– Вот уж у него точно не было чувства юмора, – уверенно сказал Тугарин.
– Откуда мне знать? Может, и было. Просто он его умело скрывал. Он вообще все чувства скрывал. Кроме чувства голода и чувства собственного превосходства.
Тугарин засмеялся. Наверное, опять подумал, что она шутит. Ася печально понаблюдала за этим приступом веселья, для которого – уж она-то знала – не было никаких серьезных оснований, вздохнула, пробормотала: «Работать надо», – повернулась и пошла в палату к лежачим старушкам. Действительно, работать надо, а не устраивать здесь вечер вопросов и ответов. Здесь вам не застенки и казематы, здесь допросы неуместны и даже неестественны, и она имеет полное право не отвечать ни на какие вопросы, тем более – на дурацкие. Тугарин в два шага догнал ее, пошел рядом, нерешительно спросил:- Ася Пална, вы обиделись? Я что-нибудь не так сделал? Вы потом к нам зайдете?
– Да.
Вот и пусть теперь думает, на какой вопрос она ответила.
Тугарин остановился у пятой палаты и правда о чем-то задумался. В темном стекле полуоткрытой двери процедурной она видела его отражение. Он смотрел ей вслед, тер ладонью затылок, хмурился. Потом сказал что-то стоящему у двери автоматчику и скрылся в палате.
В палате у лежачих старушек хозяйничала Валентина Митрофановна. Ася считала ее лучшей санитаркой всех времен и народов. И больные так же считали. Особенно лежачие. Даже самые капризные. Впрочем, эти не были особенно капризными. Древние, безнадежно больные, полуслепые, одинокие – они как-то умудрялись сохранять ясность мысли и устойчивость психики. Или Валентина Митрофановна им эти ясность и устойчивость сохраняла.
– Здрасти, Ася Пална! – Валентина Митрофановна оглянулась с выражением лица типа «ой, кто пришел». – У нас тут полный порядочек, Ася Пална, так что можете не беспокоиться. Мы тут и покушали хорошо, и поговорили, и судна вынесли, и ручки помыли… Нынче прохладно, а то бы и целиком помылись. Я всех вторыми одеялами накрыла, чтобы форточку не закрывать. А то как же без свежего воздуха? А Евдокии Степановне – грелочку в ножки. Это ведь ничего, можно? Ну и хорошо. Сейчас почитаю им, а как уснут – так я весь коридор и вымою.
Валентину Митрофановну тоже сам Плотников нашел. В армейском госпитале, где она тоже работала санитаркой – на общественных началах. Просто приходила каждый день, мыла, чистила, судна выносила, с больными и ранеными «солдатиками» разговаривала… Даже и не думала зарплату просить. А ей не думали зарплату предлагать.
Плотников о ней от кого-то узнал, познакомился, к себе позвал. Она согласилась. А в свободное от дежурств время все-таки по-прежнему ходила в госпиталь.
Ася пробыла у лежачих минут десять. Посмотрела глаза, поспрашивала про сон и аппетит, похвалила за бодрое настроение – и ушла. Ей и правда здесь нечего было делать. Утром опять зайдет, опять посмотрит глаза, опять поговорит про сон и аппетит… Валентина Митрофановна делает для них в тысячу раз больше. Человек не должен быть одинок.
Перед автоматчиком возле пятой палаты Ася остановилась, молча поразглядывала его, думая при этом, что никакое разглядывание не может дать о человеке правильное представление. И никакие вопросы не могут… Ну и чего она тогда будет цепляться к ни в чем не повинному менту? По крайней мере – пока неповинному. Презумпция невиновности и все такое… Ни в чем не повинный мент молчал и стойко переносил ее разглядывание.
– Добрый вечер, – сказала Ася.
– Здравия желаю, – ответил мент.
– Спасибо, – растроганно поблагодарила она. – И я вам тоже.
– Не понял, – после некоторой работы мысли признался мент.
– Я вам тоже желаю здоровья, – объяснила она. – Или, как вы говорите, – здравия. Мент заулыбался. Застенчиво. Этот тоже на нашей стороне. Честно стоит на стороне правопорядка и законности. Всю ночь стоять будет. О чем их начальники думают?
