Мощная волна усталости опутала всего Яробора Живко и тугой болью отозвалась грудь и голова, когда он, развернув коня, потрусил к Волегу Колояру вдоль рядьев каменных воинов, словно каждый морг жаждущих сомкнуть и вовсе малые промежутки меж собой и образовать единую стену.
— Рао, — тихо продышал Волег Колояр… днесь и позабыв свое привычное Яроборка.
— Волег, мне очень плохо, — чуть слышно протянул юноша, словно это он, а не Велет творил каменных воинов, и потому растерял всю свою силу. — Я сейчас упаду, — мальчик порывчато качнулся, и, выпустив поводья из рук, одновременно сомкнул очи.
Кто-то, верно Гансухэ-агы али находящийся подле Надмит-агы, подхватили теряющего сознание и сползающего с жеребца Яробора Живко на руки, али сие его подхватили руки Бога… Бога и, непременно, Першего, за оным он и Крушец так истосковались.
Глава восемнадцатая
Яробор Живко глубоко вздохнул, и, отворив глаза, первое, что узрел беспокойное лицо Толиттамы, а подле блеснувшее и не менее взволнованное лицо королевы марух Стрел-Сороки-Ящерицы-Морокуньи-Благовидной.
— Господин, — нежно произнесла своим густым, богатым обертонами, голосом апсараса и утерла лицо мальчика ручником, пройдясь той шелковистой поверхностью по лбу и щекам. — Как вы себя чувствуете?
— Очень утомился, — тихонько ответил юноша и облизал, как ему показалось сухие, шершавые и словно полопавшиеся губы.
— О, господин, — заботливо молвила Толиттама, и, приподняв голову с подушки принялась неспешно поить мальчика из округлой кисе теплым молоком. — Вы не просто утомились. Вы заболели, что недопустимо. Рани Темная Кали-Даруга весьма обеспокоена данным состоянием и коли в ближайшие часы вам не полегчает, велела перенаправить вас на маковку, — добавила она, укладывая голову рао на подушку.
— Мне легше, — с трудом ворочая языком, протянул Яробор Живко, ощущая, что даже его кончик, не говоря уже о ногах и руках, неестественно онемел. — Это просто я перенервничал за людей. Блага, — обратился он к марухе.
Королева дотоль замерше стоящая обок створки двери немедля подалась вперед, и, приблизившись к лежащему на ложе мальчику, низко приклонив голову, одновременно опустилась на колени.
— Скажи Кали, что со мной все хорошо, — голос Яроборки слегка зазвенел от волнения, ибо он, жаждая побывать на маковке, единожды страшился покинуть сейчас своих людей, думая, что оставленные им… предоставленные сами себе и забытые Богами, они вновь начнут кровопролитие.
— Господин, этого я не смею передать рани Темной Кали-Даруги, — также негромко отозвалась Блага и голос ее трепетный, наполненный мягкими переливами мелодии слышимо задрожал. — У вас жар. Как же я могу солгать моей Матери… Матери, как величают и считают рани Темную Кали-Даругу все живые существа, чьими Творцами являются Димурги. Как могу обмануть?.. Нет, не посмею! Да и Матерь наша она ощущает ваше состояние. Вы уж лучше успокойтесь, выпейте вытяжки и еще молока, а там жар у вас и спадет. Дхийо Йо Нах Прачодайат! благодарению Господа!
Яробор Живко ничего не ответил марухе, понимая что она права и Кали, конечно же, ощущает его состояние. Легкая зябь нежданно пробежала по его коже, ершисто вздев на руках и ногах жесткие черные волоски, да туго вздохнув, мешая слова со стонами, мальчик вопросил:
— Толиттама как там воины?
— Все благополучно, господин, — торопливо откликнулась апсараса, сызнова утирая лоб рао ручником. — Аримийцы отвели свои войска и ваши люди поколь тоже. Каменная рать частично распределила своих воинов округ нашего поселения, охраняя его от внезапного нападения, а остальные покуда так и стоят неприступной стеной. Однако я уверена, никакого нападения не будет.
— Не будет, господин, — торопко вставила Блага, лишь на мгновение вскидывая взор на мальчика. — Мои люди были меж аримийцев. Они направили своего вестника к императору Аримии Зенггуанг Юаню, абы поведать о произошедшем, а сами желают склониться пред вами ниц и преподнести дары. Их полководец Ксиу Бянь жаждет дотронуться до ваших стоп и вознести клятву верности. Волег Колояр, как и иные осудари и ханы, отдыхают и единожды встревожены вашим сочувствием. Будет о них волноваться, а то вновь потеряете сознание. Рани Темная Кали-Даруга просила вам передать, что ваша слабость связана с желанием отсрочить видения. Ведь давеча Бог Велет предупреждал, что это делать недопустимо и опасно для вашего здоровья.
