— И, что моя малость, ты хочешь от меня? Я тебя не совсем понимаю.
— Хочу, чтобы ты не дал пролиться крови, — отозвался Яробор Живко.
Он, сидя на коленях у Атефа, нежданно резко подался в бок, и заглянул прямо в узкие и, как оказалось, густо черные очи, имеющие так много общего с цветом глаз кыызов и аримийцев.
— Ты же повелеваешь камнями, — принялся вновь говорить юноша, зримо волнуясь и теребя кожаную грань пояса Бога. — Создай меж нами и аримийцами гору. И тогда поутру не будет битвы. А я уговорю влекосил и кыызов и мы уйдем, уйдем отсюда. Не хочу, чтобы умирали люди. Да и из-за чего…кого… Одни из-за какого-то императора, другие из-за меня. Людям очевидно присуща жажда проливать кровь, убивать. Потому они прикрывают те свои желания молвью об истинности веры, али сохранении границ своих провинций. Вроде им мало земли, бескрайне долгой. Словно ее, эту землю, можно унести, продать али оставить за собой на бесконечный срок владения… Люди, кажется, забывают, что и вера, и земля занимательны, поколь ты жив. И сразу перестанут тебя интересовать, как только ты сомкнешь очи и умрешь.
— Люди созданы такими нарочно, — пояснительно протянул Велет, не умеющий говорить как Димурги недомолвками, и ежели начинал чего сказывать выдавал и вовсе удивительные вещи.
Потому при общении с ним мальчика Перший почасту его речь осаживал. Днесь же подле Атефа не находился старший Димург, аль Мор, умеющий его вовремя остановить, а посему он сказывал все, так как было на самом деле.
— Созданы умственно, нравственно несовершенными, — продолжил свои степенные рассуждения Бог. — Вернее даже сказать, они сотворены куцыми, чтобы не могли достичь определенного развития, как в нравственном, духовном так и материальном отношении, ибо имеют определенное назначение и поколь с ним прекрасно справляются. У каждого, Ярушка, есть своя роль в системе Вселенной, в том числе и у человека. И если даже люди при каких-то особых условиях али помощью делают в собственном развитии рывок вперед, то погодя сызнова начинают откатываться назад. И тот откат особенно связан с их как таковой численность. Чем больше живет на планете людей, тем более значимо вмале станет их нравственная ущербность и желание отступить в собственных знаниях к примитивности, при том единождым приоритетом поставить всего-навсе материально-вещественное достижение. И как итог добиться извращенности и гибели на духовном, нравственном и физическом уровне.
— Тогда зачем создан человек? — резко дыхнул вопрос Яробор Живко толком и не дав смолкнуть Богу.
Однако вельми занятый разглагольствованием Велет нежданно вроде пробудился, ибо на данный вопрос не то, чтобы не мог… не смел отвечать. Он стремительно качнул головой, и, переведя взор с медлительно ползущего по его оголенным ногам, хоронящегося во впадинах мышц, лунного луча на мальчика слегка хмыкнув, тем верно переводя разговор, отозвался:
— Впрочем, гору созидать меж вашими воинствами не имеет смысла. Ведь ее всегда можно перейти. Да и Кали завтра поутру не разрешит тебе отправится в путь, оно как видения у тебя усиливаются и надобен отдых. И почему — то уверен я влекосилы и кыызы, людям каковым верно нужно дать какое-нибудь общее величание, не станут бежать с места боя… Понимаешь, милый мой, порой люди обладают весьма неординарным мышлением и духовными качествами, и умирают не просто за землю, веру и человека сколько за идею кою холят и чтят внутри себя превыше всего. И твои люди из таких.
— Их можно убедить… убедить, — тревожно зашептал Яроборка, чувствуя от отказа Атефа разливающееся по плоти болезненное разочарование, и потому тягостно дыхнул. — Как сделали марухи… Ведь когда я вернулся никто вроде и не приметил апсарас аль моего долгого отсутствия. Все сразу стали кланяться, величать меня рао и признавать сыном Бога. Ведь так марухи воздействовали на людей.
Мальчик не столько спрашивал, сколько утверждал. Одначе дрожь в его теле не уменьшалась, а вспять многажды усилилась и днесь затряслись уже и руки, и ноги, суматошливо качнулась голова и судорожно сжалось естество…не Крушец… А то самое естество, называемое людьми душой и, что на самом деле есть совокупность пережитого, накопленного опыта, чувств и ощущений таившаяся в источнике самой жизни… в человеческом мозге.
