– 531-й, не изменили решение? – послышался голос диспетчера.
– Решение прежнее, – глухо отозвался командир, – прошу разрешить заход на посадку.
– Видимость 300, условий для приема нет, 531-й.
В кабине повисла мучительная пауза. Командир с мольбой посмотрел на Ларина, который впервые в жизни ощущал острую радость полета. На его лице не было и тени сомнений. Пилоту на мгновение показалось, что они прекрасно снизятся по приборам, а над полосой есть триста метров прозрачного воздуха. Профессионал он или нет! Максим царственно кивнул, подтверждая величественным жестом собственное решение командира – «снижаемся».
– Решение прежнее, – произнес командир, – разрешите посадку.
– Снижайтесь тысяча пятьсот, – в интонациях диспетчера звучала досада, – работайте аэропорт круг.
– Вас понял, тысяча пятьсот.
– Аэропорт круг, 531-й, добрый вечер.
Дальше Ларин не слушал. Вся эта белиберда его больше не интересовала. Главное, посадку им разрешили – теперь работает экипаж. Сам он больше ничего не может сделать. Он уже принял важное решение и теперь чувствовал, как смертельно устал.
– 531-й, пятьсот метров заняли?
– Подходим пятьсот метров.
Командир обернулся к бортинженеру:
– Разблокируй газ.
– Разблокирован.
– Автомат?
– Включен.
Напряжение в воздухе стало чересчур осязаемым.
– Веселей, – подбодрил Ларин, – не раскисаем!
– Максим Леонидович, – голос командира предательски скрипнул, – вы же понимаете, видимость ни к черту!
– Снижайтесь! – прошипел Максим, которого сомнения командира привели в ярость. – Судьба компании на кону! Не приземлимся к восемнадцати, и нас уничтожат!
– Экипажу быть готовым к уходу на второй круг, – отдал побледневший командир приказ, намертво вцепившись в штурвал.
Небо вокруг превратилось в сплошное молоко, на секунду даже Ларину стало не по себе. Самый обычный животный страх и желание жить вдруг захлестнули его. Но он твердо решил, что они будут садиться, и будь что будет! Это его выбор!
– Закрылки, – сквозь зубы проговорил пилот и, убедившись в выполнении команды, обратился к диспетчеру: – Шасси, закрылки выпущены.
– Полоса свободна.
– Спасибо.
Ларин, прислушиваясь к тихому голосу второго пилота, напряженно следил за высотой. Стрелка датчика покачивалась в унисон с громоподобным биением его сердца. Четыреста. Четыреста пятьдесят.
– 531-й. Вышел в глиссаду, – доложил командир, – к посадке готов.
В ответ раздался неразборчивый голос диспетчера.
Триста. Двести пятьдесят. Ларина прошиб холодный пот – белая плотная вата все еще обступала лобовое стекло.
Двести. Сто. Вата перестала быть плотной: внизу слабо, но все же угадывались очертания аэропорта. Показались расплывчатые посадочные огни. Максим вздохнул с облегчением и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза. Все будет нормально. Они не умрут: значит, судьба.
Восемьдесят. Шестьдесят. Пятьдесят. Монотонный голос второго пилота начал его раздражать. Скорее бы приземлиться!
– Уходим!!! – истерический крик заставил Ларина вздрогнуть и вытаращить глаза.
В кабине что-то омерзительно громко взвыло, голос робота повторял одну и ту же фразу, от которой кровь стыла в жилах. Максим уперся взглядом в приборы, чтобы не смотреть в лобовое стекло.
Тридцать. Двадцать.
Краем глаза он видел напряженную спину командира под промокшей насквозь рубашкой. Слух отключился, перед глазами все плыло. Теплые струи хлынули по губам и на грудь. Он не услышал, он почувствовал жестокий удар. Даша-а-а-а!!!
Глава 5
– Вас вызывали в суд?! – взволнованно прошептал профессор, когда Фадеев вернулся в камеру и опустился на пол с ним рядом. – Вынесли приговор?