Яроборка медлительно сомкнул очи, поелику не только понимал, чем вызвана его болезнь, но еще и слышал недовольство Крушеца, оный на удивление весьма резко и грубо о том ему сказал… тем самым притушив голос марухи.
— Родитель вельми тем вашим непослушанием недоволен, — сызнова прорвался голос Благи, приглушая недовольство Крушеца. — Родитель велел немедля забрать вас на маковку и провести лечение и беседы… И рани Темная Кали-Даруга сие выполнила бы, но Господь Перший просил повременить, чтобы не тревожить вас.
— Ну, вот, — теперь явственно звучал голос Крушеца глухой и одновременно властно-негодующий. — Теперь из-за тебя, Родитель будет высказывать Отцу… моему дорогому, любимому Отцу. Как ты смел… смел, меня не слушать… Не слышать…
Крушец словно надавил на мозг своей мощью, отчего в глазах Яробора Живко черное марево нежданно сменилось на радужные всплески света. И мальчик тотчас осознал мощь и величие того, кто уже сейчас, будучи в нем, обладал ни с чем ни сравнимой, могутной властью… И одновременно как человек: слабый, безвольный в сравнение с Богом, признавал его власть… его вечное владение собой, и вроде оправдываясь, просил прощения, вымаливал для себя пощады.
Густой дым, как-то мгновенно пришел на смену радужности света. Он был не черный, а серый и, похоже, вырвался из-под треножника, захлестнув и лицо Благи, и Толиттамы. Почти неосознанно проскользнули голоса Айсулу, Арваши и Минаки… А потом точно Трясцы-не-всипухи. Али то все почудилось мальчику… Ведь в бреду чего только не покажется и не пронесется.
Светозарный и многоцветный коловорот пришел на смену серому дыму и закрутил по спирали тело юноши, наматывая его на какой-то тонкий закрученный прут, расплющивая и зараз укачивая. Даль темных небес проступила на фоне той спирали и блеснула яркими звездными светилами. Яробор Живко раскатисто простонал и проснулся.
Теплота горящего костерка укачивала, али сие укачивали мальчика теплые, нежные руки Толиттамы, ласково голубящие волосы. Он все также лежал на правом боку в юрте. Легохонько, постанывая, кряхтел разгорающийся костер, тепло… не жар, а именно тепло окутывало рао со всех сторон. Оно, по-видимому, унесло жар, оставив только небольшую слабость, которая не угнетала, а вспять придавала радость выздоровления… радость бытия.
Юноша воззрился на пляшущий рыжий лепесток пламени скользящий по древесным уголькам и задумался… Задумался над собственным уделом… уделом, который волей выбора Крушеца соединили его навечно, навсегда с самим Богом. С самой лучицей Першего, первого, старшего сына Родителя.
— Толиттама, — позвал апсарасу мальчик и голос его прозвучал много бодрее.
Апсараса сидевшая на краешке ложа, враз подалась вперед и заглянула в лицо Яробора Живко. В ее очах, ноне приобретших коричневу неотличимую от радужек Першего, промелькнула тревога и одновременно участие.
— Сейчас, что утро? — вопросил мальчик, по чагравому цвету неба заглядывающего чрез дыру в своде юрты, слегка прикрытого сизым дымом костра, не распознав время суток.
— Нет, мой драгоценный господин, ночь, — полюбовно протянула Толиттама, и черты ее лица самую толику дрогнув, живописали поразительную мягкость изгибов и красоту. — Желаете пить, господин? Али вас накормить?
— Нет, не нужно, — ответил Яроборка, и медленно развернувшись на спину, обозрел юрту, где ноне кроме него и апсарасы никого не было. — Меня уносили на маковку?
Толиттама заботливо поправила под его головой подушку, чуть плотнее прикрыла одеялом до груди, и, придав своему голосу еще большей нежности, пояснила:
— Нет, господин. Тут была старшая бесица-трясавица и велела поколь вам не станет легче, не тревожить перемещением, это опасно для вашего здоровья. Она напоила вас принесенным лекарством и повелела пропоить особыми вытяжками. И вам сразу стало лучше, жар спал.
— Вот и хорошо, что спал… Спал жар, — заметно оживляясь, молвил мальчик, и, вздев руку, огладил темно-русые, волнистые волосы апсарасы, лежащие волнами на ее правом плече и груди. — Поколь этот полководец, как там его зовут, не упомнил… Словом пока полководец аримийцев не принесет клятву верности с Земли меня нельзя уносить.
