Сбежав с последних ступеней, он вспомнил о брошенной им на лестнице бумаге, в которую были завернуты деньги. Эта бумага могла быть уликой в том, что деньги найдены одним из живущих по этой лестнице жильцов. Брагин испугался и бросился обратно, прыгая через две-три ступени, схватил бумагу и, скомкав сунул её в карман. Сердце его бешено стучало, он задыхался от волнения, руки и колени дрожали. Он с минуту отдыхал, держась за перила, стараясь овладеть собой и подавить волнение. Немного успокоившись, он придал себе спокойно-равнодушный вид, чтобы кто-нибудь из случайных встречных не мог заподозрить, что у него случилось что-нибудь особенное, и стал медленно спускаться по лестнице.
В это время на площадке второго этажа шумно открылась дверь, и кто-то стремительно побежал вниз по ступеням. Брагин задрожал, инстинктивно посторонился и замер. Мимо него пронёсся какой-то парень в сапогах бутылками, с клеёнчатым картузом на голове. Художник заметил только его мертвенно белое ухо и подумал о том, что и лицо парня должно быть таким же мертвенно бледным. «Не он ли потерял деньги?» – мелькнуло у него в мозгу, но он тотчас же рассмеялся этой мысли: Откуда у этого парня могли быть такие деньги! Какая нелепая мысль пришла ему в голову!
Во дворе никого не было. Дворник, сгонявший воду, был уже за воротами и там, слышно было, с кем-то разговаривал, должно быть, с тем парнем, который только что сбежал по лестнице. Оглядевшись кругом, Брагин прошёл на чёрный двор и забрался в узкий, полутёмный проход между отхожим местом и стеной соседнего дома. Здесь, постояв немного и прислушавшись, он вытащил из кармана деньги и принялся считать их дрожащими от страха и волнения руками.
Считать пришлось недолго. Пачка состояла из десяти небольших, одинаковых пачек, в каждой из них было по десять сторублёвых бумажек. Всего в руках у Брагина было десять тысяч рублей.
Эта цифра снова вызвала у него головокружение, но уже лёгкое и приятное. Чувство неудержимой радости распирало его грудь, стучало в висках, дрожало во всех мускулах и фибрах тела.
Десять тысяч рублей! Ведь, это – благополучие всей жизни его, жены и ребёнка! Всегда оплаченная квартира, ежедневный обед, освобождение от мелких, но страшно назойливых и мучительных долгов, а главное – возвращение к искусству, собственная студия, возможность спокойной работы и тихого творчества – мог ли он когда-нибудь мечтать обо всем этом!
Он протирал глаза, перелистывал кредитки, чтобы ещё и ещё раз убедиться, что это не сон, а самая настоящая, самая удивительная, непостижимая действительность…
Он снова и снова пересчитывал кредитные билеты, наслаждаясь их шелестом и видом и тихонько, счастливо про себя посмеивался. Во дворе, вдруг, послышались чьи-то быстрые, тяжёлые шаги. Брагин вздрогнул, торопливо сунул деньги в карман и, затаив дыханье, прислушивался к звукам шагов, пока они не стихли под воротами.
Ему стало неприятно от собственного страха, заставившего его быстро спрятать деньги, словно они были им украдены. И внезапно пришедшая ему в голову мысль о том, что ему всегда придётся быть осторожным с этими деньгами, чтобы как-нибудь не проговориться, или чем-нибудь не выдать себя – немного охладила его радость. Прежде, чем выйти из своего убежища, он высунул из него голову и посмотрел по сторонам. Он боялся, чтобы кто-нибудь не увидел его и по его лицу не догадался о том, что он нашёл деньги, о которых, вероятно, знал уже весь двор.
