нет?
— Тогда, боюсь, придется заняться Дэвинсоном. Однако у нас нет особых оснований сомневаться в рассказанной им истории. Сэр Рэндольф вполне мог принять иностранного гостя. К тому же Дэвинсон не кажется мне способным на создание столь замысловатого плана.
— Так кто же?
— Мы должны учитывать то, что Дэвинсон в тот вечер уже ушел. Сэр Рэндольф находился в одиночестве. И он мог открыть дверь любому угодному ему гостю, вне зависимости от мнения своего слуги.
— В таком случае мы вновь возвращаемся к мотиву.
— А разве нет? — И с этими словами Понс погрузился в задумчивость, из которой вышел только для того, чтобы с озабоченным выражением на лице поглотить ленч, который прислала наверх миссис Джонсон. Когда я отправился в постель, он еще сидел, выкуривая трубку за трубкой своей отвратительной махорки.
Прикосновение руки Понса к моему плечу пробудило меня от сна, когда было еще темно.
— Паркер, можете ли вы уделить мне день? — спросил он, когда я сел в постели. — У нас осталось времени ровно столько, чтобы успеть попасть на четырехчасовой поезд от Кингз-Кросс[4] до Эдинбурга.
— До Эдинбурга? — переспросил я, выбираясь из постели.
— Я испытываю настойчивое желание узнать, о чем разговаривал покойный сэр Рэндольф со своей племянницей. Отправившись позже, мы потеряем день. А четырехчасовой поезд прибывает в Эдинбург в половине второго. Мы получим вполне достаточную возможность побеседовать с мисс Эмили Кэрвен. А вы доспите свое в вагоне.
— Мисс Эмили! — воскликнул я. — За пять сотен фунтов? Немыслимо!
— Маловероятно, конечно, но чтобы немыслимо не сказал бы, — возразил Понс. — В конце концов, яд в основном является женским оружием, поэтому мы вправе подозревать и ее.
Понс уже вызвал кэб, который ожидал нас внизу. Как только я оделся и договорился со своим коллегой, чтобы он заглядывал к моим пациентам в ближайшие два дня, мы отправились на вокзал Кингз-Кросс, куда прибыли как раз вовремя, чтобы успеть на уходящий в Шотландию поезд.
Мы оказались в своем купе, поезд тронулся, направляясь на север из Лондона. Понс вновь погрузился в размышления, а я решил продолжить прерванный им сон.
Проснулся я, когда утро уже почти закончилось, и Понс сидел, вглядываясь в скользивший за окном сельский ландшафт. Мы пересекли шотландскую границу, вот-вот перед нами должны были проплыть знакомые высоты Артурова Трона[5], скал Солсбери, Брейд-Хиллз и Корсторфин-Хилл. Там и сям в лощинах еще прятались крохотные клочки тумана, однако солнце ярко светило и день обещал выдаться отменным.
Спокойное выражение на лице Понса ничего не говорило мне.
— Но вы же не можете серьезно предполагать, что мисс Кэрвен отравила своего дядю, — проговорил я.
— Положение еще не позволяет мне обратиться к этому предположению, — ответил Понс, отворачиваясь от окна. — Однако любопытная цепь событий просто требует нашего внимания. Ничто не указывает на то, что мисс Эмили посещала своего дядю до своего недавнего визита к нему. Потом она приезжает, они ссорятся, и она в расстройстве и спешке покидает дом. Что все это говорит вам?
— Положение еще не позволяет мне обратиться к этому предположению, — ответил Понс, отворачиваясь от окна. — Однако любопытная цепь событий просто требует нашего внимания. Ничто не указывает на то, что мисс Эмили посещала своего дядю до своего недавнего визита к нему. Потом она приезжает, они ссорятся, и она в расстройстве и спешке покидает дом. Что все это говорит вам?
— Очевидно, они поссорились.
— Но из-за чего? Два человека, которые, насколько нам известно, не видели друг друга много лет, едва встретившись, вряд ли будут иметь много оснований для ссоры.
— Если только между ними не стоит какой-то старый конфликт.
— Замечательно! Замечательно, Паркер, — глаза Понса блеснули. — Однако какой старый конфликт может разделять дядю и племянницу?
— Возможно, внутрисемейная неприязнь?