Велет не просто заметил сие дрожание юноши, он, будучи родственен ему чрез лучицу, данное состояние ощутил. И торопко обвив руками тело мальчика, нежно прижал его к своей мощной, выпуклой груди, одновременно прикоснувшись ко лбу губами. Да той мягкостью и лаской стал ближе к нему, вернее родственно — сопредельней, быть может даже единым. И тихий, напевный наигрыш, иноредь подпеваемый в Яроборке Крушецем, наново возник. Легким мотивом он соприкоснулся с плотью, сутью Атефа и плавно перетек в его могутное тело, заполнив его и вызвав волну трепетной, ответной любви…
Той, что почасту испытывают старшие братья в отношении младших…
Старшие сестры в отношении младших…
Той, что иногда дарует значимые поступки и деяния, кои люди величают и пишут с большой буквы.
Тихо звучала та погудка, изредка сиянием золотого и смаглого света выбивающегося соответственно из Бога и человека, озаряя покатый, усеянный галькой склон горы. И чудилось тем переливам света подпевал ноне одинокий, покинутый своим младшим сродником спутник Месяц, оставивший о нем как напоминание только величание, днесь ставшее вторым его именем, близким и неотделимым.
— Дорогой мой Ярушка, моя малость, — немного погодя произнес Велет, когда стихла их общая мелодия родственности. — Марухи не обладают такими способностями. Они не умеют воздействовать на людей. Да и в тот раз на людей влияние оказывалось по-иному. Его осуществляли блазни, так я назвал тех существ. Даже не существ, а сущностей, оные могут показаться в любом месте и влиять на мозговую деятельность человека через зрительные, слуховые и обонятельные восприятия. Проще говоря, через галлюцинации, посылаемые в основном ночью в процессе сна.
— Блазня, я думал это марухи, — молвил мальчик и много степеннее выдохнул в грудь Атефа.
Бог, неспешно опустив Яроборку из своих объятий, опер его спину о свою грудь и крепко обхватив могучей рукой за правый бок, создал тем самым плотный навес, скрывающий от ветра.
— Нет, сие блазня, точнее блазни, — вновь пояснил Велет и нежно улыбнувшись, живописал на своих устах сияние золотого света. — Ибо их достаточно много. Уж дюже часто плодятся, особенно в теплое время. Однако также сильно подвержены гибели в холодную, пасмурную погоду. Блазня, это значит блазить, мерещиться, чудиться. Видение вельми неясное, туманное, которое показываясь людям глубокой ночью пробуждая их, передает определенные картинки несуществующих людей, вещей, действ выдавая за реальные события, али вспять приглушает видимое и пережитое, изображая несуществующим или сном. Блазни есть у Димургов и Расов. — Атеф на малость смолк, полюбовно провел указательным перстом правой руки по лобику и носику мальчика, очерчивая тем касанием точно прямую линию, и добавил, — когда-то я подарил их Отцу Першему. А погодя он поделился теми удачно сотворенными созданиями с Расами. Отец всегда уступает просьбам братьев.
— Ты любишь Отца? — тихонечко поспрашал Яробор Живко, будто страшась, что их кто может услышать, и замер, ожидая ответа.
А там за сиянием, что отражалось от кожи рук Атефа, и, окружая, хоронило в себе дорогого мальчика, дуновение ветра многажды усилилось. И порой скрипуче подвывало мощному гласу старшего сына Асила.
— Очень… Я очень люблю Отца, — мягко ответил Велет, с особой нежностью произнося сие величание.
— А почему ты тогда не выбрал его печищу? Не стал жить с ним? — юноша и вовсе едва дыхнул… А может это все же вопросил Крушец. Так как он умел… мысленно, а точнее на языке доступном Богам, разговаривать с себе подобными.
Видимо, Велет не заметил, что губы Яробора Живко не шевельнулись при том поспрашании и глаза на миг словно остекленели, и посему туго вздохнув довольно громко ответствовал:
— Я бы выбрал… выбрал только его. Но он, Отец… Перший опоздал на Коло Жизни. Это потом, много позже, когда уже восстанавливался в дольней комнате кумирни Асила я узнал, что Отец так нарочно поступил… Поступил потому как я был нужен Асилу. Но когда я еще стоял на Коло Жизни, и время было на исходе, а Отец не приходил, мне совсем не хотелось вершить свой выбор. Однако погодя, я понял, как мудр и жертвенен наш Отец, ибо всегда и в первую очередь думает только о своих братьях, о разнообразии и полифонизме наших Галактик.
— Не пришел… опоздал, — однозначно мальчик не говорил, эти стенания выдыхал через его приотворенный рот Крушец, потому голос и звучал низко и единожды глухо.
— Да, опоздал. Пришел, когда я уже ступил на Коло Жизни, выбрав из двух соперничавших печищ… печищу Атефов, — также туго прозвучал и голос Велета, точно вновь переживая тот тяжкий для него выбор. И от той тоски ходуном заходили на его теле выпуклые мышцы на этот раз не столько перекатываясь и показывая свою мощь, сколько лишь надрывно задрожав.