– Нет, – Михаил Вячеславович покачал головой, – возили в больницу.
– Девушка ваша очнулась?! – В голосе профессора зазвенел восторг. – Это же счастье!
– Да, – Фадеев кивнул и прикрыл глаза, пытаясь остановить самовольные слезы, – сделали операцию. Больница хорошая, замечательный врач. Даже отдельная палата. Ума не приложу…
– Слава богу! – профессор прервал его и накинулся с объятиями. – Слава богу! Теперь не сомневайтесь – вас нашли!
– С чего же вы взяли? – Надежда, которая робко подкралась к Фадееву еще в больнице, теперь уверенно заняла свое место в его душе.
– Дорогой мой, – профессор вцепился в руку пилота и без конца ее тряс, – судя по вашим рассказам, девушка нищая. Скорее всего из малолетних проституток, господи прости. А ей – операцию, палату, врача.
– Но…
– Поверьте, до бедных граждан никому дела нет, – профессор вздохнул, – здесь за все кто-то должен платить!
– И?
– Вот, – профессор сиял, – теперь ждите вестей! Наверняка у вас уже есть адвокат, причем первоклассный, иначе никому бы здесь в голову не пришло устраивать опознание. Да еще прямо в больнице! Как же я вам, друг мой, завидую!
Профессор наконец замолчал и мечтательно запрокинул голову. А Фадеев, бросив на него благодарный взгляд, начал ждать.
Проходили минуты. Часы. Не было никакого другого занятия – только сходить с ума от нетерпения и жить ради того, чтобы вырваться из Клонг Прайм.
В ожидании, один за другим, прошли еще несколько дней. Фадеев не понимал, почему все затягивается даже после того, как тайка дала показания. Почему его не приглашают на свидание с адвокатом, почему не вызывают в суд?! Только наутро третьего дня ему передали записку. Дрожащими руками он развернул плотный лист и увидел мелкие английские буквы, написанные торопливым и решительным почерком.
«Уважаемый мистер Фадеев, рад вам сообщить, что все обвинения сняты. Следствие получило доказательство того, что вы невиновны. Готов поделиться всей информацией, как только вы выйдете на свободу. То есть сегодня вечером. С уважением, ваш адвокат Патрик Гордон».
Михаил Вячеславович ощутил такой прилив счастья, какого не испытывал, наверное, с момента первого своего полета. Все, что он пережил за последнее время, из постоянной боли и отчаяния сегодняшнего дня превратилось в туманное прошлое. Бетонные стены вокруг него словно раздвинулись, стали пропускать воздух и свет.
По выражению лица Фадеева профессор сразу же понял, в чем дело. Радость в его глазах затуманилась тяжелыми каплями.
– Ну вот, – вымолвил он, всхлипнув, – больше мы не увидимся!
– С чего же вы взяли? – изумился парящий в облаках Фадеев. – Я ведь вам говорил: если выйду, и вы здесь не задержитесь!
– Но… – профессор запнулся, – как…
– Очень просто, друг мой, – подмигнул Михаил Вячеславович, копируя манеру профессора, – сто тысяч бат для пилота, к счастью, не такие большие деньги, чтобы было о чем говорить.
– С-спасибо, – профессор от волнения начал заикаться, – спасибо!
– И я вот что подумал, – Фадеев помолчал, – возвращайтесь-ка вы в Россию! В Таиланде вас не оставят в любом случае, по другим странам скитаться тоже не сахар. А нам в компании нужен человек с восточными языками. Соглашайтесь!
– Я… как… а что нужно делать?
– Ничего сложного, – Фадеев похлопал профессора по плечу, – информацию на рейсе читать, с пассажирами во время полета общаться. Вы ведь любитель поговорить?
– Да, – профессор расплылся в улыбке.
– Значит, будете заниматься любимым делом!
Вместо ответа профессор всхлипнул.