Убедившись, что двор пуст, он тихонько выбрался из тёмного прохода и медленно, как ни в чём не бывало, направился к своей лестнице. Жене он решил пока ничего не говорить. Это могло её сильно взволновать и привести к сердечному припадку. Но ещё больше он опасался того, что она кому-нибудь проговорится или сделает какую-нибудь оплошность, благодаря которой откроется, что он присвоил себе найденные им деньги…
IV
Жена Брагина, открыв дверь и взглянув на его взволнованное лицо, испуганно спросила:
– Что случилось?
Её здоровье было так расшатано, нервы так сильно расстроены нуждой, страхом за завтрашний день, душевной болью за мужа и ребенка, что она каждый день, каждый час ожидала какой-нибудь беды, катастрофы, несчастья.
– Отчего ты так бледен?
Брагин деланно засмеялся.
– Ничего не случилось, Наташа… На меня только неприятно подействовало одно обстоятельство, которому, право, не стоит придавать большого значения…
– Какое обстоятельство? В чем дело? – продолжала она спрашивать, бледнея и начиная дрожать всем телом.
– Ах, Боже мой! Ну, чего ты так пугаешься? Я же говорю тебе, что самое незначительное обстоятельство, о котором не стоило бы и говорить! Речь идет о моей картине, которую я сегодня продал… за десять рублей…
– Ну так что же? – нетерпеливо и тревожно торопила жена, хватая его за руку.
– Да успокойся же! Ничего особенного нет… Она продается в магазине за триста рублей… Что с тобой? Наташа?!
Молодая женщина выпустила его руку, пошатнулась и, закинув назад голову с посиневшим лицом и закатившимися глазами, стала медленно падать назад, хватая руками воздух. Брагин подхватил ее на руки, внес в комнату и положил на кровать. Она лежала без движения, и только из горла ее вырывался тяжелый хрип, и на губах у нее вскипала розовая пена…
Припадок продолжался целый час. Проклиная свою неосторожность и позабыв о находке, бледный, испуганный, Брагин хлопотал около жены, приводя ее в чувство уже давно известными им средствами. Припадок был из легких, и Наташа, придя в себя, чувствовала только сильную слабость в теле и шум в голове…
Брагин успокоился, и к нему снова вернулась радость, наполнившая все его существо теплой приятной дрожью. Он нервно ходил по комнате, улыбался, потирал руки, присаживался к жене и снова вставал и начинал ходить. И чтобы замаскировать свое радостное волнение перед женой, которая удивленно и подозрительно следила за ним глазами, он, тихонько посмеиваясь, проговорил, как будто объясняя, почему он так возбужден:
– Твой муж, Наташа, по-видимому, талантливый художник! Ведь, в триста рублей оценена картина! А? Наташа?
Молодая женщина грустно улыбнулась.
– Я всегда верила в твой талант, – тихо сказала она и, закрывая глаза, попросила: – не говори мне больше об этой картине…
Брагин утешал ее, обещая написать такую же и еще много других картин, которые по достоинству не будут уступать той. И говоря это, он радостно думал о том, что теперь он, действительно, напишет много прекрасных картин…
– Что это за шум на лестнице? – спросила, вдруг, Наташа: – поди-ка посмотри… Не пожар ли?
Брагин вздрогнул и побледнел. Жуткий страх сжал ему сердце от внезапно мелькнувшей мысли о том, что, каким-нибудь образом, во дворе стало известно о его находке, и теперь идут к нему, чтобы отобрать деньги. Он выбежал в переднюю и с сильно бьющимся сердцем прислушался, не открывая двери. На лестнице стоял гулкий шум от шагов двух или трех пар ног и чьих-то громких, возбужденных голосов. Шаги и голоса быстро удалялись и скоро внизу затихли. Послушав еще с минуту, Брагин, успокоенный, но все еще бледный, вернулся к жене…
– Как ты побледнел! – удивилась она, приподнимаясь и садясь на кровати. – Что там такое случилось?