Ася заглянула в палату, сказала Люде: «Привет. Сейчас приду» – и поманила Тугарина рукой. Тот вскочил, торопливо вышел в коридор, вопросительно и тревожно поднял брови.
– Люди по двенадцать часов стоят на посту, – сказала Ася.
Тугарин оглянулся на автоматчика, кивнул, со вздохом ответил:
– У нас людей не хватает. Подготовленных вообще мало.
– А сидеть на посту они не имеют права?
– В каком смысле? – насторожился Тугарин.
– В прямом. На стуле, например. Или в кресле.
– Так тут же ничего нет…
Ася сделала выражение лица типа «не поняла юмора» и пригляделась к Тугарину внимательнее. Куда мир катится, как сказала бы тетя Фаина… Или он просто так устал, что уже плохо соображает? Тугарин спохватился и поспешно объяснил:
– Мы же не знаем, где стулья можно взять. А без разрешения – как же это?
– Я разрешаю взять стулья где угодно. В ординаторской два удобных кресла. На лестничной площадке человек тоже на ногах стоит. Сейчас я попрошу Люду показать вам, где что можно взять.
Она вошла в палату и закрыла за собой дверь прямо перед носом Тугарина. Люда при виде ее вскочила и сделала выражение лица типа «жду ваших приказаний». Ася одобрительно кивнула и сказала очень официальным голосом:
– Людмила Ивановна, покажите, пожалуйста, господину майору, какие стулья или кресла можно взять из ординаторской, чтобы наша охрана имела возможность при необходимости присесть и дать отдых ногам. В вашем распоряжении десять минут.
– Есть, – серьезно ответила Люда, а проходя к двери мимо Аси, тихо переспросила: – Десять?
– Или пятнадцать… – Ася подумала и добавила: – Или больше. Можно еще дверь на вторую лестницу проверить.
Люда кивнула и вышла. В коридоре тут же принялась довольно громко упрекать Тугарина: как это он сам не подумал, обо всем Ася Пална должна беспокоиться, неужели не понятно – у Аси Палны забот и так выше крыши, у нее совсем другая работа, к тому же она – слабая женщина, не дай бог ее расстроить, тогда вообще беда… На Люду можно было положиться. Как минимум, минут пятнадцать в запасе есть.
– Ну, командир, умеешь ты морозу напустить, – насмешливо сказал Гонсалес. – Правда, что ли, ведьма?
– Ведьм не бывает, это суеверие, – машинально пробормотала Ася, прислушиваясь к удаляющимся голосам. Оглянулась на Гонсалеса, который валялся на кровати, закинув руки за голову, и небрежно спросила: – Больной, вы не хотите с отцом поговорить?
Гонсалес перестал улыбаться и быстро сел, шлепнув босыми ступнями по полу.
– Не делайте резких движений! – Ася вынула из кармана робы мобильник и быстро понажимала кнопки. Генерал был почти в самом начале списка. И ответил сразу. Она его спросила: – Генерал, вы не хотите с сыном поговорить? И, не дожидаясь ответа, протянула телефон Гонсалесу. Тот несколько секунд сидел совершенно неподвижно, неверяще смотрел на мобильник, зато потом с такой скоростью выхватил его из ее руки, что она даже движения не успела заметить.
– Отец, ты где? – приглушенно спросил Гонсалес. – Ты там как, в порядке? Ты же уехал? Маме звонил? Как она?…
И замолчал, напряженно слушая и невидяще глядя мимо Аси зеленым глазом. Она отвернулась, отошла к двери и стала прислушиваться к тому, что там делается, за этой дверью. Там разбирались, какие стулья откуда брать – из процедурной или из ординаторской. Или кресла. Или все-таки стулья… Похоже, еще долго будут разбираться.
– Командир, – негромко сказал за ее спиной
Гонсалес.
Ася оглянулась. Гонсалес выглядел смущенным.
Странно.
– Командир, – неуверенно повторил он. – Можно – мать мне позвонит?… На твой телефон… Сейчас… Это недолго, пару минут… Просто голос ее услышать…
– Лучше вы сами ей позвоните, – посоветовала Ася. – А то звонок очень громкий. Услышат… Скажите отцу, чтобы ее предупредил. Ей волноваться сейчас нельзя.