— С подобной возможностью следует считаться всегда, — согласился Понс. — Однако в подобном случае мисс Эмили едва ли приехала бы к нему без приглашения и извещения, как было в данном случае.
— Быть может, Дэвинсону не было известно о приглашении, — проговорил я.
— Быть может. Но я сомневаюсь в этом. Мисс Эмили покорилась порыву, требовавшему встретиться с дядей и попросить у него о какой-то милости. Отказ в этой милости рассердил Эмили, и она бросилась вон из дома.
— Но это едва ли согласуется с той преднамеренностью, которую обнаружило тщательное приготовление отравленной пастилки, — не мог не заметить я. Как обычно, скепсис оказался излишним.
— Согласен, Паркер. Однако ничто не мешает проявить подобную предусмотрительность на тот случай, если в милости, которой она добивалась от дяди, будет отказано.
— И что же это была за милость, если, не получив ее, мисс Эмили могла удовлетвориться только его смертью? — возразил я. — Если вопрос был давним, почему он не мог подождать еще? Нет, Понс, не складывается, никак не складывается. Боюсь, что вы позволили присущему вам тайному недоверию к женскому полу повлиять на ваше мнение о мисс Эмили Кэрвен.
Понс искренне расхохотался.
— Куда мы направляемся? Вам это известно?
— Мисс Эмили проживает в доме своего отца на Нортумберленд-стрит, в Новом городе. Вчера я потратил некоторое время, чтобы установить этот и прочие факты. Они с сестрой оказались единственными детьми Эндрю, брата сэра Рэндольфа. Сестра Эмили вышла замуж неудачно, и муж промотал ее значительное наследство. Оба старших Линдолла давно умерли, семью представляет единственный сын Рональд, который работает в книжном магазине на Торпичен-стрит. Однако мы уже приехали, вот и Эдинбург.
Через час мы уже стояли на крыльце дома на Нортумберленд-стрит. Понс три раза позвонил в колокольчик, после чего дверь приоткрылась и в щели появилось вопрошающее лицо.
— Мисс Эмили Кэрвен?
— Да?
— Мистер Солар Понс, из Лондона, к вашим услугам. Мы с доктором Паркером приехали, чтобы переговорить с вами по поводу смерти вашего дяди.
На какое-то мгновение воцарилось красноречивое молчание. Потом дверь широко распахнулась, и в ней появилась мисс Кэрвен уже целиком, несомненно шокированная и удивленная.
— Неужели дядя Рэндольф скончался? Я видела его в этом месяце. Воплощение здоровья! — воскликнула она. — Но простите меня. Входите, джентльмены, входите.
Мисс Эмили провела нас в гостиную старомодного дома, некогда вне сомнения служившего обителью благосостояния. Ей было уже под пятьдесят, однако фигура еще оставалась хорошей, а тщательно ухоженные каштановые волосы и косметика свидетельствовали о старании сохранить как можно более молодой вид.
— Прошу вас, садитесь, — сказала она. — Расскажите мне о смерти дяди. Что произошло? Несчастный случай?
— Возможно, в известной мере вы правы, — проговорил Понс. — Его обнаружили мертвым в собственном кабинете.
— Бедный дядя! — воскликнула она без особенной горечи в голосе. Глаза мисс Эмили никак не могли остановиться ни на мне, ни на Понсе. Руки ее деловито поправляли одежду, пальцы то соединялись, то оказывались вдруг возле губ.
— Кстати, вы знаете, что он оставил вам пять сотен фунтов?
— Нет, не знаю. — Тут взгляд ее вдруг прояснился. — Бедный, милый дядя! Он мог бы и не делать этого. Теперь, когда его не стало, я получу все! Все!
— Примерно две недели назад вы посещали своего дядю, мисс Кэрвен.
— Да, я была у него. — Она скривилась.
— Вы нашли, что он хорошо выглядит?
— Полагаю, что я уже говорила это, сэр.
— Вы вышли от него в расстройстве. Он был с вами не любезен?
— Сэр, это старая история. И теперь она уже улажена.
— Не изволите ли вы рассказать нам о ней?