— Не пришел… опоздал, — однозначно мальчик не говорил, эти стенания выдыхал через его приотворенный рот Крушец, потому голос и звучал низко и единожды глухо.
— Да, опоздал. Пришел, когда я уже ступил на Коло Жизни, выбрав из двух соперничавших печищ… печищу Атефов, — также туго прозвучал и голос Велета, точно вновь переживая тот тяжкий для него выбор. И от той тоски ходуном заходили на его теле выпуклые мышцы на этот раз не столько перекатываясь и показывая свою мощь, сколько лишь надрывно задрожав.
— А я…я…,- додышал Крушец и голова Яробор Живко столь мощно засияла, что осветила не только все поникше-удрученное лицо Бога, но, похоже, и часть грота, где бесшумно на одеяле сидела апсараса.
И Велет немедля пробудился от собственной кручины, и взволнованно воззрившись в побледневшее, залитое смаглым сиянием лицо мальчика, торопливо склонив голову, облобызал его очи и лоб, той любовью снимая всякое волнение с лучицы, да успокоительно молвив:
— Тебе это не грозит… не грозит милый малецык, не тревожься. Никогда, никогда Отец не откажется от тебя, уж ты мне поверь. Никому не уступит, не отдаст тебя… тебя нашу малость, бесценного нашего малецыка.
Яроборка шумно выдохнул, сияние мгновенно осело, а взгляд его стал осмысленным. Он легохонько растянул уста, живописав улыбку и чуть слышно молвил, однозначно не уловив толкования лучицы и Бога:
— Крушец. Его… Господа… будущего Димурга зовут Крушец. И, он сказал мне, что я есть и всегда буду его частью, гранью, долей.
Велет явно озадаченный такой молвью, несильно шевельнул своей нижней челюстью, и, вздев голову, испрямив дотоль согнутую спину, воззрившись вниз на каменистый склон горы, протянул:
— По поводу твоих людей, — несомненно, желая перевести разговор на более спокойную тему, которая не вызовет прихода видений. — Думаю, завтра поутру я сделаю нечто иное, чем создать гору. Такое когда-то содеял для меня Асил. Занимательно было. И я уверен, это тебе тоже понравится. — Атеф ласково огладил лоб и щеку юноши указательным перстом, передавая в том движение всю свою нежность и спустя малую толику времени добавил, — а теперь по поводу видений. Это просила передать тебе наша милая Кали… Просила передать, ибо дюже встревожена тем, что ты не принимаешь видения так как тебя учили, а стараешься их отложить.
Глава семнадцатая
— Стараешься их отложить… отсрочить, что недопустимо и весьма опасно для твоего здоровья, — дюже долго увещевал Велет мальчика и лучицу и на этот раз каким-то монотонным голосом, будто жаждая это впихать в них обоих.
Яркое солнечное светило уже озарило землю своими долгими розово-алыми лучами, по которым на планету перемещался не только свет, но и тепло, а войска аримийцев и влекосил с кыызами выстроились супротив друг друга. Они расположились на раскинувшейся весьма неровной, выщерблиной покатыми выемками и низкими валами долине поросшей невысокими травами, окруженной слева каменистыми склонами гор ограничившей ее с этого края.
В центре войска аримийцев стояли вооруженные копьями, мечами и щитами всадники. Справа и слева от них, несколько в углубление, прикрывая пеших, вооруженных в основном древковым оружием: булавами, топорами, ослопами, в доспехах и шлемах, поместились воины с самострелами. Позадь же основной линии войска располагались (как пояснил для рао Волег Колояр) похожие на влекосилские пороки — камнеметы, передвижные четырехугольные и широкие в основании. С тем, однако, камнеметы словно сжимались к вершине, где находились мощные железные валы имевшие крепление из бревен и веревок с чашами, в которые и укладывались метаемые камни.
Влекосилы и кыызы вооруженные, первые самострелами (которые, право молвить, в отличие от самострел лесиков стреляли не стрелами, а свинцовыми пулями и камнями), мечами, бердышами али кистинями, а вторые в основном луками, айбалтами (топорами с полукруглым лезвием), мечами; обряженные в тонкие кольчуги, смотрелись значимо более легкими и менее защищенными. И если у кыызов на головах главным образом помещались шишаки, полусферические с возвышением на макушке и навершием шлемы, али куполообразные, слегка прикрывающие кольчужной брамицей щеки, затылок и почти полностью оставляющие открытым лицо. То влекосилы водрузили сверху на головы шкуры волков и медведей. Таким побытом, чтобы снятые головы зверей с оскаленной верхней челюстью и горящими каменными очами смотрели на врага, тем видом стараясь вызвать в нем страх и, верно, именно этим оправдывая название влекосил, как людей-оборотней. Яробор Живко расположился в первых рядах своего войска, прямо под ярко-желтым стягом с трехступенчатым вырезом и кистями на конце, в центре которого был изображен серебристый гипоцентавр с мечом и плотницким топором в руках. И сие случилось, несмотря на протесты Волега Колояра и иных ханов, несмотря на слезы Айсулу, каковая поутру вцепившись в его руки, не пожелала отпускать из юрты.