– Спасибо… – Гонсалес опять уставился невидящим взглядом мимо нее и торопливо пересказал отцу ее инструкции: – Па, я сам маме позвоню, ты ее предупреди, только быстро, а то у меня времени совсем нет.
Ася опять отвернулась к двери и стала прислушиваться, что там делается. А слышала Гонсалеса. Он говорил тихо, почти шепотом, а она все равно слышала. Нельзя, чтобы такие слова слышали посторонние. Но если она выйдет из палаты, сюда, чего доброго, тут же вопрется автоматчик. Черт их знает, какие у них правила и инструкции. Приходилось слушать.
– Мамочка, – говорил Гонсалес мягким, теплым, не своим голосом. – Мамочка моя любимая, ты не беспокойся, со мной правда все в порядке… Какое там ранение, ерунда, царапина, через пару дней заживет… Да папа тебе потом сам расскажет. Ты лучше о себе расскажи… Все равно… Что-нибудь. Я голос твой послушать хочу… Да нет, правда всe хорошо. Тут такие врачи – обалдеть! Когда все закончится, я тебя обязательно с ними познакомлю. И с колдуньей тоже. Это я с ее телефона звоню. Представляешь? Пришла в палату, ментов выгнала, а мне телефон дала! Мамочка, ты не болей, пожалуйста, я все время о себе думаю, так беспокоюсь… Я-то что, у меня все нормально… Да правда нормально, что ты глупости всякие выдумываешь!… Нет, не мерзну… Папа свитер принес, да… В обтяжку, представляешь? Я немножко поправился… Ну еще бы, на таких-то харчах… Да нет, я не шучу, очень хорошо кормят… Как в санатории. Даже охрана вся поправилась. Они мечтают меня тут подольше подержать, чтобы самим подкормиться на халяву. Ты не смейся, это чистая правда. Ну, хочешь, колдунью спроси, она тебе подтвердит… Она здесь, в палате… Возле двери на шухере стоит. Ничего я не выдумываю… Конечно. Ты только не бойся ничего. Мамочка, не болей, пожалуйста. Я тебя очень люблю. Да, и тетю Тому тоже. Спасибо, и ей привет… Не знаю. Но если не получится – это ничего… Я тогда напишу… А ты вообще лучше всех. И самая красивая… И самая умная… И самая добрая… Я тебя очень сильно люблю. Очень-очень… Не болей, пожалуйста, мамочка, ты только не болей – и все будет хорошо.
За дверью послышались приближающиеся голоса. Ася оглянулась, увидела лицо Гонсалеса и неожиданно для себя сказала:
– Скажите, что потом позвоните. А то сейчас уже майор вернется.
– Мам, я потом позвоню, – послушно повторил Гонсалес. – Не знаю, как получится… Это же случайно получилось. Как подарок… Или ты сама колдунье позвонишь, она тебе все расскажет. Командир, ведь ты не против?… Мамочка, она не против. Ну все, до свидания, а то сейчас придут уже, до свидания, я тебя люблю, до свидания…
Голоса за дверью были уже совсем рядом. Ася шагнула к Гонсалесу, вынула телефон из его руки и сунула в карман робы. Гонсалес сидел неподвижно, серьезно смотрел на нее блестящим зеленым глазом, дернул кадыком и с видимым трудом сказал:
– Командир!… Спасибо, командир. Ты хороший человечек. Жив буду – не забуду.
– Обязательно забудете, – вспомнила Ася любимую присказку Плотникова. – Все всегда всё забывают. И вы забудете. Это не предосудительно и даже правильно. Закон природы.
– А я не забуду, – упрямо сказал Гонсалес и впервые улыбнулся уже знакомой ей насмешливой улыбкой. – Я против закона попру. Мне не привыкать.
– Босыми ногами – по холодному полу! – возмутилась Ася, услышав, как открывается дверь. – Это как называется? Вы что, больной, заболеть хотите? И загубить всю работу Плотникова?… И перезаразить все отделение какой-нибудь респираторной инфекцией? Как будто нам мало карантина по поводу… – Ася вдруг вспомнила, что не знает, какой повод нашла Светка для объявления карантина, и зловеще закончила: – По поводу другой инфекции!