– Ничего. Прошли какие-то люди, – нетерпеливо ответил он: – ты заразила меня своим страхом, и мне почудилось, Бог знает, что…
С этой минуты Брагин уже не знал покоя. Малейший шум на лестнице заставлял его вздрагивать, бледнеть, прислушиваться. Он мучительно ломал себе голову, куда бы спрятать деньги, чтобы, в случае внезапного обыска, их не могли найти, и не мог во всей квартире отыскать достаточно укромного для этой цели места. Деньги, лежавшие у него в боковом кармане пиджака, вызывали в нем страшное беспокойство, лишь только на лестнице раздавались чьи-нибудь шаги. Он с замиранием сердца ждал звонка, и когда шаги затихали вверху или внизу лестницы – облегченно вздыхал и снова отдавался ощущению своей радости, которая уже была немного отравлена тревогой и страхом…
Через час после припадка маленькая семья сидела за обеденным столом. Брагин почти ничего не ел, сидел как на иголках, то улыбался, то бледнел. Время от времени он засовывал руку в боковой карман и ощупывал атласистые бумажки кредиток, и от прикосновения к ним по его телу пробегала дрожь, как от электрического тока. «Неужели Наташа ничего не чувствует»? – думал он, внутренне улыбаясь. «Она так чутка, и притом, у нее иногда бывали такие верные предчувствия»…
Он пытливо посмотрел на нее, и она, как будто отвечая на его мысль, в свою очередь пристально глядя на него, тихо сказала:
– Послушай, Саша… мне кажется, ты что-то скрываешь от меня… У тебя какое-то странное выражение на лице, и ты как-то особенно сегодня нервничаешь…
Брагин заставил себя засмеяться и беспечно возразил:
– Вот, глупости! Я такой же, как и всегда. Тебе показалось. И что у меня может быть, чего я не мог бы сказать тебе?
Брагин заставил себя засмеяться и беспечно возразил:
– Вот, глупости! Я такой же, как и всегда. Тебе показалось. И что у меня может быть, чего я не мог бы сказать тебе?
И, шутя, прибавил:
– Вот, разве, если бы я нашел десять тысяч рублей, то, пожалуй, сразу не сказал бы, а раньше подготовил бы тебя…
Она засмеялась и, по-видимому, поверила ему. Но, изредка, бросала на него пытливый, немного беспокойный взгляд, по которому Брагин видел, что она чувствует в нем, в его настроении что-то странное, необычное…
После обеда Наташа лежала на кровати с какой-то книгой в руках и читала, а Брагин играл со своим сыном в столовой, строя ему на столе из кубиков дом.
– Вот, дом и готов! – говорил он весело, потирая руки. – Принадлежит этот дом, скажем, нашему домовладельцу, Латугину. Здесь три этажа: вот это – первый, это – второй, это – третий этаж. Теперь вообрази, что я нашел десять тысяч рублей… постой! – прервал он самого себя шепотом, прислушиваясь к шуму шагов на лестнице.
Он сразу побледнел и насторожился. Мальчик смотрел на него большими глазами и тоже испуганно прислушивался. Шум скоро стих, и Брагин, успокоившись, продолжал, наполовину понизив голос:
– Вообрази, что я нашел десять тысяч и пришел нанимать в этом доме квартиру, конечно, в бельэтаже… Что? Ты смеёшься? Ты думаешь, что это невозможно, чтобы я нашел десять тысяч рублей? Ха-ха! Ну, брат, скажу я тебе, ты ошибаешься! Все возможно на этом чудесном свете!
– Ты бредишь десятью тысячами, – смеясь, отозвалась из спальни жена: – я уже второй раз слышу от тебя эту цифру!
– Это – моя мания! – ответил Брагин, довольный, что хоть таким образом он может поговорить о мучившей его радости. – Я непременно должен найти десять тысяч рублей!
– Меньше ты не хочешь? – засмеялась жена.
– Ни на копёйку меньше! – с комической серьезностью ответил Брагин.