Апсараса медленно склонилась к лицу рао, обдав его сладким ароматом первой женщины и облобызав губами очи и нос, тем самым вызвав трепетную истому, чуть слышно отозвалась:
Апсараса медленно склонилась к лицу рао, обдав его сладким ароматом первой женщины и облобызав губами очи и нос, тем самым вызвав трепетную истому, чуть слышно отозвалась:
— Однако Родитель потребовал провести беседу с вами, кою может и смог отложить Господь Перший, но которая непременно будет проведена. Да, и Бог Велет давеча принося сюда старшую бесиц-трясавиц просил передать, что вмале в Млечный Путь прибудет Бог Асил, жаждущий с вами встречи.
— Мой дражайший господин, — поучающе пропела Кали-Даруга и заботливо провела перстами по голове мальчика, тем выражая неудовольствие по поводу остриженных волос, которые она дотоль с такой любовью отращивала. — Я уже говорила, однако придется повторить. Не должно препятствовать приходу видений. Одно дело их принять и правильно принять, иное дело остановить или отложить.
— Не понимаю, почему нельзя отсрочить, — весьма досадливо отозвался Яробор Живко и поднялся с облачного пуфика, каковой создал для него Мор.
Право молвить сейчас в зале кроме стоящей Кали-Даруги и Першего безмолвно замершего, напротив, в кресле никого не было. Яроборка по первому принесенный на маковку Велетом вельми долго прижимался к Першему, целуя его в черное долгое сакхи, да озаряя лицо смаглым сиянием, выбивающимся из головы. Также долго потом он гладил Мора по лицу, щекам, подбородку. А когда Велет и Мор ушли из залы, и на смену им пришла Кали-Даруга, слез с колен старшего Димурга и, кажется, еще дольше пробыл в ее объятиях. Только тогда осознав, как на самом деле соскучился за Отцом, демоницей, Мором и Велетом.
— Какая разница отложить или принять, — несогласно произнес Яробор Живко и резко пнул ногой плотно скомкованный пуфик, стараясь пробить в нем дыру, но вместо того лишь выдрал из него долгий шматок перьевитости, уцепившийся за носок сапога.
Наутро следующего дня после предполагаемой битвы меж людьми рао и аримийцами, Яроборку доставили на маковку. Поколь его еще не осмотрели бесицы-трясавицы, но уже принялась проводить беседу рани, ибо данное толкование было не менее значимо, чем здоровье мальчика. Тем паче прибывшего на маковку Ярушку прощупал Перший и малозаметно просиял тому, что Крушец (ради которого в общем и творилось все) был недоволен плотью.
— Крушец вельми негодовал на мальчика… Мой замечательный, он старался исполнить все как положено. Одначе боялся навредить плоти, — сказал Перший слышимо только для живицы, чем вызвал сияние улыбки на ее лице, або они все, не только старший Димург, Мор, Велет, но и Родитель опасались, что отсрочку видений проводил мальчик по внушению Крушеца.
— Не стоит делать столь резкие движения после болезни, — мягко протянула Кали-Даруга, узрев нервный дрыг ноги юноши и побледневшую оттого движения кожу его лица. — Огромная разница господин. Когда вы принимаете видение и спокойно, при помощи вложенных знаний пропускаете через себя, степенно учитесь воспринимать их вроде дымки. Отчего со временем вам даже не придется проводить того обряда. Видения станут в доли секунд проскальзывать подле глаз невнятными, неясными очертаниями, и не будут тревожить своей определенностью и мощью. Однако если вы их откладываете, то не только лишаете себя возможности в будущем воспринимать видения неосознанными тенями. Вы еще подвергаете свое здоровье, в частности мозг большим перегрузкам. Находясь, таким образом, в состоянии повышенной нервной напряженности, каковое может вызвать сбой в работе мозга, и приведет к болезни и даже гибели. Такое поведение и деяния недопустимы. Господь Велет ведь о том предупреждал. Впрочем, вы не послушались.
В данном случае, подвергая свой мозг перегрузкам, Яробор Живко рисковал не только своей жизнью, но и жизнью, здоровьем, благополучием Крушеца. Поэтому поступки мальчика так сильно и тревожили Богов, рани и самого Родителя.
— Не послушался, — согласно проронил юноша и надрывно вздохнул.
Он неспешно тронулся с места, не столько направившись к сидящему и молчащему Першему, к которому желалось припасть губами и целовать руки. Сколько как можно дальше от демоницы, ибо не хотелось слушать тех полюбовных наставлений и ощущать, что собственное своевольство ставит под удар ее труды и жизнь (теперь и это стало пониматься) самой лучицы. Мальчик степенно подступил к зеркальной глади стены залы, ноне переливающей зеленым сиянием плывущих в своде и по полу густых испарений, и, остановившись, словно в оправдание себе сказал:
— Просто мне так легче. Легче остановить видение, чем принять. А плохо себя чувствую, я, что так… что по-иному. И болею от принятия тех видений одинаково. Да и потом когда их принимаю, они иноредь приходят целым скопищем так, что с последними из них я не в силах справиться.