— О, здесь нет никакого секрета, уверяю вас. Здесь, в Эдинбурге, о ней все знают. — Дернув головой, она повела плечами, на мгновение отдавшись жалости к себе. — Дядя Рэндольф был не менее жестким человеком, чем мой отец. Моя старшая сестра Сесили, с точки зрения отца, крайне неудачно вышла замуж. Он выделил ей ее долю наследства, и когда увидел, как Артур обошелся с ним, сделал все, чтобы я не могла поступить подобным образом. Посему он поместил мою долю наследства, пятьдесят тысяч фунтов, под опеку, поручив ее дяде Рэндольфу. Я могла только получить годовое пособие на жизнь, сущие гроши. Однако мир изменился, и всякий знает, что теперь не так-то легко жить на ограниченный доход, как было двадцать пять лет назад, когда умер мой отец. Но теперь все это закончено. Дядя Рэндольф скончался, и мое вернется ко мне без его или чьего-либо контроля.
— Должно быть, вам помогали, мисс Кэрвен, — с симпатией промолвил Понс.
— О, да. Мой племянник, мой дорогой мальчик! Он — все, что у меня есть, джентльмены. Он заботился о своей старой тетушке так, как если бы я была его собственной матерью. Мне было здесь достаточно одиноко. Что я могла сделать, в каком обществе вращаться, имея столь ограниченный доход? Но теперь все переменилось. Мне печально слышать, что дядя Рэндольф умер, однако я не могу сожалеть о том, что с моего наследства будут сняты ограничения.
Понс бегло окинул взглядом комнату, выглядевшую не очень современно.
— Очаровательная комната, мисс Кэрвен, — заметил он.
— Все здесь спланировал мой дед. А я ее ненавижу, — бесхитростно сказала она. — И продам дом без всяких колебаний. Только представьте себе, что у меня могло бы быть, если бы я получила свои пятьдесят тысяч, когда мне не было еще тридцати! Ох, мистер Понс, как это было жестоко! Отец мой считал, что я поступлю со своими деньгами так же, как и сестра, даже после того, как это случилось с ее семьей.
— Вижу, вы тоже любительница благовоний, мисс Кэрвен, — заметил Понс, не отрывавший глаз от фарфорового домика.
— Любого аромата, который может уменьшить запах гнили и плесени, джентльмены.
— Нельзя ли посмотреть на вашу курильницу? — упорствовал Понс.
— Будьте любезны.
Понс подошел к каминной доске, на которой покоился фарфоровый домик, взял его в руки и возвратился в кресло. Причудливое сооружение из костяного фарфора имело три поросших лишайником башенки, служивших, очевидно, тремя курильницами. Домик украшали гвоздики, лиана с зелеными листьями и ипомея. Окна были прорисованы коричневыми ободками.
— Марка Колбрука Дейла на этом колпортском домике свидетельствует о том, что он был изготовлен до 1850 года, — заметил Понс.
Мисс Кэрвен подняла брови.
— Значит, вы коллекционер, сэр?
— Собираю только необычные вещи, — возразил Понс. — Однако в известной мере меня интересует и антиквариат. — Он посмотрел на нее. — И какой же аромат вы предпочитаете, мисс Кэрвен?
— Розы.
— Я мог бы и догадаться, что вы изберете столь подходящий вам аромат, мисс Кэрвен.
Та мило покраснела, а Понс встал, чтобы поставить фарфоровый домик на его место на каминной доске, и замер возле нее на несколько мгновений с открытой коробочкой благовонных пастилок, вдыхая исходящий от них аромат. После он не без труда закрыл коробочку и вернулся на прежнее место, но садиться не стал.
— Боюсь, что мы слишком долго досаждаем вам, мисс Кэрвен, — сказал Понс.
Мисс Эмили поднялась на ноги.
— Думаю, что вы уладите все необходимые формальности, джентльмены?
— Предполагаю, что в должное время это сделают юридические представители сэра Рэндольфа, мисс Кэрвен, — проговорил Понс.
— Ох! А я думала…
— Простите, что создал у вас ошибочное впечатление. Я — частный детектив, мисс Кэрвен. Существует некий вопрос, касающийся характера смерти вашего дяди; я пытаюсь ответить на него.
Она явно смутилась.
— Ну, я-то ничего не смогу сказать вам об этом. Знаю только, что, когда я в последний раз видела его, он находился в прекрасном состоянии.
Она явно не имела ни малейшего представления о цели визита Понса и проводила нас до двери, закрыв ее за нашими спинами. С крыльца мы могли слышать, как тихо звякнула, возвращаясь на свое место, цепочка.