Гонсалес засмеялся, свалился на кровать и задрал ноги на спинку.
– О чем беседа? – ревниво спросил Тугарин, входя в палату за Людой. – Мы там мебель таскали, а они тут веселятся… Хорошо некоторые умеют устраиваться.
– А давай местами поменяемся, – с готовностью предложил Гонсалес и опять засмеялся. – Я тебя браслетами к койке пристегну. А? Соглашайся, начальник, хоть выспишься разок как следует… Хотя тебя и пристегивать без толку. Ты либо браслеты порвешь, либо койку разломаешь. Либо вместе с койкой попрешься долг исполнять. Интересно – койка в дверь пролезет? Да пролезет, куда она денется… Раз уж ты пролезаешь, так койка и подавно пролезет. Командир, ты не представляешь, какая у майора сила? Как у танка. Наверное, он даже со мной справиться смог бы… Конечно, после соответствующей подготовки. И после того, как хорошенько выспится.
– И после того, как у тебя глаз совсем заживет, – добавил Тугарин. – Слышал, что Ася Пална говорила? Никаких физических нагрузок. А то она расстроится. И хоть носки надень, что ли… Генерал тебе даже шерстяные привез, а ты опять босиком. Правда простудишься еще. Только этого нам не хватало.
Гонсалес повернул голову на подушке, изумленно глянул на Тугарина, задумчиво сказал:
– Гуманист. Почему тебя до сих пор не уволили, майор? Совсем вас там кадровый голод затрепал? Ладно, надену я носки. Хотя сроду не простужался. Ну раз уж Ася Пална может расстроиться – надену, чего уж там… Знаешь, майор, я тоже Асю Палну обожаю. Особенно когда она веснушки не пудрит. По-моему, она их никогда не пудрит. А в первый раз зачем-то соврала. Командир, ты зачем врала, что веснушки запудриваешь?
Люда, до сих пор с жадным интересом слушавшая этот диалог, посуровела и сочла нужным вмешаться:
– Ты чего это грубишь? Ты кому это грубишь? Совсем больной, что ли? Ася Пална никогда не врет!
– В тот раз соврала, – призналась Ася с покаянным видом. – От неожиданности. Не поверила, что глаз на первой перевязке уже так видит. Думала, что больной про веснушки – так, случайное попадание… Ну и решила с толку сбить. Контрольный тест.
Гонсалес и Тугарин переглянулись с одинаковым выражением лица типа «вот верь им после этого». Люде это не понравилось.
– Ася Пална, – с подчеркнутым пиететом сказала она, сердито поглядывая то на больного, то на его сторожа. – Я все назначения выполнила. Готова остаться здесь и наблюдать за порядком. Валентина Митрофановна тоже готова. Какие будут распоряжения?
– Да ну их, с их порядком вообще, – сказала Ася и за локоть повела Люду к двери. – Пусть сами справляются, раз такие сильные. У Валентины Митрофановны с лежачими забот полно. А мы – слабые женщины, да? Вот и пошли чай пить, раз такое дело.
Люда заметно удивилась, но по привычке сказала:
– Есть!
Гонсалес и Тугарин почти одинаково засмеялись. Автоматчик поднялся со стула, с интересом заглянул в палату, заулыбался. Веселится и ликует весь народ. Наверное, не так уж все опасно, как рассказывал Тугарин. Вон они все какие спокойные. И даже легкомысленные. Нарочно запугали слабую женщину, а теперь, наверное, над ней же и смеются. А она поверила и теперь только об этом и думает. Не о том, что смеются, а о том, что опасно… А чего тревожиться-то? На всех дверях – засовы, на всех окнах – сигнализация, на всех этажах – автоматчики. Граница на замке.
Ася сидела в ординаторской, пила чай, рассеянно, слушала Люду, которая горестно рассказывала о новом знакомом – опять рыжем, это уже даже не смешно, – мысленно уговаривала себя, что тревожиться совершенно не о чем, а сама тревожилась. Поглядывала на черный телефон – именно этот телефон будет звонить, если поступит сообщение о том, что везут экстренного. Телефон не звенел. Тьфу-тьфу-тьфу. Но вообще-то когда и звенел – она так не тревожилась. Наверное, это страшилки, которые рассказывал Тугарин, ей вконец нервы растрепали.