– Как только выпустят, – сейчас Михаил Вячеславович хотел бы осчастливить все человечество, – сразу звоните мне! Я с билетом помогу до Москвы, а там уже встретимся. Все обсудим!
С профессором они проговорили до самого вечера, пока в камеру не вошел надзиратель и не прокричал так же неразборчиво «Фья Дье Ийев». Но на этот раз Михаилу Вячеславовичу не нужно было повторять дважды.
Длинный коридор. Комната для переодевания. Костюм, ботинки, белье. Снова коридор. Скрип одной двери, другой.
И Фадеев столкнулся лицом к лицу с круглым лысоватым человеком в шикарном костюме. Он что-то недовольно излагал тюремщикам по-тайски, вертел перед их носом документами, раскладывал все по папкам.
– Личные вещи при вас? – наконец, перестав крутиться, спросил он Фадеева по-английски.
– Да, – растерянно кивнул тот, потом вспомнил про телефон, – нет. Мой мобильный.
– Ну, конечно! – обрадовался Гордон, и замахал руками на стражу.
Телефон принесли через пять минут, в течение которых ошарашенный Михаил Вячеславович не мог вымолвить ни слова. Пока Гордон не взял инициативу в свои руки.
– Ваш адвокат, – представился он, – Патрик Гордон.
– Очень приятно.
– Вам повезло, – заулыбался он, – если бы не вмешательство американцев, еще неизвестно, чем бы дело закончилось. Одних денег мало!
– Не понимаю, – растерялся Фадеев.
– Скоро поймете, – хитро прищурился он.
– А настоящего преступника обнаружили?
– Как вам сказать…
Раздосадованный уклончивыми ответами адвоката, Фадеев взял свой телефон и пошел вслед за Гордоном – тот уже выскочил за дверь, делая знаки, чтобы Михаил Вячеславович поторопился. Адвокат отчаянно махал руками и картинно зажимал пальцами нос.
– Скоро поймете, – хитро прищурился он.
– А настоящего преступника обнаружили?
– Как вам сказать…
Раздосадованный уклончивыми ответами адвоката, Фадеев взял свой телефон и пошел вслед за Гордоном – тот уже выскочил за дверь, делая знаки, чтобы Михаил Вячеславович поторопился. Адвокат отчаянно махал руками и картинно зажимал пальцами нос.
Они вышли из высоких стен Клонг Прайм, и Фадеев запрокинул голову к небу, вдохнув полной грудью. Свобода! Временами он уже и не чаял, что обретет ее вновь. Он успел только подумать о том, что, каким бы коротким или долгим ни было пребывание человека в этой тюрьме, внутри все ломается и надо строить жизнь заново… и застыл в изумлении.
Перед воротами тюрьмы стояли Люда и Надя. У Фадеева перехватило дыхание, колени его подкосились. Инстинктивно схватившись за Гордона, который многозначительно ухмыльнулся, Михаил Вячеславович с трудом, но устоял на ногах. Господи! Неужели такое возможно?! Перед ним словно соединились воедино два параллельных мира, две линии жизни, которые не могли, не должны были пересекаться, – его прошлое и настоящее. Надя, небесно красивая, недосягаемая и воздушная в своей голубой, развевающейся по ветру накидке, и Люда, родная, единственная. Отцепив скрюченные пальцы от плеча Гордона, Фадеев, не раздумывая, бросился к жене. Обнял ее, прижал к себе так безжалостно, что у нее из глаз брызнули слезы. Или это не от боли, от радости? Как же он мог сомневаться, как мог метаться между двух разных огней? Надя – это мечта из ушедшей юности. А Людмила – его судьба из крови и плоти, его будущее.
Он отстранился, чтобы налюбоваться на Людочку. На эти до мелочей изученные черты лица, на голубые очи, светившие для него. Заметил новые морщинки в уголках глаз – неужто из-за него? – прижался губами, словно хотел излечить и разгладить.