— Милая моя, — ласково произнес Яроборка и крепко обнял девушку, прижимая к себе. — Все будет благополучно. Не будет никакого столкновения, поверь мне, того не допустят Боги… Но лишь тогда, когда я буду подле своих людей.
Мальчик, несомненно, понимал, что его жизнь важна для Зиждителей. И коли сейчас он хотел уберечь от смерти людей, столь жаждущих ее приобресть, необходимо было непосредственно присутствовать на поле брани, тем самым защитив их жизни собственной.
— Ты думаешь, где я был ночью? — все также убеждающе протянул он, ощущая мягкость губ супруги на своих щеках, устах, подбородке, перемешанных с солеными слезами. — Был у них, просил помощи. Поверь мне все будет хорошо, ты только не волнуйся и не плачь, я того не могу видеть.
Айсулу, похоже, еще сильнее вжалась в мальчика, и залилась слезами, тем самым однозначно воздействуя на него и стараясь не отпустить от себя. Полог, прикрывающий вход в юрту легохонько шевельнулся, и, подавшись в бок, впустил вовнутрь Минаку. Днесь ее черные волосы отливали рыжиной и, весьма удлинившись, дотягивались до спины. Это она сделала по просьбе рао, который очень любил долгие волосы и желал посмотреть каким образом и в какой срок апсараса поменяет внешность. Минака, как и Арваша, была более близка Айсулу. Вернее девочка их меньше ревновала к мужу, чем Толиттаму, которая будучи первой его женщиной, всегда выделялась Яробором Живко и чаще иных имела с ним близость… чаще, чем даже сама супруга. Потому поучения или наставления в основном осуществляли Арваша и Минака, абы лишний раз не воздействовать на девочку через беса. Однако старшей из апсарас, Кали-Даруга назначила именно Толиттаму.
В этот раз Минака войдя в юрту, вельми недовольно глянула на плачущую девушку и низким, густым голосом молвила:
— Госпожа, — только так апсарасы днесь обращались к Айсулу. — Не нужно волновать господина, иначе он вновь заболеет. Толиттама ведь поясняла вам поутру, где господин был этой ночью, и сказывала, как данная встреча отразится в целом на ваших людях. Нынче господин желает отправится на поле брани, и в том не следует ему мешать и тревожить своим плачем. Да и самой не следует волноваться, это для вас вредно. Мы же с Арвашей вам о том говорили.
Айсулу на мгновение, в котором было упомянуто про ночь, обиженно выгнула тонкие, рдяные губки, однако тотчас перестала плакать, стоило апсарасе закончить свою речь. Девочка глубоко вздохнула, и, следуя поучениям Минаки, обхватила руками щеки Яробора Живко, да слегка приподнявшись на носочки кот, ласково дотронулась устами до его губ, передавая тем прикосновением все свою любовь.
Тот любовный трепет на коже мальчика, кажется, все еще колыхался, когда, он, вглядывался в стоящие супротив него ряды аримийцев, поместившихся под белым прямоугольным полотнищем с синим драконом и желтым восходящим солнцем. Яробор Живко только сейчас узрев далекие ряды рати аримийцев, стал ощущать волнение. Волнение не за себя, а за людей и тех, что стояли подле… влекосилов и кыызов и тех, что сосредоточились напротив. По первому чувство уверенности, поколь войска выстраивались, легохонько сменялось на беспокойство, а теперь, когда вот так они все махом замерли, и вовсе заместилось мощной, нарастающей тревогой. Потому когда навстречу людям рао выступив из строя, направились три всадника аримийца Яробора Живко стало мелко трясти и лежащий на правом колене самострел всяк миг жаждал сползти и упасть под ноги взволнованного переступающего черного жеребца.
Теперь мальчику стало казаться, что разговора с Велетом и не было… сие ему все лишь примерещилось. Впрочем неможно было забыть как уже почти на рассвете его и апсарасу Велет принес к подножию горы и нежно огладив взъерошенные кудри успокоительно дыхнул: «До встречи!». И данное обстоятельство было сложно назвать галлюцинацией и потому на смену этому волнения пришло иное… Такое, что вдруг показалось Перший или Родитель не позволят Атефу вмешаться в дела людей и тем самым не приостановят кровопролития. Тугой волной нежданно и вовсе от тех тягостных дум накатило особое беспокойство, которое принесло на себе видение.