«Если бы она только знала, что у меня уже лежат в кармане эти десять тысяч!» – Подумал он, сам весь холодея от сознания громадности своего счастья и связанного с ним неодолимого, жуткого страха…
V
К вечеру этот страх усилился. Брагин каждую минуту ожидал звонка, обыска, прятал деньги, тайком от жены, в комод, переносил их в шкаф, потом в ящик с красками и, наконец, снова положил их в боковой карман своего пиджака. Напряженность ожидания возрастала с каждой минутой, и он вздрагивал и бледнел не только от звуков, доносившихся с лестницы, но и от каждого шороха и стука, производимых в другой комнате женой или ребенком. Казалось, нервы его совершенно обнажились, и каждый звук, касаясь их, производил в них мучительное, невыносимо-болезненное сотрясение. Наконец, он не выдержал, надел пальто и шляпу и ушел из дому, сказав жене, чтобы она не ждала его и в свое время ложилась спать…
Наступали сумерки, и на лестнице было почти темно. Спускаясь вниз по ступеням, Брагин услышал ниже себя торопливые шаги. Кто-то быстро бежал наверх. На второй площадке показался чей-то темный силуэт. Художник едва различил в сумерках фигуру и лицо Карича.
Поравнявшись с ним, Брагин остановился и протянул ему руку. Его поразило то, что Карич был без пальто, без шляпы, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами. Всмотревшись в его лицо, он заметил, что оно бледно. Глаза Карича смотрели на него сквозь очки как-то странно, как будто не узнавая его.
– Что случилось? – спросил художник, пожимая его холодную, мокрую руку: – Почему вы без пальто и так бледны?
Тот слабо улыбнулся, провел рукой по лбу и мокрым волосам и поправив на носу очки, тихо сказал:
– Ничего… глупая история…
И вдруг, наклонившись к уху Брагина, с ужасом в глазах, быстро зашептал:
– Деньги потеряны! Вы понимаете – десять тысяч рублей! Я искал их на лестнице, во дворе, на улице… но разве; можно найти? Они уже давно у кого-нибудь в кармане – десять тысяч! А? Ха-ха!
Брагин отшатнулся от него, инстинктивно положив руку на грудь, где у него, под пальто, в кармане пиджака, лежали деньги. Холодный пот выступил у него на лбу, он почувствовал, что бледнеет и теряет силы.
– Десять тысяч? – с трудом овладевая собой, спросил он, тоже почему-то шепотом.
Карич, по-видимому, заметил его волнение и удивленно вскинул на него глаза. Брагин увидел, что от внимания приятеля не ускользнуло также и его невольное движение рукой, которую он положил себе на грудь. И смутившись, художник сделал вид, что застегивает этой рукой пуговицу пальто и потом тихо опустил ее вниз.
Карич тоже смущенно потупился и молчал, как будто обдумывая что-то. В сумерках его лицо выглядело мертвенно бледным. Брагину показалось, что он исподлобья, поверх очков, подозрительно смотрит на него.
Художник насторожился и притворно-равнодушным тоном проговорил:
– Да… история…
Карич продолжал молчать и не поднимал глаз, как будто ожидая, что он еще скажет. Его молчание поднимало в груди Брагина смутную, тяжелую тревогу.
«Узнал ли он как-нибудь, или только догадывается?» – с тоской думал он, не зная, как окончить разговор, чтобы поскорей уйти. Хотелось заставить его сказать что-нибудь, чтобы прервать это тягостное молчание, и, симулируя обыкновенное, обывательское любопытство, художник громко спросил:
– А вы не знаете… кто потерял?!
Тот поднял, наконец, голову и посмотрел на него тяжелым, испытующим взглядом. Их глаза встретились – и Брагин почувствовал, что Карич почти заглянул в его тайну. Художник вздрогнул и, не выдержав его взгляда, отвел глаза в сторону.
– Разве я вам не сказал? – тихо спросил Карич, беря его за руку. Ведь, деньги потерял я!