Она изменилась, он это чувствовал. Старый козел, заставил любимую так страдать! Что-то неуловимое появилось во взгляде, как будто она стала другой. Нет, не то! Повзрослела. Маленькая девочка, которая умиляла в ней Фадеева раньше, будто пропала. Зато появилась уверенная в себе женщина, притягательная и загадочная. Как Надя. Михаил Вячеславович удивился собственным мыслям и, не удержавшись, снова обнял жену.
Стал шептать слова благодарности, спрашивать про детей. Как же переживал он за них, как извелся в разлуке! На все вопросы Люда отвечала шепотом и прятала слезы, уткнувшись в его плечо.
– Мишенька, – наконец она ласково прервала, – Миша, это Надя тебе помогла! Если бы не ее связи и деньги, мы бы не справились!
Она взяла его за руку и подвела к Надежде.
– Здравствуй, – Фадеев улыбнулся смущенно, не отпуская руки жены, – вот уж не думал…
– И я, – она откинула с лица прядь волос, и он снова заметил, как постарели ее руки. Но теперь их вид не вызывал ни досады, ни жалости: молодость уходит, и надо ее отпустить. Главное, чтобы в душе человек оставался юным и не терял надежды, мечты. Все остальное – неважно.
– А я ведь из-за тебя в ловушку попал, – произнес он задумчиво.
– Не понимаю…
– Получил записку, ехал к тебе на встречу, а там эта бедная девушка, – Фадеев отвел глаза.
– Миша, – взгляд Нади сделался строгим, – нельзя быть таким. В нашем-то мире. Тебе все расскажет Гордон, а мне пора.
– Передайте от нас благодарность Ричарду, – Людочка отняла ладонь от руки мужа и протянула ее Надежде. – Если бы не его связи! А деньги мы все вернем. Не сомневайтесь!
– Пустяки, – Надя на секунду задумалась и, вместо того, чтобы пожать руку Людмиле, обняла ее, – главное, все хорошо закончилось!
– Спасибо, – шептала Людочка, – спасибо! Если б не вы…
Фадеев с удивлением наблюдал за представшей взору картиной и был поражен выдержкой собственной жены. Он же видел, как ей трудно общаться с Надей, понимал, что она все еще страшно ревнует! И смогла побороть себя, сумела преодолеть.
– Береги жену, – услышал он тихий голос Надежды, которая отпустила Люду и теперь подошла к нему, – она любит тебя больше жизни. Поверь, я бы так не смогла…
Надя развернулась и летящей походкой направилась к «Бентли», из которого тут же выскочил водитель, чтобы открыть дверцу перед хозяйкой. Накидка развевалась за ней, как шлейф королевы.
– Жаль, я так не умею ходить, – пролепетала Люда, с восхищением глядя Надежде вслед.
– Все ты умеешь, родная! – У Фадеева слезы на глаза навернулись: совсем он в этой тюрьме расклеился. – Ты самая лучшая.
Людочка посмотрела на него с благодарностью, положив ладони мужу на плечи.
– Как ты похудел, – сочувствие заставило ее голос сорваться, – как осунулся!
– Ничего-о-о, – он обнял ее за талию, – ты это исправишь.
– Конечно, – она подняла к нему лицо, – конечно…
Только нетерпение Гордона, который неделикатно хлопал дверцей своего «Мерседеса», стараясь привлечь к себе внимание, заставило их прервать поцелуй – такой долгожданный и такой новый. Михаил Вячеславович, не в силах выпустить Люду из рук, обнял ее за талию и подвел к машине.
– Куда мы едем? – по-английски спросил он.
– Подвезу вас до отеля, – сообщил адвокат тоном великого одолжения, – по дороге можете задавать любые вопросы. Ведь вам интересно?
– Что? – растворившись в сильных эмоциях, Михаил Вячеславович сразу не понял. А пока садился в машину, и вовсе забыл о словах адвоката.
– Кто вас подставил, уважаемый мистер Фадеев!
Михаил Вячеславович вздрогнул и посмотрел на Гордона с болью.
– Я, я старался не думать, – проговорил он.