— Это оттого мой бесценный, — наконец подал голос Перший, и, шевельнувшись в кресле, призывно направил в сторону юноши правую руку. — Что ты их давеча сдерживал, потому они и прорвались с такой силой. Кали-Даруга ведь тебе о том и толкует… Толкует, что нельзя сего делать… Оно тебя выматывает и ведет к болезни.
— А когда вы меня вернете на Землю? — немедля отозвался вопросом Яробор Живко и стало не понятным тревожится ли он о людях, оставленных на планете или все же не желает покидать старшего Димурга.
— Как только позволит Родитель, — уклончиво ответил Перший и в такт шевельнувшемуся розовому языку змеи, восседающей в навершие венца, затрепетали его вытянутые в направлении мальчика перста.
Юноша дотоль стоящий спиной к Господу, слегка вздрогнул всем телом, так словно его кто толкнул изнутри… Очевидно тот, кто ощутил зов и желание своего Отца приголубить, облобызать плоть, а значит и то более значимое, живущее в ней. Яроборка немедля оглянулся, да узрев направленную в его сторону руку Першего, стремглав сорвавшись с места, кинулся к ней. Вероятно, преодолев разделяющий их промежуток в мгновение ока. Он почти упал на перста Зиждителя, припав к ним губами и обняв руками длань, судорожно дыхнул:
— Так… так за тобой истосковался. Думал, умру от той тоски, — судя по всему, мальчик страшился новой разлуки с Богом.
Перший не менее спешно придержал покачивающегося юношу, а после, обхватив его малое тельце обеими руками подняв, прижал к груди, трепетно прикоснувшись ко лбу. И содеяв это лишь затем, абы поддержать Крушеца, и дать возможность демонице продолжить свои поучения. Днесь правда несколько надоедливые, оно как Кали-Даруга была призвана их озвучить, по указанию Родителя.
— Хорошо, я более не буду их останавливать, — немного погодя проронил Яробор Живко, не столько соглашаясь с доводами Кали-Даруги, сколько осознавая, что Крушец того более не потерпит.
— Бесценный мой, ты должен понять, — голубя кудри юноши губами, продышал в них Перший и легохонько просиял улыбкой, несомненно, услышав мысли плоти про лучицу. — Должен понять, что это надобно тебе, — меж тем отметил Бог, желая расположить мальчика действовать не по указу лучицы, а в унисон с ней. — Ибо теперь, после пережитого тебе придется пройти лечение у бесиц-трясавиц. Твой организм не больно крепок и любые перегрузки, волнения для него вредны, а порой даже губительны.
— Чем раньше умру, тем скорее буду с тобой, — прошептал и вовсе едва ощутимо Яроборка, касаясь лбом щеки Димурга и тем самым направив молвь вместе с трепыханием уст в недра его сияющей кожи.
Перший тотчас перестал улыбаться и точно притушил и само золотое сияние кожи. Он медлительно отстранился от мальчика, пронзительно заглянул в его зеленые с карими брызгами очи и торопко прощупал, або испугался, что сие послал на него Крушец… И, несмотря на то, что озвученное было токмо мыслями мальчика, тревожно произнес:
— Что ты такое говоришь, милый мой?
— Я так и думала, — не менее расстроено протянула демоница и голубизна ее кожи нежданно приобрела насыщенную синеву. Она достаточно строго зыркнула в очи своего Творца, и, не скрывая огорчения, добавила, — так и думала, что господин это делает нарочно.
— Конечно нарочно, — с горячностью и враз повышая голос, молвил Яробор Живко так, что взволновалась вся его плоть и порывисто дернулась голова. — Как только умру, так сразу приду к вам. Буду с вами. С тобой Отец. Когда умру я стану частью Крушеца и буду подле тебя. Мне не страшна смерть, ибо тогда прекратиться разлука с тобой, это невыносимая для меня… для нас обоих смурь, тоска.
— Мой любезный мальчик, — трепет в бас-баритоне Першего, кажется, накрыл своей густотой всю залу, он нежно окутал любовью тело юноши, облобызал его волосы и кожу. — Нет, мой милый, если сейчас умрешь, разлука не прекратится… смурь не пройдет. — Господь ласково и зараз огладил сидящего на коленях Ярушку дланью по голове и спине. — Абы смерть твоей плоти не даст возможности переродиться в Бога… Это несколько более долгий процесс.