В кармане робы пиликнул мобильник. Сообщение. Странное какое: «Молюсь за вас. Мама Сережи». Это какая же мама? В смысле – какого Сережи? Тревога почему-то усилилась. Ася повспоминала, кто из ее пациентов был Сережей, вспомнила только семидесятилетнего Сергея Юльевича, сильно засомневалась в том, что сообщение – от его мамы, и спросила Люду:- Ты не помнишь, среди наших больных какие-нибудь Сергеи были? Кроме Сергея Юльевича, его я помню.
– У Плотникова двое было. Но это давно, еще до вашего прихода… – Люда задумалась, похмурилась и призналась: – Фамилий не помню. Все-таки давно… А из последних – только Гонсалес. Ася Пална, если надо, я в пятой ночью посижу А вы здесь. Может, поспите. Все-таки вторник, вряд ли кого привезут. Тьфу-тьфу-тьфу.
– Вряд ли, – согласилась Ася. – Тьфу-тьфу-тьфу… Но лучше ты здесь посиди. Поспи, если получится. А я в пятой… Может, заставлю майора уснуть. А то у него уже глаза как у алкоголика. Я бы за одни такие глаза увольняла из органов без суда и следствия. Да и остальные тоже… По двенадцать часов дежурят! Маразм.
– Так и мы по двенадцать часов дежурим, – несколько удивленно напомнила Люда. – Ничего, нормально. Иногда даже поспать можно. Конечно, когда экстренные – тогда тяжело. Все время на ногах, да еще и ответственность…
– Вот именно, – согласилась Ася. – Все время на ногах, да еще и ответственность… У нас это – когда операция, у них – все дежурство, с первой до последней минуты. Да еще с оружием в руках. Представляешь, какая психическая нагрузка? Не понимаю, почему их чаще не сменяют.
– Майор говорит, что людей не хватает. Подготовленных и проверенных.
– Да, мне он тоже что-то такое говорил, – вспомнила Ася. – Следовательно, на посту подготовленные и проверенные… Вот и хорошо. Значит, ему можно спать спокойно. Пойду попробую усыпить. Вдруг получится.
– Получится, -уверенно сказала Люда. – Всегда получается, с чего бы сейчас не получиться-то?…
Это была еще одна легенда, выдуманная Светкой об Асе. Без всяких на то оснований, как считала Ася. То есть кое-какие основания были, но до того жиденькие, что никому, кроме Светки, в голову не пришло бы раздувать пару нечаянных совпадений в такую ветвистую, махровую, развесистую легенду. Просто однажды очень нервничающая накануне плановой операции пациентка пожаловалась, что от страха не может уснуть уже вторые сутки.
– Ну и напрасно, – сказала Ася, села на стул рядом с кроватью, взяла пациентку за руку, заглянула в лицо, а сама все приговаривала тихим голосом, копируя интонацию тети Фаины, когда та укладывала детей: – Страх – это от усталости, а усталость – от бессонницы… Вот и получается, что вы не спите не потому, что боитесь, а боитесь потому, что не спите. Это почти у всех так. А потом все вспоминают, как боялись, – и смеются… И вы смеяться будете, правда-правда. Вы уже начинаете смеяться… Это очень хорошо. Значит, сейчас спокойно уснете. И будете спать крепко, и видеть хорошие сны, и проснетесь завтра веселая и сильная…
Пациентка уснула на глазах потрясенной общественности, улыбаясь. В палате лежали еще три женщины, все – плановые, все ждали операций, и страх соседки их заражал. О том, как Ася усыпила ее за три минуты, больные потом рассказывали друг другу с удивительными подробностями.
Потом – совсем уж явная случайность: пятилетний мальчик после операции капризничал, требовал маму и вообще не соглашался ложиться спать. Ася поговорила и с ним, пообещала, что мама придет после того, как он поспит, так что надо поскорее уснуть – тогда и ждать не придется… Ребенок тоже уснул через пару минут.