– Вы?! Но откуда…?
Он хотел спросить, откуда у того появилась такая большая сумма денег, но от волнения у него сжалось горло и голос пресёкся. Карич понял его и, усмехнувшись, торопливо объяснил:
– Что же тут удивительного? Граф Шульгин поручил мне внести их в банк, на его текущий счёт. Сегодня я не успел и взял их с собой, чтобы сделать это завтра… граф хорошо знает меня и часто даёт разные поручения, доверяя мне и большие суммы…
Он отклонился от Брагина и смотрел на него в упор, как будто наблюдая на лице художника действие своих слов.
Брагин остолбенел от неожиданности и молчал, чувствуя, что у него подкашиваются ноги и не в силах совладать с дрожью руке. Карич придвинулся к нему почти вплотную, и сильно сжав ему руку, тихо, серьезно спросил:
– Послушайте… не вы ли нашли деньги?
Брагин вздрогнул всем телом, как под ударом хлыста, и испуганно поднял руки, как будто защищаясь от нападения:
– Что вы! Что вы! Я в первый раз с утра выхожу сейчас из дому!
Карич сразу переменил тон и, усмехнувшись, похлопал его по плечу.
– Я пошутил… не пугайтесь…
Лицо его стало глубоко грустным, и он тихо продолжал:
– Вы сегодня еще больше нервничаете, чем вчера, и мне показалось… Впрочем, вполне понятно, что вас так взволновало мое несчастье. Вы, конечно, понимаете, что у меня нет другого выхода, как в эту же ночь покончить с собой…
Он стиснул руку Брагина, хотел еще что-то прибавить, но раздумал, махнул рукой и бросился наверх по лестнице, как будто торопясь уйти, чтобы не разрыдаться перед художником…
Брагину показалось, что он летит в какую-то бездну, полную непроницаемой тьмы. В глазах замелькали искры, в ушах засвистело, зашипело. И почти теряя сознание, он опустился на ступени и бессильно уронил на грудь голову…
Слышно было, как будто сквозь сон, как Карич добежал до площадки четвертого этажа и там дернул ручку звонка. С минуту длилось глубокое молчание, потом загремел засов, дверь открылась и снова тяжело захлопнулась…
Яркий свет резанул ему в глаза. Он очнулся и поднял голову. Это внизу дворник открыл электричество, и свет засиял по всей лестнице. Брагин встал, чувствуя сильную слабость во всём теле и, медленно передвигая ногами, стал взбираться наверх, придерживаясь руками за перила…
VI
И пока он поднимался по лестнице, в голове у него шла усиленная работа, которая, у двери его квартиры, вдруг пришла к страшному концу. Ему стало совершенно ясно, что Карич уже знает, кто нашел деньги. Припомнив то короткое, но жуткое мгновение, когда, в разговоре на лестнице, их взгляды встретились, и Карич заглянул глазами как будто в самую сокровенную глубь его души, Брагин нервно передернул плечами и до боли стиснул пальцы рук. В то мгновение он выдал себя с головой – это не подлежало никакому сомнению…
Он стоял у двери и, положив руку на ручку звонка, продолжал думать. Мысли цеплялись одна за другую и свивались в тесный круг, из которого не было никакого выхода. Если бы он не выдал себя Каричу – разве он мог бы удержать у себя деньги, зная, что тот их потерял и из-за них лишит себя жизни? И если даже предположить, что Карич не покончить с собой, все же деньги придется вернуть ему, потому что тот знает уже, кто их нашел, и примет меры к тому, чтобы они были ему возвращены…
Его потянуло к Каричу. Нужно было, во что бы то ни стало, каким-нибудь образом, установить, знает ли Карич, что деньги у Брагина, или не знает, и в таком ли тот состоянии, чтобы покончить с собой. Как это можно установить – Брагин не отдавал себе отчета. Но решил сейчас же пойти к приятелю.