– Напрасно, – тоном гуру заявил Гордон, – все было намеренно. Показания тайки очень подробны.
– И кто он?
– Вот! – Гордон, давно ждавший этого вопроса, торжественно передал Фадееву распечатанный конверт, – составили фоторобот.
Михаил Вячеславович извлек лист бумаги формата A4 и застыл, пораженный. Прямо на него смотрел черно-белый портрет Максима Ларина.
– Не может быть, – пробормотал он, – зачем?!
– В данном случае – не «зачем», а «почему», – наставительно произнес Гордон, получая немыслимое наслаждение от роли учителя, – потому что в мире есть зависть. Ненависть, злость.
– Но это бессмысленно!
– Человек, поддавшись эмоциям, не помнит о смысле, – Гордон вздохнул.
– Его посадили?
– Нет.
– Успел вернуться в Россию?
– Как вам сказать, – снова произнес адвокат и отвел взгляд, – спросите ваших друзей. Они знают больше.
Остаток дороги они провели в молчании. Фадеев инстинктивно не выпускал из своих рук ладоней жены и думал о странностях жизни.
Неужели Максим Ларин? Ему и в голову не могло такое прийти! Сколько гневных мыслей он истратил на Надю, сидя в тюрьме, и только в конце начал подозревать, что виновен совсем другой человек. Расчетливый и жестокий. И надо же было такому случиться, чтобы им оказался коллега: человек из авиации. Вот от таких Лариных – обиженных и беспринципных – в российском небе все беды!
Фадеев с удивлением почувствовал, что буря самых страшных эмоций, которую он испытывал в Клонг Прайм к человеку, упекшему его за решетку, прошла. Ему не хотелось мстить. Он оставил того себя, измученного невзгодами и яростью, в прошлом. Значение имело лишь то, что ждало его впереди, а ловить преступников и сажать их по тюрьмам – задача других людей.
Машина затормозила у Mariotte. Михаил Вячеславович вежливо попрощался с Гордоном, который выглядел растерянным и даже немного обиженным: не ожидал он, что Фадеев с таким спокойствием примет новость об источнике собственных бед! Сколько сил и мастерства понадобилось Патрику, чтобы раскрутить весь клубок и вытащить клиента из тюрьмы в рекордные сроки! А он – как ни в чем не бывало.
Фадеев вышел из машины, подал руку жене, и они направились к входу в отель. А Гордон все смотрел им вслед и не переставал удивляться странностям русских: из ада в рай, и никаких особых эмоций! Только в глубине души он завидовал удачам в любви этого пилота, которые так и не выпали на его собственную долю…
Михаил Вячеславович, улыбаясь, шел за Людмилой следом и думал о том, как она изменилась. Раньше он заправлял в их жизни всем, а вот теперь Людочка стала ему говорить, что делать: сначала принять душ, потом переодеться, потом пойти в ресторан, где она заказала столик. Там их уже ждали Даша с Кириллом, у которых, с ее слов, было, что рассказать. Фадеев не возражал. Даже не стал упоминать вслух о том, что она в своих планах забыла о самом важном. Ребята пусть пока подождут.
Минут через сорок Михаил Вячеславович, ощущавший себя самым счастливым человеком на свете, надевал чистые брюки, которые были ему теперь велики. Ничего, ремень для чего-то ж придумали! Зато каким наслаждением было это прикосновение свежеотутюженной ткани к телу, как радостно было снова чувствовать себя человеком! Людочка, не дыша, смотрела на мужа, и в ее голубых глазах читалось столько преданности, столько любви, что Фадеев, старый дурак, готов был расплакаться, как ребенок.
В ресторане, куда они спустились с Людой, держась, словно молодожены, за руки, витали дивные запахи, и у Михаила Вячеславовича закружилась голова. Как он раньше-то этого не замечал? Много чего не чувствовал, не видел, не слышал! Не умел в каждом миге ощутить неповторимую радость жизни. Господи, как хорошо!